Маккароне, Массимо

Массимо Маккароне
Общая информация
Прозвища	Биг Мак (Big Mac), Макка (Macca)
Родился	6 сентября 1979(1979-09-06) (44 года) Галлиате, Италия
Гражданство	Италия
Рост	180 см
Вес	70 кг
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	Эмполи
Номер	7
Карьера
Молодёжные клубы
1987—1988	Оледжо
1988—1993	Соккер Бойс Турбиджо
1993—1998	Милан
Клубная карьера*
1997—1998	Милан	0 (0)
1998	→  Модена	0 (0)
1998—1999	→  Прато	21 (4)
1999	→  Варезе	3 (0)
1999—2000	→  Прато	28 (20)
2000—2002	Эмполи	68 (26)
2002—2007	Мидлсбро	81 (18)
2004—2005	→  Парма	7 (0)
2005	→  Сиена	17 (6)
2007—2010	Сиена	113 (40)
2010—2011	Палермо	18 (2)
2011—2012	Сампдория	28 (6)
2012—н. в.	Эмполи	180 (63)
Национальная сборная**
1995	Италия (до 15)	2 (1)
1995—1996	Италия (до 16)	4 (1)
1998—1999	Италия (до 20)	5 (3)
2000—2002	Италия (до 21)	15 (11)
2002	Италия	2 (0)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов, откорректировано по состоянию на 15 октября 2016. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Ма́ссимо Маккароне (итал. Massimo Maccarone; 6 сентября 1979, Галлиате, Италия) — итальянский футболист, нападающий клуба «Эмполи».

Карьера

Массимо Маккароне родился в семье Вивианы и Андрея, являющегося торговым агентом. Также у него есть брат, Виченцо, также желавший стать футболистом, но не прошедший просмотр в «Милане» и, в результате, ставший художником, имевшим собственную галерею в Милане.

Первой командой Маккароне стала «Оледжо», где он играл вместе со своими друзьями, с которой дошёл до финала турнира Фортина и Дзанолли в возрастной категории Пульчини. В возрасте 9 лет он перешёл в клуб «Соккер Бойс Турбиджо», где выступал 5 лет. В 1993 году Маккароне перешёл в «Милан», где он провёл 5 сезонов. В 1994 году Маккароне, подрабатывавший продавцом фруктов в магазине, попал в пожар, смотря один из матчей чемпионата мира. В 1998 году он играл на турнире Вияреджо, где стал одним из лучших игроков. После того, как он сыграл несколько товарищеских игр в основе «россонери», его арендовала «Модена», однако в основе клуба он так и не дебютировал.

В сентябре 1998 года Маккароне перешёл в «Прато», где провёл 21 матч и забил 4 гола, первый из которых 4 октября 1998 года в матче с «Кремаперго» (2:0). Летом 1999 года Массимо был арендован «Варезе». Он дебютировал в составе команды 5 сентября в матче с «Брешелло» (1:1). Однако Массимо провёл за клуб лишь 3 игры и вернулся в «Прато», где сыграл 28 матчей и забил 20 голов, доведя клуб до финала плей-офф, в котором его команда проиграла «Алессандрии», несмотря на гол Маккароне.

В 2000 году половину контракта Массимо выкупила «Эмполи». В клубе он составил дуэт нападения вместе с Антонио Ди Натале. В первом же сезоне он провёл за клуб 16 голов, первый из которых 16 сентября в первой игре за клуб против «Пескары». В июне 2001 года главный тренер «Милана» Фатих Терим решил вернуть футболиста в команду. Он даже провёл необходимые медицинские тесты в клубе, но «Эмполи» принял решение полностью выкупить трансфер футболиста. Сам Массимо был недоволен этим решением. В сезоне 2001/2002 Маккароне забил 10 голов, а Ди Натале — 16, и эти два футболиста помогли своему клубу выйти в серию А. Последний матч за «Эмполи» Маккароне провёл 5 мая 2000 года против «Виченцы». После удачного молодёжного первенства Европы, где он стал лучшим бомбардиром, Массимо заинтересовались клубы Италии и Англии; в частности, «Челси» предложил клубу 8 млн, но это предложение было отвергнуто. В июле 2002 года Маккароне был куплен английским клубом «Мидлсбро», заплатившим за трансфер форварда 13 млн евро. Этот трансфер стал самым дорогим в истории английской команды. Главный тренер команды сказал, что клуб купил футболиста, более всего похожего на Дель Пьеро. В составе клуба планировалось, что итальянец заменит ушедшего Пола Инса. В первых 5 играх Массимо забил 3 гола, но затем его результативность упала, и он был отправлен на скамью запасных, а выходя на поле использовался не в нападении команды. В течение сезона у Маккароне был перерыв — 104 дня, когда он не мог забить.. 24 февраля 2004 года Массимо выиграл свой первый трофей в карьере — Кубок Футбольной лиги, в финале которого итальянец не появился.

Летом 2004 года Маккароне захотел вернуться в Италию. Футболист был арендован «Пармой», где тренером был Сильвио Бальдини, с которым Массимо уже работал в «Эмполи». Сумма аренды составила 1 млн евро. За полгода в клубе Маккароне сыграл 12 встреч и забил 2 гола. В составе команды он дебютировал на европейской арене, сыграв в розыгрыше Кубка УЕФА. В январе 2005 года Массимо перешёл в «Сиену», где провёл 17 матчей и забил 6 голов.

Сезон 2005/06 Маккароне снова начал в составе «Мидлсбро», но провёл за клуб 25 матчей и забил 7 голов, один из которых, на 90-й минуте 1/4 финала Кубка УЕФА, принёс клубу выход в полуфинал. В полуфинале с клубом «Стяуа» Массимо, выйдя со скамьи запасных, забил во втором матче 2 гола, которые позволили его команде выйти в финал соревнования. В финальной игре он также вышел на замену, но его клуб проиграл 0:4 «Севилье». В сезоне 2006/07 Маккароне сыграл лишь 7 игр и забил 1 гол. 30 января 2007 года Массимо был куплен «Сиеной» за 15 млн евро, заключив трёхлетний контракт на 800 тыс. евро за сезон. После ухода Маккароне сказал слова о главном тренере «Мидлсбро» Стиве Макларене: «„Великолепный“ Макларен — самый лицемерный и фальшивый человек, которого я когда-либо имел несчастье встретить. Он повел себя отвратительно, оставив меня на скамейке запасных в финале Кубка Лиги 2004 года, хотя говорил всем, что я нападающий номер один в его команде и он рассчитывает на меня. Только в Англии тренер с такими ограниченными возможностями мог стать главным тренером сборной»..

Маккароне начал выступления во втором приходе в клуб 10 февраля в игре с «Кальяри» (2:2), а уже 17 февраля забил два гола в ворота «Милана», однако его клуб проиграл матч 3:4. Этот матч стал первым за 11 месяцев, проведённый футболистом полностью. В первом сезоне за клуб он провёл 11 матчей и забил 6 голов, пропустив часть игр из-за растяжения бедра. В сезоне 2007/08 он забил 14 голов, среди которых один гол в Кубке Италии, после которого Массимо отпраздновал забитый мяч, сымитировав жест баскетболиста. В первом матче сезона 2008/09 с «Аталантой» Маккароне оскорбил судью, за что его дисквалифицировали на 3 игры; позже дисквалификация была сокращена до 2 игр. 10 сентября 2008 года Массимо продлил контракт с командой до 2012 года, а 23 ноября забил первый мяч в сезоне, поразив ворота «Кьево»; всего в сезоне он забил 10 голов. При этом футболист пропустил полтора месяца из-за рецидива травмы бедра. В следующем году он забил 12 голов в 37 матчах. Последний матч за клуб он провёл 16 мая 2010 года с «Интером».

15 июня 2010 года Маккароне подписал 3-летний контракт с «Палермо», заплатившей за трансфер игрока 4,5 млн евро. Заработная плата форварда составила 700 тыс. евро в год. Он дебютировал в составе команды в матче Лиги Европы с клубом «Марибор», где забил гол, реализовав пенальти. 23 декабря «Палермо» расторгло контракт с футболистом. Его агент сообщил: «На днях мне позвонили из клуба и сказали, что в услугах Маккароне больше не нуждаются. Это было решение „Палермо“, но никак не решение Массимо». Несмотря на заявление клуба, 6 января 2011 года Маккароне вышел на поле в игре с «Сампдорией» и забил гол. В январе Маккароне начал переговоры о переходе в «Фиорентину», однако сделка не состоялась.

24 января 2011 года футболист подписал контракт с «Сампдорией». Сумма трансфера составила 3 млн евро. 26 января 2012 года итальянец вновь перешёл «Эмполи». В том же сезоне именно Максимо сыграл решающую роль в матче за право остаться в серии B в переходном матче с «Винченцой» после окончания сезона помог команде сохранить место в лиге, оформив дубль, помог команде отыграться с 0:2 после первого тайма, забил решающий гол с выхода 1 на 1 на последней минуте основного времени. Была зафиксирована итоговая победа «Эмполи» 3:2.

Международная карьера

Во время выступления в «Эмполи» Маккароне играл за молодёжную сборную Италии. В 2002 году он стал лучшим бомбардиром молодёжного чемпионата Европы, забив в 4 играх 3 гола.

27 марта 2002 года Массимо дебютировал в составе первой сборной в матче с Англией, куда попал благодаря травме Кристиана Вьери. В этой игре форвард заработал пенальти, с которого был забит победный мяч. При этом Маккароне стал первым игроком, который будучи игроком из серии В в наиболее юном возрасте (20 лет), дебютировал в национальной команде.

Достижения

• Обладатель Кубка футбольной лиги Англии: 2004
• Лучший бомбардир чемпионата Европы (до 21 года): 2002 (3 гола)
• Обладатель премии Сильвио Пиолы: 2002

Ссылки

• [www.massimomaccarone.it/ Официальный сайт]
• [aic.football.it/scheda/2056 Статистика на aic.football.it] (итал.)
• [www.figc.it/nazionali/DettaglioConvocato?codiceConvocato=1522&squadra=1 Профиль на figc.it]
• [www.gazzetta.it/speciali/risultati_classifiche/calcio/giocatori/giocatore_massimo_maccarone_272248631.shtml?campionato=undefined Профиль на gazzetta.it]
• [int.soccerway.com/players/massimo-maccarone/2838 Профиль на сайте soccerway.com] (англ.)
• [www.transfermarkt.com/-/profil/spieler/3713 Профиль на сайте transfermarkt.com] (англ.)
• [www.national-football-teams.com/player/3357.html Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)

</div>

Отрывок, характеризующий Маккароне, Массимо

Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.