Май, Эдуард
Поделись знанием:
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
| Эдуард Май | |
| Eduard May | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Альма-матер: | |
Эдуард Май (нем. Eduard May, 14 июня 1905, Майнц — 10 июля 1956, Берлин) — немецкий биолог, сотрудник Аненербе.
Содержание
Биография
Ранние годы
Посещал реальное училище во Франкфурте-на-Майне. Изучал зоологию во Франкфурте, в 1929 г. защитил кандидатскую диссертацию по корабельным червям. В 1930-е гг. работал в химической промышленности в Госларе. Автор многих патентов.
Карьера при нацистах
В 1942 г. защитил докторскую диссертацию в Мюнхене. Из-за болезни ушей был освобождён от военной службы.
С 1942 г. возглавлял учебно-исследовательский отдел энтомологии Аненербе, располагавшийся в концентрационном лагере Дахау. Исследовал болезни, передающиеся посредством насекомых, участвовал в разработках биологического оружия. С 1943 г. работал в Освенциме.
|
Несусветный сброд опустившихся поляков, евреев, цыган[1]. Э. Май о концлагере Освенцим
|
|
После войны
В 1945 г. был арестован американскими войсками, однако вскоре был отпущен и смог продолжить свои исследования. Несмотря на высказвания ряда свидетелей, утверждал, что не использовал в своих опытах заключённых. В 1947 г. выступал в качестве свидетеля на Нюрнбергском процессе. В 1948 г. основал журнал Philosophia naturalis. С 1950 г. преподавал в Свободном университете Берлина, профессор философии и директор философского семинара.
Умер в результате продолжительной болезни.
Сочинения
- Libellen und Meerjungfrauen (Odonata), in: Die Tierwelt Deutschlands und der angrenzenden *Meeresteile nach ihren Merkmalen und nach ihrer Lebensweise (Maria Dahl und Hans Bischoff, Hrsg.), 27. Teil, Jena 1933 (124 S.).
- «Die Konsequenzen der modernen Quantentheorie in ihrer wissenschaftslogischen Struktur und in ihren Beziehungen zu erkenntnistheoretischen Fragen», in: Grete Hermann, Eduard May und Thilo Vogel, Die Bedeutung der Modernen Physik für die Theorie der Erkenntnis — Drei mit dem Richard Avenarius-Preis ausgezeichnete Arbeiten, Leipzig 1937, S. 118—154.
- «Zur Frage der Überwindung des Vitalismus», Zeitschrift für die gesamte Naturwissenschaft II, 375—399 (1937/1938).
- «Die Idee der mechanischen Naturerklärung und ihre Bedeutung für die physikalische Wissenschaft», Zeitschrift für die gesamte Naturwissenschaft 5, 2 — 23 (1939).
- «Dingler und die Überwindung des Relativismus», Zeitschrift für die gesamte Naturwissenschaft 7, S. 137 ff., 1941.
- Am Abgrund des Relativismus, Berlin 1941 (297 S.), 2. verbesserte Aufl.: Berlin 1942 (305 S.).
- «Der Gegenstand der Naturphilosophie», Kant-Studien 42, 146—175 (1942/1943).
- Kleiner Grundriss der Naturphilosophie, Meisenheim 1949 (105 S.).
- «Schopenhauers Lehre von der Selbstentzweiung des Willens», 33. Schopenhauer-Jahrbuch, 1 — 9 (1949/1950).
- «Das Vitalismusproblem und die Erklärung der Lebensphänomene», Philosophia naturalis II, 251—257 (1952).
- Filosofia natural, Breviarios del Fondo del Cultura Economica Mexico, 88: Filosofia (Traduccion Eugenio Imas), Mexico 1953 (2. Aufl.: Mexico 1966) (168 S.).
- «Das Kausalproblem in der Biologie», Zoologischer Anzeiger, Suppl. 18, 388—407 (1954).
- «Vom Geist der Wissenschaft», Festschrift Veritas, Justitia, Libertas der Freien Universität Berlin zur 200-Jahrfeier der Comumbia University New York, 1954.
- «Schopenhauer und die heutige Naturphilosophie», 36. Schopenhauer-Jahrbuch, 10 — 24 (1955).
- Heilen und Denken. Mit einer medizinischen Einführung von Freiherr von Kress. Arzt und Arznei (Schriftenreihe herausgegeben von Hans Haferkamp), Bd. 1, Berlin 1956 (175 S.).
- «Meine drei Begegnungen mit Schopenhauer», Zeitschrift für philosophische Forschung XIII, 134—138 (1959)
Напишите отзыв о статье "Май, Эдуард"
Литература
- Ulrich Hoyer (2005) «Eduard May (1905—1956). Zum hundertsten Geburtstag des Naturphilosophen», Existentia XV, 141—156.
- Otto Schwerdtfeger, Abhandlung über Eduard May: Am Abgrund des Relativismus, Kiel 1942 (45 S.).
Примечания
- ↑ Ernst Klee, Personenlexikon. S. 397.
Отрывок, характеризующий Май, Эдуард
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
