Маккей, Джеймс Александр

Джеймс Александр Маккей
англ. James Alexander Mackay
Псевдонимы:	Ian Angus, William Finlay, Bruce Garden, Alex Matheson, Peter Whittington
Дата рождения:	21 ноября 1936(1936-11-21)
Место рождения:	Инвернесс, Шотландия
Дата смерти:	12 августа 2007(2007-08-12) (70 лет)
Место смерти:	Глазго, Шотландия
Гражданство:	Великобритания
Род деятельности:	литератор, историк, коллекционер марок, монет
Годы творчества:	1960—2007
Жанр:	биография, история, коллекционирование
Язык произведений:	английский
Дебют:	St Kilda; Its Posts and Communications (1963)
Премии:	Премия Общества Андреевского креста, Премия Роуленда Хилла
Награды:	Бронзовая медаль выставки «Glasgow 2000»

Джеймс Александр Маккей (англ. James Alexander Mackay; 21 ноября 1936, Инвернесс — 12 августа 2007, Глазго) — шотландский писатель, доктор словесности, коллекционер. Автор 207 книг и около 10 тысяч статей по различным предметам — биографиям, истории почты, филателии, нумизматике и др. Писал также для «Financial Times».

Его репутация была значительно запятнана в результате судебного осуждения в кражах и обвинений в плагиате. Тем не менее Маккей считается одним из самых продуктивных писателей-филателистов. Избирался председателем и секретарём Филателистического общества Глазго (Glasgow Philatelic Society).

Биография

Ранние годы

Родился 21 ноября 1936 года в Инвернессе. Отец Вильям (William Mackay) был электроинженером, мать Минни (Minnie) — медсестрой. В семье Джеймс был вторым ребёнком, но его старший брат умер ещё до его рождения. Кроме того, у Джеймса была младшая сестра. Во время Второй мировой войны отец вступил в Королевский военно-морской добровольный резерв (Royal Naval Volunteer Reserve), а мать работала военной медсестрой. Джим с сестрой остались на попечении родственников, включая бабушку на острове Скай, где мальчик выучил шотландский язык и посещал школу.

С 1941 по 1945 год будущий писатель обучался в семи начальных школах, пока его родители не переехали в Глазго, где он окончил школу Hillhead High School в 1954 году. В школе Джеймс награждался призами за успехи в изучении греческого, латинского и английского языков и истории. Затем он получил историческое образование в Университете Глазго, который он окончил в 1958 году.

С детства Джим увлёкся почтовыми марками. Примерно с 1950 года Джеймс начал коллекционировать книги по филателии. В 1959 году Маккей впервые серьёзно заинтересовался почтой Британских островов и её историей. Случилось это во время его военной службы в Королевском полку артиллерии в течение двух с половиной лет на островах Сент-Килда и Бенбекьюла в архипелаге Внешние Гебриды (об этом он позднее написал три книги).

С 1960 года Дж. Маккей начал печаться в журнале «Stamp Magazine» и другой филателистической периодике.

По возвращении из армии Маккея взяли на работу в Британский музей, и он стал самым молодым за всю историю куратором (Curator, Assistant Keeper) филателистических отдела и коллекций в Британском музее — в возрасте всего лишь 24 лет. Джеймс нашёл, принёс в Музей и восстановил одну из машин, на которой в 1840 году печатался знаменитый «Чёрный пенни».

Однако в 1972 году он был смещён с этой должности по обвинению в краже ценных марок. Судебное заседание по этому делу проходило в Олд-Бейли, центральном уголовном суде Лондона. Маккей был вынужден сознаться в пяти случаях кражи пробных марок из стен Музея в 1965 и 1966 годах. Суд назначил нечистому на руку филателисту штраф в размере 1000 фунтов стерлингов.

Карьера писателя

Вернувшись в Шотландию, Джеймс Маккей стал работать в качестве газетного репортёра и писать на филателистические темы.

Дж. Маккей — автор двух получивших признание книг по истории почты Шотландии. Первая была посвящена истории почты архипелага Сент-Килда. Вторая, вышедшая в 1978 году, содержала подробное описание почтовых штемпелей Шотландии с 1693 по 1978 год («History of Scottish Postmarks, 1693—1978»). Было также опубликовано множество его статей и других книг по филателии, особенно по почтовым штемпелям Англии, Ирландии и Шотландии, а также «Ежегодники по истории почты» («Postal History Annual») и книги «островной» серии.

С 1976 по 1992 год Маккей был редактором «Хроники Бёрнса» («The Burns Chronicle»). Именно под его руководством издание достигло такого уровня качества и разнообразия, который не был отмечен ни до, ни после Маккея. Затем Маккей обратился к биографическому жанру и достиг весьма больших высот. В 1980-е годы он работал над биографией шотландского поэта Роберта Бёрнса, которая была издана в 1992 году, хорошо встречена литературной критикой и в 1994 году удостоена премии Общества Андреевского креста Saltire Award. Самому Маккею за эту работу присвоили в Университете Глазго степень доктора словесности (лат. D. Litt.). В 1996 году писатель направлял в Королевскую почту предложение о марочном выпуске в связи с 200-летием со дня смерти великого шотландского поэта и был удостоен чести открыть выставку о Бёрнсе в Британском почтовом музее.

Опубликованные затем биографии Алана Пинкертона и Уильяма Уоллеса получили как положительные, так и отрицательные отзывы критиков. В 1996 году вышла книга о жизни ирландского революционера Майкла Коллинза (англ. «Michael Collins: A Life»). Об этой книге были написаны блестящие рецензии.

Плагиат

В 1998 году Маккей опубликовал биографию Александера Грэма Белла. Вскоре после появления книги в книжных магазинах Роберт В. Брюс (Robert V. Bruce) сделал убийственное обвинение о наличии плагиата его собственного труда под названием «Alexander Graham Bell and the Conquest of Solitude». Будучи далеко не малоизвестной книгой, это произведение было удостоено Пулитцеровской премии в 1973 году. В этом обвинительном заключении, которое было опубликовано в журнале, издающемся Американской ассоциацией по изучению истории (American Historical Association), перечислялись примеры плагиата в отношении 80 % оригинальных страниц. Маккей возместил издательству расходы, связанные с отзывом книги из продажи, и Брюс согласился не обращаться с иском в суд.

В 1998 году Маккеем была также опубликована биография Джона Пола Джонса, основателя ВМС США. Несмотря на то, что вначале книга была встречена хорошо и была отмечена хвалебными рецензиями в ведомственной прессе, вскоре обнаружилось, что она представляет собой практически копию книги, написанной о Джонсе Сэмюэлем Элиотом Морисоном (Samuel Eliot Morison) в 1942 году и также в своё время удостоенной Пулитцеровской премии.

«Нью-Йорк Таймс» процитировала преподавателя истории в Колумбийском университете Дэвида Эрмитиджа (David Armitage), который заявил, что книга представляет собой «очевидный и последовательный плагиат» («a spectacular and sustained act of plagiarism»).

В 1999 году обнаружились новые случаи переписывания Маккеем чужих произведений. Так, в книге Маккея «Andrew Carnegie, Little Boss», биографии Эндрю Карнеги (1997), были заимствованы солидные пассажи из книги американского писателя Джозефа Уолла (Joseph Frazier Wall), напечатанной в 1970 году. Ещё одной плагиатной работой стала написанная Маккеем биография Марии Стюарт «In My End is My Beginning» с использованием текста книги Антонии Фрейзер (Antonia Fraser) «Mary Queen of Scots».

Коллекционирование

Первыми марками Джеймса стали 5-центовые миниатюры Ньюфаундленда, с изображённым на них оленем карибу, которые были подарены ему ньюфаундлендскими солдатами, когда ему было пять или шесть лет. В начальных классах Джеймс собирал все марки подряд. Его учительница поощряла хорошо успевающих детей почтовыми миниатюрами: кто учился получше, получал марки экзотических британских колоний, а кто похуже — малоинтересные стандартные марки. В 1948 году Джеймс продал свой альбом с марками и переключился на собирание германской филателии, благодаря другу по переписке из Гриммы близ Лейпцига. По стечению обстоятельств, немецкий стал первым современным иностранным языком, который освоил Маккей; впоследствии его вторая жена была немка, что ещё более укрепило его интерес к Германии.

В течение жизни Джеймс Маккей собрал значительную мировую генеральную коллекцию почтовых марок, а также штемпелей, наклеек и непочтовых марок. В ней присутствовали марки из 210 стран. Одновременно он составил большую коллекцию марок о кошках, для того чтобы возбудить у жены Ренаты её старый интерес к филателии. Коллекция эта занимала семь альбомов и включала, помимо марок, конверты, наклейки и спецгашения. В общей сложности собрание Маккея хранилась в более чем 250 альбомах — для специализированных и тематических коллекций и дополнительно в семи шкафах с четырьмя выдвижными ящиками — для текущих выпусков всего мира. Одна из тематических коллекций была посвящена викингам и их вторжению в Шотландию в Средние века. Среди специализированных коллекций у него имелась и коллекция британских стандартных марок типа «Машен».

В 1980 году Маккей купил на аукционе обширную коллекцию почтовых наклеек для заказных писем со всего мира, общий вес которой составлял почти 50 кг. В течение многих лет коллекционер занимался классификацией этих и других наклеек (авиапочтовых, посылочных) и размещением их в альбомы, но, видимо, не успел закончить этот труд, поскольку наклеек было чуть ли не целый миллион. Наиболее ценной вещью в своём собрании он считал почти полный лист наклеек для заказных писем с островов Сент-Килда, который был последним подобным листом в момент эвакуации местных жителей оттуда в 1930 году.

Знаменитый филателист считал, что «занятие марками оказывает большой терапевтический эффект».

Последние годы

Приблизительно в то же время, когда Маккей оказался в центре скандала о плагиате, он попытался направить в американское периодическое издание «Linn’s Stamp News» статью по тематической филателии, однако она была отвергнута. Тем не менее Маккей впоследствии еще печатался в ряде филателистических изданий, включая «Gibbons Stamp Monthly» (где, например, в 2001 году вышла его обширная статья «Cats on Stamps» — о кошках в филателии), «British Philatelic Bulletin» и др.

В 1998 году писатель и филателист участвовал в телевизионных дебатах о необходимости собственной программы выпуска почтовых марок для Шотландии и поддержал эту идею. В последующие годы он был активным организатором шотландской филателии, занимая посты президента и секретаря Филателистического общества Глазго и президента Староиствудского филателистического общества (Old Eastwood Philatelic Society).

Дж. Маккей был приглашён участвовать в подготовке и проведении филателистической выставки «Glasgow 2000», которая проходила в ноябре 2000 года в Глазго. На выставке Маккей отвечал за освещение события в средствах массовой информации, а также подготовил сопроводительную книгу «Scotland’s Posts» («Почты Шотландии»). Эта же выставка стала первой и последней для коллекционера, на которой он принимал участие в конкурсной части. Его экспонат «Operation Postcard» («Операция „Почтовая карточка“»), получивший бронзовую медаль, посвящался эксперименту по использованию течений для доставки почтовых карточек в 1950-е годы, но был сдержанно воспринят судьями, с комментариями о несоответствии материала регламенту филателистической выставки. В 2000 году читатели журнала «British Philatelic Bulletin» назвали его самым популярным автором года.

В 2003 году «Стэнли Гиббонс» издал иллюстрированную книгу филателистических терминов под авторством Маккея — «Philatelic Terms Illustrated». В 2007 году из-под его пера выходит ещё одно иллюстрированное справочное филателистическое издание — «1800 Stamps of the World». Таким образом, Джеймс Маккей до конца жизни оставался признанным специалистом в области филателии; его неоднократно приглашали с лекциями в филателистические клубы Великобритании. В его библиотеке насчитывалось до 2000 книг других авторов по истории почты и филателии.

Джеймс Маккей умер 12 августа 2007 года в возрасте 70 лет в Глазго. Некрологи о нём появились в ряде ведущих шотландских средствах массовой информации и в филателистических журналах («Gibbons Stamp Monthly», «Stamp & Coin Mart» и др.). Так, Джон Холман (John Holman), редактор «Британского филателистического бюллетеня» («British Philatelic Bulletin»), назвал Маккея «филателистическим писателем, которому не было равных».

Семья

Джеймс Маккей был женат дважды. От первого брака с Мэри Джексон (Mary Jackson), заключённого в 1960 году, он имел дочь Фиону (Fiona) и сына Алистера (Alastair).

После развода с Мэри Маккей женился в 1992 году на Ренате Финлей-Фрейндлих (Renate Finlay-Freundlich), приёмной дочери известного астронома Эрвина Финлей-Фройндлиха. Она происходила из филателистической семьи, её брат и сын были активными коллекционерами. Собственную школьную коллекцию она передала своему сыну. Дядя жены собрал огромнейшую коллекцию марок мира, выходивших с 1900 по 1974 год, когда он умер, и Маккей приобрёл это собрание в 1993 году.

Публикации

По коллекционированию

Из более 200 книг и 10 тысяч статей, принадлежащих перу Джеймса Маккея, свыше 100 книг и, вероятно, 80 % статей были им написаны на почтовые и филателистические темы. За одну из книг — «Under the Gum: Background to British Stamps» («Под клеем: введение к британским маркам», 1997) — он был награждён Премией Роуленда Хилла (Rowland Hill Awards). Незадолго до смерти Маккей также закончил написание своей первой книги по нумизматике и собирался приступать ко второй. На русский язык были переведены две его книги — энциклопедии по почтовым маркам и монетам мира; они вышли в свет соответственно в 2009 и 2010 годах в издательстве «Эксмо» (см. ниже).

На английском языке

• The World of Stamps. (Мир почтовых марок.)
• Cover Collecting — A Collecta Guide to First Day & Other Covers St Kilda; Its Posts and Communications. 1963. (Коллекционирование конвертов. Справочник коллекционера по конвертам первого дня и другим конвертам Сент-Килды, почте и связи архипелага.)
• The Tapling Collection of Postage Stamps and Telegraph Stamps and Postal Stationery. — British Museum, 1964. — 53 p. (Коллекция почтовых и телеграфных марок и цельных вещей Таплинга.)
• Tristan Da Cunha: Its Postal History and Philately. — Mackay & Crabb, 1965. — 72 p. (Тристан-да-Кунья: история почты и филателия.)
• Commonwealth Stamp Design 1840—1965. — British Museum, 1965. — 32 p. (Рисунки почтовых марок Содружества 1840—1965 годов.)
• Money in Stamps. — Johnson Publications, 1967. — 240 p. — ISBN 0-85307-000-8. (Деньги на почтовых марках.)
• The Story of Éire and Her Stamps. — Philatelic Publishers, 1968. (История Эйре и её почтовые марки.)
• East Africa: The Story of East Africa and Its Stamps. — Philatelic Publishers, 1970. — 192 p. — ISBN 0-900864-01-X. (Восточная Африка: история Восточной Африки и её марки.)
• New Encyclopedia of Stamps. — IPC Magazines, 1970. (Новая энциклопедия почтовых марок.)
• Airmails, 1870—1970. — Batsford, 1971. — 216 p. — ISBN 0-7134-0380-2. (Авиапочта, 1870—1970 годов.)
• The World of Classic Stamps 1840—1870. — Putnam, 1972. (Мир классических марок 1840—1870 годов.)
• The Dictionary of Stamps in Colour. — Michael Joseph, 1973. — 296 p. — ISBN 0-7181-1124-9. (Словарь почтовых марок в цвете.)
• An Illustrated History of Stamp Design. — Peter Lowe, 1974. — 187 p. — ISBN 0-85654-609-7. (Иллюстрированная история рисунков почтовых марок.)
• Encyclopedia of World Stamps, 1945—1975. — Lionel Leventhal Ltd, 1976. — 160 p. — ISBN 0-07-044595-8. (Энциклопедия почтовых марок мира.)
• The Guinness Book of Stamps: Facts and Feats. — Perseus Distribution Services, 1982. — 225 p. — ISBN 0-85112-241-8. (Книга Гиннесса о почтовых марках: факты и достижения.)
• British Stamps. — Longman, 1985. — 247 p. — ISBN 0-582-40620-X. (Почтовые марки Британии.)
• Postmarks of England and Wales. — J.A. Mackay: self-published, 1988. — 352 p. — ISBN 0-906440-46-7. (Почтовые штемпели Англии и Уэльса.)
• Stamp Collecting: Philatelic Terms Illustrated. — 4th edn. — L.: Stanley Gibbons, 2003. — 160 p. — ISBN 0-85259-557-3. (Иллюстрированные филателистические термины.)
• The World Encyclopedia of Stamps and Stamp Collecting: The Ultimate Illustrated Reference to Over 3000 of the World’s Best Stamps, and a Professional Guide to Starting and Perfecting a Spectacular Collection. — Lorenz Books, 2005. — 256 p. — ISBN 0-7548-1530-7. (Всемирная энциклопедия почтовых марок и их коллекционирования: полный иллюстрированный справочник по свыше 3000 лучших марок мира и профессиональный путеводитель для начинания и совершенствования впечатляющей коллекции.)
• 1800 Stamps of the World: A Stunning Visual Directory of Rare and Familiar Issues, Organized Country by Country with over 1800 Images of Collectables from up to 200 Countries. — Southwater, 2007. — 160 p. — ISBN 1-84476-346-3. (1800 почтовых марок мира: удивительный наглядный указатель редких и знакомых выпусков, организованный по странам и содержащий свыше 1800 изображений коллекционных предметов почти из 200 стран.)
• English Provincial Krags (Machine Cancellations). — 1987. (Провинциальные штемпели машинного гашения Англии.)
• Scottish Postmarks 1693—1987. — J.A. Mackay: self-published, 1978. — 68 p. (Почтовые штемпели Шотландии 1693—1987 годов.)
• The Circular Name Stamps of Scotland. — J.A. Mackay: self-published, 1978. (Круглые именные штемпели Шотландии.)
• The Skeleton Postmarks of Scotland. — J.A. Mackay: self-published, 1978. (Контурные почтовые штемпели Шотландии.)
• The Floating Post Offices of the Clyde. — J.A. Mackay: self-published. (Плавучие почтовые отделения Клайда.)
• Scottish Twin-Arc Postmarks with Stampers Numbers 1894—1963. — J.A. Mackay: self-published.
• The Postal History of Glasgow. — J.A. Mackay: self-published, 1984. (История почты Глазго.)
• Sub Office Rubber Datestamps of Scotland. — J.A. Mackay: self-published. (Календарные резиновые почтовые штемпели Шотландии)
• English and Welsh Postmarks Since 1840. — J.A. Mackay: self-published. — 254 p. (Почтовые штемпели Англии и Уэльса после 1840 года.)
• British Post Office Numbers 1924—1969. — J.A. Mackay: self-published, 1981. — 50 p. (Номера почтовых отделений Великобритании 1924—1969 годов.)
• Telegraphic Codes of the British Isles, 1879—1924. — J.A. Mackay: self-published, 1981. — 90 p. (Телеграфные коды Британских островов, 1879—1924 годов.)
• The Parcel Post of the British Isles. — J.A. Mackay: self-published, 1982. — 232 p. (Посылочная почта Британских островов)
• Registered Mail of the British Isles. — J.A. Mackay: self-published, 1982. — 395 p. (Заказные почтовые отправления Британских островов.)
• Official Mail of the British Isles. — J.A. Mackay: self-published, 1983. — 349 p. (Служебная почта Британских островов.)
• Surcharged Mail of the British Isles. — J.A. Mackay: self-published, 138 p.
• Irish Postmarks Since 1840. — J.A. Mackay: self-published, 1982. — 222 p. (Почтовые штемпели Ирландии после 1840 года.)
• Irish Slogan Postmarks 1919—1983. — J.A. Mackay: self-published. — 76 p. (Почтовые штемпели Ирландии с лозунгами 1919—1983 годов.)
• Sub Office Rubber Datestamps of Ireland. — J.A. Mackay: self-published, 1985. (Календарные резиновые почтовые штемпели Ирландии)
• Dátstampái Rubair na bhFo-Oificí an Phoist in Éirinn. — J.A. Mackay: self-published. (ирл.)
• Postal History Annual 1979. — J.A. Mackay: self-published, 1979. (Ежегодник истории почты 1979 года.)
• Postal History Annual 1980. — J.A. Mackay: self-published, 1980. (Ежегодник истории почты 1980 года.)
• Postal History Annual 1981. — J.A. Mackay: self-published, 1981. (Ежегодник истории почты 1981 года.)
• Postal History Annual 1982. — J.A. Mackay: self-published, 1982. (Ежегодник истории почты 1982 года.)
• Postal History Annual 1983. — J.A. Mackay: self-published, 1983. (Ежегодник истории почты 1983 года.)
• Postal History Annual 1984. — J.A. Mackay: self-published, 1984. (Ежегодник истории почты 1984 года.)
• Postal History Annual 1985. — J.A. Mackay: self-published, 1985. (Ежегодник истории почты 1985 года.)
• Postal History Annual 1986. — J.A. Mackay: self-published, 1986. (Ежегодник истории почты 1986 года.)
• Under the Gum — Background to British Stamps 1840—1940. — James Bendon, 1997. (Под клеем — Описание почтовых марок Великобритании 1840—1940 гг.)
• Scottish Islands Postal History Series (Серия «История почты шотландских островов».)
  • No. 1: Harris & St Kilda. — J.A. Mackay: self-published. — 80 p. (№ 1: Харрис и Сент-Килда.)
  • No. 2: The Uists & Barra. — J.A. Mackay: self-published. — 57 p. (№ 2: Острова Уист и Барра.)
  • No. 3: Lewis. — J.A. Mackay: self-published. — 62 p. (№ 3: Льюис.)
  • No. 4: Skye and the Small Isles. — J.A. Mackay: self-published. — 70 p. (№ 4: Скай и малые острова.)
  • No. 5: Arran & Cumbrae. — J.A. Mackay: self-published. — 39 p. (№ 5: Арран и Камбрей)
  • No. 6: Bute. — J.A. Mackay: self-published. — 38 p. (№ 6: Бьют)
  • No. 7: Orkney & Stroma. — J.A. Mackay: self-published. — 64 p. (№ 7: Оркни и Строма)
  • No. 8: Shetland. — J.A. Mackay: self-published. — 70 p. (№ 8: Шетлендские острова)
  • No. 9: Mull, Iona, Coll & Tiree. — J.A. Mackay: self-published. — 37 p. (№ 9: Малл, Айона, Колл и Тайри)
  • No. 10: Islay, Jura and the other Argyll Isles. — J.A. Mackay: self-published. — 39 p. (№ 10: Айлей, Джура и другие Аргайлские острова)
  • No. 11: Scottish Islands Supplement & Catalogue. — J.A. Mackay: self-published. — 64 p. (№ 11: Дополнительные материалы и каталог по шотландским островам.)
  • No. 12: Isle of Wight. — J.A. Mackay: self-published. — 112 p. (№ 12: Остров Уайт.)

На русском языке

• Маккей Дж. Марки: большая энциклопедия / Пер. Ю. В. Сырбу. — М.: Эксмо, Наше слово, 2009. — 254 с. — ISBN 978-5-699-37967-5. — Тираж 4000 экз. (Более 3000 марок из 200 лучших коллекций.)
• Маккей Дж. Монеты: большая энциклопедия. — М.: Эксмо, Наше слово, 2010. — 256 с. — ISBN 978-5-699-39897-3. — Тираж 5000 экз.

Биографии

• William Wallace: Brave Heart. Mainstream, 1995. — ISBN 1-85158-823-X.
• Vagabond of Verse: Robert Service — a Biography. — Trafalgar Square, 1996. — ISBN 1-85158-704-7.
• Allan Pinkerton: The First Private Eye. — Somerset, NJ: John Wiley & Sons, 1997. — ISBN 0-471-19415-8.
• Michael Collins: A Life. — Trafalgar Square, 1997. — ISBN 1-85158-857-4.
• Alexander Graham Bell: A Life. — Somerset, NJ: John Wiley & Sons, 1998. — ISBN 0-471-24045-1.
• The Man Who Invented Himself: a Life of Sir Thomas Lipton. — Edinburgh: Mainstream Publishing, 1998. — ISBN 1-85158-831-0.

См. также

• Филателистические коллекции Британской библиотеки

Ссылки

• [www.sandafayre.com/news/theme_thing.htm James MacKay Speaks… The Theme’s the Thing] (англ.). News and Articles. Sandafayre. — Статья Дж. Маккея на сайте аукционов почтовых марок "Сандафэйр". Проверено 7 августа 2010. [www.webcitation.org/667968bl4 Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
• [samlib.ru/k/knjazew_j/ballad.shtml Баллада об Американской войне]. Статья: Переводы. Князев Юрий; Lib.ru: Журнал «Самиздат». — Перевод статьи Дж. Маккея, посвящённой одному из ранних стихов Р. Бёрнса, на сайте «Журнал „Самиздат“»; автор перевода — Юрий Князев. Проверено 7 августа 2010. [www.webcitation.org/66796jNKj Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Маккей, Джеймс Александр

– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.