Макки, Билли
| Билли Макки | |
| англ. Billy McKee, ирл. Liam Mac Aoidh | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Принадлежность | |
| Род войск |
партизанские войска |
| Годы службы |
1939—1977 |
| Звание |
командующий офицер |
| Часть | |
| Командовал | |
| Сражения/войны |
Северная кампания |
| В отставке |
деятель партии «Республиканцы Шинн Фейн» |
Билли Макки (англ. Billy McKeem ирл. Liam Mac Aoidh;[1], родился в 1921[2] или 1922 году[3] в Белфасте) — один из основателей «временного» крыла Ирландской республиканской армии[2].
Содержание
Биография
Ранние годы
Макки стал деятелем ИРА в 1939 году. Во время Второй мировой войны ИРА предприняла серию вооружённых нападений на объекты Британской армии, что вошло в историю как Северная кампания, и в них также участвовал Макки. Он был арестован и брошен в тюрьму Крамлин-Роуд, откуда освободился в 1946 году. Через 10 лет после освобождения он участвовал в Пограничной кампании, ещё одном конфликте с участием ИРА, и был брошен снова в тюрьму, освободившись в 1962 году[4].
После освобождения Макки стал командиром Белфастской бригады ИРА[4], но в 1963 году, после того, как он пообещал Королевской полиции Ольстера не размахивать ирландским флагом на марше республиканцев, был снят с поста командира[5], и эту должность занял Билли Макмиллен[6].
В 1960-е годы Макки стал всё чаще отдаляться от деятельности ИРА, осуждая стремление движения к реформистской политике и поддержку социалистов и настаивая на продолжении вооружённой борьбы. Макки был верующим католиком, ежедневно ходя на мессы, и не поддерживал коммунистические идеи в республиканском движении[7].
Раскол в ИРА
В августе 1969 года в Северной Ирландии вспыхнули беспорядки на почве межрелигиозной ненависти между католиками и протестантами. Макки был разочарован тем, что ИРА не сумела защитить должным образом гражданское католическое население. 14 августа 1969 года Билли Макки, Джо Кэхилл и группа других республиканцев захватили дома на Кашмир-стрит с целью отбить нападения объединённых сил ольстерских лоялистов и королевской полиции Ольстера. Однако республиканцы были плохо вооружены и не сумели защитить Бомбей-стрит, Кашмир-стрит, Купар-стрит и другие католические улицы: дома на этих улицах были сожжены дотла[8].
Макки после беспорядков обвинил Макмиллена, командовавшего Белфастской бригадой ИРА, и всё руководство ИРА в Дублине в том, что те плохо снабжали республиканцев оружием, не отправляли достаточно добровольцев и не имели чётких планов по защите католических кварталов. 22 сентября Макки с группой добровольцев попытались на встрече с руководством Белфастской бригады отстранить Макмиллена от командования. Несмотря на то, что это им не удалось, они объявили, что с этого момента не подчиняются дублинскому руководству ИРА[9]. В декабре 1969 года ИРА раскололась на два крыла: «временное», составленное из милитаристов старой выучки наподобие Макки, и «официальное», составленное из убеждённых марксистов. В сентябре 1970 года Макки возглавил Военный совет Временной ИРА[10].
Временная ИРА
Макки стал первым командиром Белфастской бригады «временного» крыла ИРА[4]. С самого начала между людьми Макки и бывшими сослуживцами, ушедшими в ИРА, начались трения, поскольку и те, и другие претендовали на контроль над зоной проживания националистов. Но «временные» быстро взяли под свой контроль католическую часть города, считая себя наиболее достойными защитниками католиков в Белфасте[11]. 27 июня 1970 года Макки внёс свой вклад в борьбу за католическую общину: в квартале Эрдойн на севере Белфаста после парада Оранжевого ордена завязались беспорядки, в ходе которых были убиты три протестанта. Ольстерские лоялисты в знак мести решили напасть на уязвимый католический анклав Шорт-Стрэнд на востоке Белфаста, и Макки, узнав об этих планах, немедленно поехал на восток, собрав отряд и вооружив его. Ирландцы заняли позицию в церкви Святого Матфея. Пятичасовая битва закончилась поражением протестантов: Макки получил пять ранений, один из его подчинённых погиб, но и как минимум два сторонника ольстерских лоялистов были убиты[12].
15 апреля 1971 года Билли Макки и Фрэнсис Макарт были арестованы Британской армией за незаконное хранение огнестрельного оружия (пистолетов)[13]. Макки был осуждён и отправлен в тюрьму Крамлин-Роуд, а Джо Кэхилл стал командиром Белфастской бригады[14][15].
В 1972 году Макки начал голодовку с требованием признать осуждённых волонтёров ИРА политзаключёнными, что улучшило бы условия обращения с ним. Республиканцы, которые уже были интернированы, имели особый статус, а вот осуждённые за преступления такой статус не умели. Долгое время призывы Макки игнорировались, и только в самый последний момент министр внутренних дел Уильям Уайтлоу ввёл категорию особого статуса для заключённых, что спасло Макки от голодной смерти[14]. 4 сентября 1974 года он был освобождён и вернулся на пост командира. К тому моменту «временная» Ирландская республиканская армия объявила о перемирии, и Макки вместе с Рури О'Брэди приступил к тайным переговорам о мире в Лондондерри с руководством Северной Ирландии[16]. В декабре 1974 года в ирландском городе Фикл Макки встретился с местной протестантской общиной и изъявил свою готовность положить конец кровопролитию[17]. Однако после того, как на республиканцев (в основном на «официальных» волонтёров ИРА) возобновились нападения протестантов, Макки прекратил переговоры о мире и отдал распоряжения об ответных нападениях на протестантов. Группа волонтёров «временного» крыла во главе с Джерри Адамсом осудила инициативу Макки[18].
В отставке
В 1977 году Адамс исключил Макки из Военного совета ИРА, и тот фактически ушёл на покой. Здоровье Макки было уже подорвано, и он отказался от дальнейшего сотрудничества с военизированными группировками[18]. Макки в 1986 году вступил в партию «Республиканцы Шинн Фейн» после раскола в основной партии Шинн Фейн. Вместе с Бренданом Хьюзом и Томми Маккирни Билли Макки продолжает выступать против реформистской политики Шинн Фейн и не поддерживает Белфастское соглашение[19].
Напишите отзыв о статье "Макки, Билли"
Примечания
- ↑ Irish Republican Felons Association 1964–2004, p. 10.
- ↑ 1 2 Keefe, Patrick Radden (16 March 2015). «[www.newyorker.com/magazine/2015/03/16/where-the-bodies-are-buried Where the Bodies Are Buried]».
- ↑ [www.newsletter.co.uk/news/ira-founder-89-has-no-regrets-1-2686131 IRA founder, 89, has ‘no regrets’] (англ.)
- ↑ 1 2 3 English Richard. Armed Struggle: The History of the IRA. — Pan Books, 2003. — P. 112. — ISBN 0-330-49388-4.
- ↑ Patrick Ryan. [cain.ulst.ac.uk/othelem/organ/docs/ryan01.htm The Birth of the Provisionals – A Clash between Politics and Tradition]. CAIN (2001). Проверено 19 марта 2007.
- ↑ The Provisional IRA. — Corgi Books, 1987. — P. 56. — ISBN 0-552-13337-X.
- ↑ Taylor Peter. Provos The IRA & Sinn Féin. — Bloomsbury Publishing, 1997. — P. 24. — ISBN 0-7475-3818-2.
- ↑ Provos The IRA & Sinn Féin, pp. 52–53.
- ↑ Provos The IRA & Sinn Féin, pp. 60–61.
- ↑ Provos The IRA & Sinn Féin, pp. 65–66.
- ↑ Provos The IRA & Sinn Féin, pp. 77–78.
- ↑ English, pp. 134–135.
- ↑ Moloney Ed. A Secret History of the IRA. — Penguin Books, 2002. — P. 98. — ISBN 0-14-101041-X.
- ↑ 1 2 Taylor Peter. Brits. — Bloomsbury Publishing, 2001. — P. 119–120. — ISBN 0-7475-5806-X.
- ↑ [www.timesonline.co.uk/tol/comment/obituaries/article461624.ece Joe Cahill], London: The Times (26 July 2004). Проверено 19 марта 2007.
- ↑ Provos The IRA & Sinn Féin, pp. 177–182.
- ↑ Provos The IRA & Sinn Féin, pp. 174–176.
- ↑ 1 2 Moloney, pp. 166–168.
- ↑ Malachi O'Doherty. [indiamond6.ulib.iupui.edu:81/volreview.html Adams may have to concede defeat]. Belfast Telegraph (6 February 2001). Проверено 19 марта 2007.
Отрывок, характеризующий Макки, Билли
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
