Маккарти, Джон

Джон Маккарти
John McCarthy
Маккарти в 2006 году
Место рождения:	Бостон, США
Место смерти:	Станфорд, Калифорния, США
Научная сфера:	Вычислительная техника
Альма-матер:	Принстонский университет, Калифорнийский технологический институт
Известен как:	создатель Лиспа
Награды и премии:	лауреат Премии Тьюринга, 1971; лауреат Медали Бенджамина Франклина в области информатики и когнитологии, 2003

Джон Маккарти (4 сентября 1927, Бостон — 24 октября 2011, Станфорд) — американский информатик, автор термина «искусственный интеллект» (1955), изобретатель языка Лисп (1958), основоположник функционального программирования, лауреат Премии Тьюринга (1971) за огромный вклад в область исследований искусственного интеллекта. Был атеистом.

Биография

Джон Маккарти родился 4 сентября 1927 года в Бостоне, штат Массачусетс, в семье иммигрантов — ирландца Джона Патрика Маккарти и литовской еврейки Иды Глатт (1893—1957). Отец был профсоюзным деятелем, мать — журналисткой. Во время Великой депрессии семья была вынуждена часто менять место жительства, пока, наконец, отец Маккарти не нашёл работу в Лос-Анджелесе, Калифорния.

У Маккарти рано проявились склонности к математике, в юности он самостоятельно изучал её по университетским учебникам, которые использовались в расположенном неподалёку Калифорнийском технологическом институте. В результате, поступив в университет, он смог сразу пропустить два первых года по математике. В 1948 году получил степень бакалавра математики в Калифорнийском технологическом институте и степень доктора философии по математике в Принстоне в 1951 году. После кратковременных должностей в Принстонском и Стэнфордском университетах, Дартмутском колледже и Массачусетском технологическом институте, он стал профессором в Стэнфорде в 1962 году, где он и оставался до своего ухода на пенсию в конце 2000-го.

Маккарти отстаивал использование математической логики для искусственного интеллекта. В 1958 году он предложил систему «принятия советов», которая позже вдохновила работы по ответам на запросы и логическому программированию. В том же году он изобрел язык программирования Лисп и опубликовал его описание в журнале Communications of the ACM в апреле 1960 г.

В 1961 году Джон Маккарти публично предположил, что компьютерная технология разделения времени может привести к будущему, в котором компьютерная мощь и даже определенные приложения могут продаваться с использованием бизнес-модели сферы [коммунальных] услуг (подобно воде или электричеству). Эта идея компьютерных или информационных услуг была очень популярна в конце 1960 годов, но вышла из моды к середине 1970 годов, так как стало ясно, что аппаратные, программные и коммуникационные технологии того времени были просто ещё не готовы к этому. Тем не менее, начиная с 2000 года, эта идея вновь объявилась, всплыв на поверхность в новых формах. Смотрите application service provider — поставщик услуг приложений.

Награды

• Стипендия Слоуна (1957-59)
• Премия Тьюринга (1971)
• Пионер компьютерной техники (1985)
• Премия Киото (1988)
• Национальная научная медаль США (1990)
• Медаль Бенджамина Франклина (2003)

Литература

• McCarthy John [citeseerx.ist.psu.edu/viewdoc/download?doi=10.1.1.111.8833&rep=rep1&type=pdf Recursive Functions of Symbolic Expressions and Their Computation by Machine, Part I]. — Communications of the ACM, 1960. — Т. 3, № 4. — С. 184-195.

Ссылки

• [www-formal.stanford.edu/jmc/ Домашняя страница Джона Маккарти] (англ.)

Отрывок, характеризующий Маккарти, Джон

– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.