Макдауэлл, Малкольм
Поделись знанием:
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
| Малкольм Макдауэлл | |
| Malcolm McDowell | |
 | |
| Имя при рождении: |
Малкольм Джон Тейлор |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1957 — наст. время |
| Награды: |
«Сатурн» (2014) |
Ма́лкольм Макда́уэлл (англ. Malcolm McDowell; имя при рождении — Малкольм Джон Тейлор (англ. Malcolm John Taylor), Макдауэлл — девичья фамилия его матери; род. 13 июня 1943, Лидс[1], Великобритания) — английский актёр театра и кино с более чем сорокалетней карьерой, получивший широкую известность своими яркими и порой жестокими и резко отрицательными ролями. Проходил подготовку в Лондонской академии музыкального и драматического искусства.
Номинант на премии «Золотой глобус» и «Сатурн» в категориях «Лучшая мужская роль» и «Лучший актер». В 2014 году актёр получил премию «Сатурн» в категории «Награда за достижения в карьере». 16 марта 2012 года Макдауэлл стал обладателем звезды на Голливудской аллее славы[2]. Наиболее известные роли — в фильмах «Заводной апельсин» (1971) Стэнли Кубрика, «O, счастливчик!» Линдсея Андерсона (1973) и «Калигула» (1979) Тинто Брасса.
Биография
Малкольм Макдауэлл родился 13 июня 1943 года в Лидсе в семье бармена. В юности работал в пабе отца, затем — коммивояжером. После прохождения курсов актёрского мастерства играл в провинциальных театрах. В 1964 году попал в труппу Королевского шекспировского театра. С 1965 года работал на телевидении. В 1968 году снялся в фильме «Если....» режиссёра Линдсея Андерсона. Позднее Макдауэлл сыграл в его фильме «О, счастливчик» (1973).
Настоящую популярность актёр обрёл в 1971 году после съёмок в «Заводном апельсине» Стэнли Кубрика, где он играл роль несовершеннолетнего садиста и насильника Алекса. После выхода этого фильма почти всегда Малкольму предлагали реализовывать на экране отрицательных персонажей: безумного императора Древнего Рима Гая Калигулу в фильме Тинто Брасса, советского серийного убийцу времен перестройки, аналогичного Андрею Чикатило. Макдауэлл даже был приглашен на «Мосфильм» для съёмок в фильме Карена Шахназарова «Цареубийца» в роли цареубийцы Юровского.
В конце 1970-х и в 1980-х годах в карьере Макдауэлла наступил спад, в основном он играл небольшие роли. Исключение составил «Переход» 1979 года, где Макдауэлл сыграл главного отрицательного персонажа — эсэсовца фон Беркова. В 1982 году Макдауэлл снялся в фильме «Люди-кошки» режиссёра Пола Шредера. В 1990-х годах играл роль маршала Космического флота Земли Джеффри Толуина в FMV-роликах для игр «Wing Commander III: Heart of the Tiger» (1993) и «Wing Commander IV: The Price of Freedom» (1995), вместе с такими известными актёрами, как Джон Рис-Дэвис и Марк Хэмилл[3]. Известна его роль в телесериале «Лексс: Тень Гига» (1996).
В 2000 году сыграл роль «типичного англичанина» в эпизоде Южного парка.
В 1996 году сыграл роль в компьютерной игре «Мумия: гробница фараона»
В 2007—2008 годах озвучивал роль Джона Генри Эдема, президента Анклава в компьютерной игре Fallout 3. В настоящее время Макдауэлл работает на американском телевидении.
В 2009 году принял участие в съёмках музыкального клипа на композицию Snuff американской группы Slipknot.
Избранная фильмография
| Год | Русское название | Оригинальное название | Роль | |
|---|---|---|---|---|
| 1968 | ф | Если.... | If… | Мик Трэвис |
| 1970 | ф | Силуэты на пересечённой местности | Figures In A Landscape | Анселл |
| 1971 | ф | Давным-давно завтра | The Raging Moon (Long Ago Tomorrow) | Брюс Притчард |
| 1971 | ф | Заводной апельсин | A Clockwork Orange | Алекс |
| 1973 | ф | О, счастливчик! | O Lucky Man! | Мик Трэвис |
| 1975 | ф | Королевский блеск | Royal Flash | капитан Гарри Флэшмен |
| 1976 | ф | Асы в небе | Aces High | майор Джон Грешэм |
| 1976 | ф | Путешествие проклятых | Voyage of the Damned | стюард Гюнтер |
| 1979 | ф | Калигула | Caligula | Калигула |
| 1979 | ф | Переход | The Passage | гауптштурмфюрер фон Берков |
| 1979 | ф | Путешествие в машине времени | Time After Time | Герберт Уэллс |
| 1982 | ф | Люди-кошки | Cat People | Пол |
| 1982 | ф | Госпиталь «Британия» | Britannia Hospital | Мик Трэвис |
| 1983 | ф | Голубой гром | Blue Thunder | полковник Кокрейн |
| 1985 | ф | Король Артур | Arthur the King | Король Артур |
| 1987 | ф | Гость | Caller | гость |
| 1987 | ф | Тюремная биржа | Buy & Cell | Уорден Теннант |
| 1988 | ф | Закат | Sunset | Элфи Альперин |
| 1989 | ф | Поцелуй Изабель | Jezebel’s Kiss | Бенджамен Фаберсон |
| 1990 | ф | Луна-44 | Moon 44 | майор Ли |
| 1990 | ф | Класс-1999 | Class Of 1999 | директор школы |
| 1990 | ф | Помешательство | Disturbed | Деррик Руссель |
| 1990 | ф | В глазу змеи | In The Eye Of The Snake | профессор Болдуин |
| 1991 | ф | Цареубийца | Цареубийца | пациент Тимофеев / комиссар Юровский |
| 1992 | ф | Ветер с востока | Vent D’Est | генерал Смысловский |
| 1994 | ф | Звёздный путь: Поколения | Star Trek: Generations | доктор Толиан Зоран |
| 1994 | тф | Времена сердца | Seasons Of The Heart | Альфред МакГиннес |
| 1994 | тф | Карманные деньги | Milk Money | Уолтцер |
| 1995 | ф | Признавшимся — смерть | Dangerous Indiscretion | Роджер Эверетт |
| 1995 | ф | Танкистка | Tank Girl | Киссли |
| 1997 | ф | Меч короля Артура | Kids Of The Round Table | Мерлин |
| 1997 | ф | Гидросфера | The Deadly Wake | Филип Джексон |
| 1998 | ф | Садовник | The Gardener | Ben Carter |
| 1998 | с | Остров фантазий | Fantasy Island | мистер Рорк |
| 1999 | ф | 2000: момент апокалипсиса | Y2K | генерал Сьюард |
| 2000 | ф | Гангстер № 1 | Gangster No.1 | гангстер 55 |
| 2000 | мф | Пип (серия South Park) | Pip | типичный англичанин |
| 2001 | ф | Цирюльник | The Barber | Декстер Майлс |
| 2001 | ф | Дориан Грей. Дьявольский портрет | Dorian | Дьявол/лорд Генри |
| 2001 | ф | Пришельцы в Америке | Just Visiting | колдун |
| 2001 | ф | Дочь Робин Гуда: Принцесса воров | Princess of Thieves | шериф Ноттингемский |
| 2002 | ф | Обмануть всех | I Spy | Арнольд Гундарс |
| 2002 | тф | Воспламеняющая взглядом 2 | Firestarter 2: Rekindled | Джон Рейнбёрд |
| 2004 | ф | Эвиленко | Evilenko | Эвиленко |
| 2004 | ф | Засну, когда умру | I'll Sleep When I'm Dead | Бод |
| 2005 | ф | Зеркальные войны: Отражение первое | Mirror Wars: Reflection One | бывший агент ЦРУ Мэрдок |
| 2005—2010 | с | Красавцы | Entourage | Терренс МакКьюик |
| 2006—2008 | с | Герои | «Heroes» | мистер Дэниел Линдерман |
| 2007 | с | Война и мир | War And Peace | князь Болконский |
| 2007 | ф | Хэллоуин 2007 | Halloween | доктор Сэмюэль Лумис |
| 2008 | ф | Коко Шанель | Оригинальное название неизвестно | Марк Бушье |
| 2008 | ф | Судный день | Doomsday | доктор Маркус Кейн |
| 2008 | мф | Дельго | Delgo | Раиус |
| 2008 | мф | Вольт | Bolt | Зеленоглазый |
| 2008 | ки | Fallout 3 | Fallout 3 | президент Анклава Джон Генри Эдем |
| 2008 | ки | Command & Conquer: Red Alert 3 — Uprising | Command & Conquer: Red Alert 3 — Uprising | президент Европейского союза |
| 2009 | ф | Хеллоуин 2 | Halloween II | доктор Сэмюэль Лумис |
| 2009 | ф | Глоток | Suck | Эдди Ван Хелсинг |
| 2009 | ки | Wet | Wet | Руперт Пэлхэм / мистер Акерс |
| 2010 | ф | Книга Илая | The Book of Eli | Ломбарди |
| 2010 | ф | Отличница лёгкого поведения | Easy A | директор Гиббонс |
| 2010 | ф | Всё к лучшему | Barry Munday | мистер Фарли |
| 2010 | ки | God of War III | God of War III | Дедал |
| 2010—2012 | с | Менталист | «The Mentalist» | лидер секты визуалистов Бретт Стайлс |
| 2011 | с | Ясновидец | Psych | посол Ричард |
| 2011 | ки | Killzone 3 | Killzone 3 | Йорхан Шталь |
| 2011 | с | Компаньоны | Franklin & Bash | Стэнтон Инфелд |
| 2011 | ф | Артист | The Artist | дворецкий |
| 2011 | ф | Суд над Дьяволом | Suing the Devil | Дьявол |
| 2012 | ф | Сайлент Хилл 2 | Silent Hill: Revelation 3D | Леонард Вульф |
| 2012 | ф | Обрезание | Excision | мистер Купер |
| 2012 | тф | Один дома 5: Праздничное ограбление | Home Alone: The Holiday Heist | Синклер, грабитель |
| 2013 | ф | Работодатель | The Employer | генеральный директор |
| 2014 | с | Моцарт в Джунглях | Mozart in the Jungle | Томас |
| 2015 | ф | Душа шпиона | The soul of a spy | член парламента Генри Бакстон |
| 2015 | ф | Как заниматься любовью по-английски | Some Kind of Beautiful | Гордон |
Напишите отзыв о статье "Макдауэлл, Малкольм"
Примечания
Литература
- Актёры зарубежного кино. — Выпуск 12-й / Сост. М. Л. Жежеленко. — Л.: Искусство, 1978. — 207 с. — С. 83—103.
Ссылки
- Малкольм Макдауэлл (англ.) на сайте Internet Movie Database
- Федоров А. В. [www.kino-teatr.ru/kino/art/kino/1045/ Гуттаперчевый Малкольм Макдауэлл (1999)]
- [www.guardian.co.uk/weekend/story/0,3605,1201919,00.html What if… The Guardian, 24 апреля] (англ.)
Отрывок, характеризующий Макдауэлл, Малкольм
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
