Майтрея
| |
| Имена | |
|---|---|
| санскрит: | मैत्रेय (Майтрея) |
| пали: | मैत्तेय (Меттея) |
| китайский | 弥勒菩薩 (Mí Lè Pú Sa) |
| японский | 弥勒菩薩 (Мироку босацу) |
| вьетнамский | Di-lặc Bồ Tát |
| тибетский | བྱམས་པ་ (Byams-pa) |
| корейский | 미륵보살 (Мирык посаль) |
| монгольский | Ма́йдар |
Майтре́я (санскр. मैत्रेय, maitreya IAST, «любящий, доброжелательный»; пали: Меттея; также Майтрейя, Майтри, Майдари) — у исповедующих буддизм монгольских и тюркских народностей самое почитаемое лицо, грядущий Учитель человечества, «Владыка, наречённый Состраданием», бодхисаттва и будда нового мира, золотой эпохи в буддизме или сатья-юги[1]; единственный бодхисаттва, которого почитают все школы буддизма, и единственный, которого почитает старейшая школа тхеравада.
Содержание
Культ Майтреи
Майтрея (санскр.:«Любящий»), Аджита (санскр.:«Непобедимый»), — такие имена даны ему Буддами (см. Махапариниббана-сутта, гл. 5). Буддисты верят, что Майтрея появится на Земле, достигнет полного просветления и будет учить чистой дхарме.
Уже в Дигха-никае (III, 26) о нём говорится как о будущем будде, преемнике Шакьямуни. В одном из разделов Лалита-вистары (V, 39) говорится, что Просветлённый (Будда Шакьямуни), прежде чем снизойти на землю с небес Тушита, чтобы стать Буддой, указал на бодхисаттву Майтрею как на своего наследника и возложил на его голову свою диадему Бодхисаттвы.[2]
Майтрея — грядущий Учитель человечества, даёт новое Учение и является выразителем Учения Будды.[1]
Культ Майтреи имеет древнюю традицию и особенно развит в Центральной Азии и Гималаях, где в Его честь сооружено множество статуй (см. труды С. Ф. Ольденбурга, материалы Центрально-Азиатской экспедиции Н. К. Рериха), которые воздвигались уже за 350 лет до н. э.[1]
Одно из самых ранних упоминаний имени Майтреи — санскритский текст «Майтреявьякарана» (санскр. मैत्रेयव्याकरण, maitreyavyākaraṇa IAST) — «Пророчество Майтреи», утверждающее, что боги, люди и другие существа будут поклоняться Майтрее и утратят сомнения, и потоки привязанностей их иссякнут: свободные от всяческой нищеты они смогут пересечь океан становления, и, по учению Майтреи, они будут вести святую жизнь. Никогда более они не будут расценивать что-либо как принадлежащее им, ничего не будет им принадлежать, ни золото или серебро, ни дом, ни близкие! Но будут вести они святую целомудренную жизнь под водительством Майтреи. Они разорвут сеть страстей и им будет принадлежать изобилие радости и счастья за праведную жизнь их.
Другая традиция связывает Майтрею непосредственно с возникновением учения махаяны. Согласно ей прославленный основатель буддийской школы йогачарьев Асанга несколько раз посетил небеса Тушита и там, в присутствии будущего будды, постиг сущность махаяны.[2]
Небеса Тушита
Будда Майтрея пребывает на Небесах Тушита (санскр. तुषित, tuṣita IAST, «Сад Радости») в ожидании, пока не настанет время, благоприятное для Спасения.
Небеса Тушита — это четвёртый снизу мир из шести Небес богов Мира Желаний (Мира Страстей, Камалока), как описано в сутрах. В мире Тушита перевоплощаются существа, соблюдавшие пять заповедей: не убивай, не воруй, не прелюбодействуй, не лги, не употребляй спиртные напитки — а также взращивавшие добрыми поступками и медитацией безмерные состояния сознания: Любящее сердце, Сострадание, Сорадование (Похвалу), Равновесие Пробуждённого Ума (Беспристрастность) — другими словами, те качества, которые составляют сущность пробуждённого ума. В этом мире перерождаются бодхисаттвы. Согласно сутрам махаяны, Будда Шакьямуни перед тем, как переродиться на Земле две с половиной тысячи лет назад, воплотился на этих Небесах.
Явление Майтреи
Явление Майтреи совпадёт со становлением новой школы, превосходящей учение Будды Гаутамы. Предсказано, что Майтрея достигнет просветления за семь дней (минимальный срок) благодаря подготовке в течение многих его жизней (по аналогии с тем, что рассказывается в повествованиях Джатака о Будде Шакьямуни).
Приход Майтреи характеризуется следующим природным явлением: океаны уменьшатся в размерах, чтобы Майтрея мог их без труда пересекать. Кроме того, людям откроется истинная дхарма, чтобы можно было создать новый мир.
Среди явлений, должных предвещать появление последнего Будды, перечисляются также: прекращение смерти, войн, голода, болезней и вход в новое общество терпимости и любви.
Образ Майтреи в других культурах
В некоторой степени образу Майтреи в других верованиях и культурах аналогичны: Калки-Аватар (воплощение Вишну в индуизме), Саошьянт в зороастризме и Мессия в религиях народов мира.[1]
Иконография
В иконографии Майтрею изображают в нескольких формах. Часто он сидит на возвышении, похожем на стул или кресло. Иногда его изображают на белом коне. Порой его представляют сидящим в традиционной позе Будды, с перекрещёнными ногами, либо в лалитасане (поза, когда одна нога свешивается, опираясь иногда на меньший лотос, а другая лежит так, как в обычном положении Будды).
Майтрея убран в украшения. Если на его голове корона, то она венчается небольшой ступой (чайтья, чортен; сооружение, символизирующее Вселенную в буддизме). Его тело золотисто-жёлтого цвета, он носит монашескую одежду. Руки сложены в дхармачакра-мудре (жест изложения буддийского закона). Встречается форма Майтреи с тремя лицами и четырьмя руками. Одна из его левых рук держит цветок нагкешвара (шафран), положение одной из правых рук — варада-мудра (жест дарующего благо), две других руки сложены у груди в дхармачакра-мудре, или в иных жестах.
В иконографии греко-буддийского искусства Гандхары, в первые века нашей эры Майтрея был самым популярным персонажем, наряду с Буддой Гаутамой. В Китае, культ Майтреи, вероятно, был развит раньше культа будды Амитабхи (уже в III веке н. э.)
В Восточной Азии популярным изображением Майтрейи стало изображение толстопузого "смеющегося будды" (кит. Будай или яп. Хотэй), которое сопоставляет тему космического мессианства с образом мирского благополучия.
Мифологические параллели
Имя Майтрея или Меттея (пали) — производная от слова майтри (санскр. मैत्री, maitrī IAST) или метта (пали: mettā), означающее «добросердечность», которое, в свою очередь, происходит от существительного митра (санскр. मित्र, mitra IAST), митта (пали: mitta) — «друг».
Некоторые исследователи считают, что на культ Майтреи (который часто изображается сидящим «по-европейски» на троне) оказал влияние зороастрийский культ бога Митры, ассоциировавшегося с Солнцем.
Ряд исследователей считают, что некоторые идеи зороастризма повлияли на культ Майтреи, в частности, ожидание небесного спасителя, необходимость выбора праведности и спасения мира. С другой стороны, указанные идеи не являются уникальными ни для зороастризма, ни для культа Майтреи.
Образ Майтреи в живописи
Серия картин «Майтрейя» Н. К. Рериха
Русский художник Николай Рерих посвятил серию своих картин Владыке Майтрее. В серию «Майтрейя» вошли картины: «Шамбала идёт», «Конь счастья», «Твердыня стен», «Знамя грядущего», «Мощь пещер», «Шёпоты пустыни», «Красные кони», «Майтрейя Победитель». В 1926 году во время завершения первого этапа Центрально-Азиатской экспедиции Николай Рерих прибыл в Москву, где и оставил эту серию.[3] В настоящее время картина «Майтрейя Победитель» представлена в постоянной экспозиции Международного Центра-Музея им. Н. К. Рериха, шесть других полотен — в экспозиции Нижегородского художественного музея.[4]
См. также
|
Портал «Буддизм» |
|---|
Напишите отзыв о статье "Майтрея"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Майтрейя // Религия: Энциклопедия. / Сост. А. А. Грицанов — Минск: Книжный Дом, 2007. — 960 с. — (Мир энциклопедий). — 3100 экз. — ISBN 985-489-355-3.
- ↑ 1 2 [mith.ru/alb/buddhism/tg07.htm Майтрейя — Будда Грядущего] // Рерих Ю. Н. «Тибетская живопись»
- ↑ [ivorr.narod.ru/galery/data/_maitr/head.htm Сюита «Майтрейя»]
- ↑ [www.unn.runnet.ru/rus/volgovyt/nizhobl/nizhnov/museum/ Нижегородский художественный музей]
Ссылки
Научные работы:
- Рерих Ю. Н.. [mith.ru/alb/buddhism/tg07.htm Майтрейя — Будда Грядущего] // Тибетская живопись / Пер. с англ. А. Л. Барковой. — М.: МЦР; Мастер-Банк, 2001.
Другие материалы
- Рерих Н. К.. [lib.icr.su/node/530 Майтрейя] // Восток-Запад. Москва, Международный Центр Рерихов, 1994. — 104 с.
Материалы на других языках
- [www.himalayanmart.com/MaitreyaBuddhaStatues.php Maitreya Buddha — Future Buddha Buddhahood Of All Being]
- [www.ubakhin.com/uchittin/arimet/INTRODUC.html The Coming Buddha (Ariya Metteyya), Research Papers by Sayagyi U Chit Tin]
- [www.exoticindiaart.com/article/bodhisattva The Bodhisattva Ideal — Buddhism and the Aesthetics of Selflessness]
- [www.buddhanature.com/buddha/maitreya.html A Contemplation on Maitreya — The Coming Buddha]
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Майтрея
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
