Макасар

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Макассар»)
Перейти к: навигация, поиск
Город
Макасар
индон. Makassar
Флаг Герб
Страна
Индонезия
Регион
Сулавеси
Провинция
Координаты
Мэр
Ильхам Ариф Сираджуддин
Прежние названия
до 1971Макасар
до 1999Уджунгпанданг
Город с
Площадь
175,77 км²
Население
1 338 663 человек (2010)
Часовой пояс
Телефонный код
+62 411
Официальный сайт
[www.makassar.go.id/ assar.go.id]

Макаса́р (Макассар; индон. Makassar) — столица индонезийской провинции Южное Сулавеси. Крупнейший город, расположенный на острове Сулавеси, и 6-й по величине город Индонезии (после Джакарты, Сурабаи, Бандунга, Медана и Семаранга). С 1971 по 1999 город официально назывался Уджунгпанданг, по имени доколониальной городской крепости.

Площадь города 175,77 км², население — 1 250 000 жителей.





История

К началу XVI века Макасар стал основным торговым центром Восточной Индонезии и одним из крупнейших городов острова. Правители Макасара придерживались политики свободной торговли, позволяя всем приезжим заниматься торговлей. Вследствие религиозной терпимости, даже когда ислам стал господствующей религией в регионе, христиане и представители прочих религий сохранили свои права на торговлю. Макасар стал основным центром для малайцев, ведущих торговлю на Молуккских островах, а также для европейцев и арабов.

Первыми европейцами, посетившими город, стали португальцы. Когда в 1511 году португальцы достигли Сулавеси, они нашли Макасар процветающим космополитичным центром торговли, куда приезжали китайцы, арабы, индусы, тайцы, яванцы, малайцы для продажи своих товаров, изготовленных из металла, и тканей, в обмен на жемчуг, золото, медь, камфору и пряности — мускатный орех и гвоздику, ввозимые в Макасар с островов Пряностей. К 16-му веку Макасар стал важным портом Сулавеси и центром могущественных султанатов Гова и Талло, построивших вдоль побережья 11 цитаделей[1].

Прибытие в начале 17-го века на побережье Сулавеси голландцев кардинальным образом изменило значение города. Первоочередной целью голландцев было создание монополии на торговлю специями, и их первым шагом к этому стал захват в 1667 году форта Макасар, который они перестроили и переименовали в форт Роттердам. После этого голландцы разрушили военные укрепления султана Гова, который был вынужден поселиться на окраине Макасара. После Яванской войны (1825–1830), принц Дипонегоро был заключён в форт Роттердам, где содержался до своей смерти в 1855 году[2].

Голландцы окружили город крепостной стеной и переименовали его в Влаардинген. Однако неподчинявшиеся голландцам арабские, малайские и буддийские торговцы продолжали торговлю за пределами городских стен. Не позднее 1720 года (а возможно, и гораздо раньше) макасарские торговцы начали посещать северный берег Австралии и ловить там трепангов (морских огурцов) с целью поставки оных на китайский рынок (см. en:Makassan contact with Australia).

Хотя голландцы контролировали побережье, вплоть до начала 20-го века они, несмотря на наличие ряда вассальных договоров с местными правителями, не смогли установить контроль над внутренними районами острова. Тем не менее, голландским миссионерам удалось обратить значительную часть племени тораджи в христианство. К 1938 году население Макасара достигло 84 тысяч человек.

Во время Второй мировой войны Макасар защищал гарнизон приблизительно в 1000 человек Королевской Нидерландской армии Восточной Индии по командованием полковника М. Воорена. Он решил, что сможет защитить город, и планировал начать партизанскую войну. Японская армия высадилась на Сулавеси в районе Макасара 9 февраля 1942 года. Защищавшие город подразделения отступили, но были обнаружены и захвачены в плен[3].

После Индонезийской революции 1950 года Макасар стал местом борьбы между профедералистскими силами капитана Абдул Ассиза и республиканскими силами полковника Сункоко[4]. К 1950-м население города настолько выросло, что многие исторические памятники были уничтожены в целях развития города.

Физико-географическая характеристика

Макасар расположен на юго-западном берегу острова Сулавеси, на берегу Макасарского пролива. Согласно классификации климатов Кёппена климат Макасара тропический муссонный ("Am").

Среднегодовая температура 27,5 °C. Самый жаркий месяц — октябрь со средней температурой в 28,2 °C. Наименее жаркий — февраль со средней температурой в 26,8 °C.

Годовая норма осадков — 3086,1 мм. Наибольшее количество осадков выпадает в январе — 734,1 мм. Наиболее засушливый месяц — август (выпадает 15,2 мм).

Экономика

Макасар — крупнейший порт на юге Сулавеси с регулярными внутренними и международными морскими рейсами. Город славится местными лодками пиниси, способными совершать плавания на дальние расстояния.

Макасар экспортирует эбеновое дерево и рыбу, одна из основных отраслей — выращивание морских огурцов.

Города-побратимы

См. также

Напишите отзыв о статье "Макасар"

Примечания

  1. Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок Andaya58-59 не указан текст
  2. Carey, Peter. "Dipanagara and the Java War." Indonesian Heritage: Early Modern History. Vol. 3, ed. Anthony Reid, Sian Jay and T. Durairajoo. Singapore: Editions Didier Millet, 2001. 112-13.
  3. L, Klemen [www.dutcheastindies.webs.com/makassar.html The capture of Makassar, February 1942]. Forgotten Campaign: The Dutch East Indies Campaign 1941–1942 (1999–2000).
  4. Westerling (1952), p. 210

Отрывок, характеризующий Макасар

Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.