Маккормик, Роберт
| Роберт Маккормик | |
| Robert Rutherford «Colonel» McCormick | |
 | |
| Роберт Маккормик 14 декабря 1925 года | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Роберт Резерфорд Маккормик |
| Род деятельности: |
предпринимательство, издательское дело, журналистика. |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: |
США |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Чикаго, Иллинойс |
| Отец: | |
| Мать: |
Кейт Медилл |
| Награды и премии: | |
Роберт Резерфорд Маккормик, Полковник Маккормик (англ. Robert Rutherford «Colonel» McCormick) (30 июля 1880 — 1 апреля 1955) — чикагский медиамагнат, владелец газеты Chicago Tribune. Сторонник политики невмешательства, Маккормик был категорически против вступления США во Вторую мировую войну и усиления контроля государства и федеральной власти после объявления Нового курса Рузвельта.
Содержание
Биография
Маккормик родился в богатой и известной семье и был одним из внуков Джозефа Медилла, бывшего мэра Чикаго и владельца медиахолдинга Tribune Company. Его двоюродным дедом был изобретатель и предприниматель Сайрус Маккормик.
Первые шаги
С 1889 по 1893 год Маккормик жил в Лондоне со своими родителями, затем вернулся в Чикаго. В 1899 году был зачислен в Йельский университет, где был членом престижного тайного общества Scroll and Key до окончания колледжа в 1903 году.
После окончания Северо-западного университета Маккормик работал в юридической фирме в Сан-Франциско, затем в 1907 году стал сооснователем юридической компании Kirkland & Ellis, в которой работал до 1920 года, представляя Tribune Company, президентом которого он уже был к тому времени.
В 1910 году Маккормик получает контроль над Chicago Tribune и становится её главным редактором и издателем[1] вместе со своим двоюродным братом Джозефом Паттерсоном.
Военная карьера
В 1915 году Маккормик отправляется в Европу военным корреспондентом от Chicago Tribune и берёт интервью у таких известных деятелей как император Николай II, премьер-министра Великобритании Герберта Асквита, и Первого Лорда Адмиралтейства Уинстона Черчилля.
Он посещает и Восточный и Западный фронты и начинает собирать свою коллекцию обломков исторически значимых зданий, которые позже были использованы при строительстве Tribune Tower.
13 июня 1917 года Маккормик возвращается в Европу в составе армии США и служит в разведке. Желая действовать более активно, он проходит артиллерийскую подготовку и к 17 июня 1918 года становится подполковником, а к 5 сентября 1918 года получает звание полковника артиллерии.
Роберт Маккормик принял участие в ряде крупных сражений:
- Сражение при Кантиньи, в честь которого он назвал свою ферму в Иллинойсе
- Битва за Суассон
- Сен-Миельская операция
- Вторая фаза Мёз-Аргоннского наступления.
За участие в военных действиях Роберт Маккормик был награждён «Медалью за особые заслуги» (Distinguished Service Medal). После этого он получает прозвище «Полковник Маккормик».
Другие достижения
- В 1936 году Маккормик основал город Бе-Комо в Квебеке.[2]
- В 1955 году основал траст Robert R. McCormick Charitable Trust, который известен как [www.mccormickfoundation.org/ Robert R. McCormick Foundation]. Активы фонда оцениваются в 1,5 млрд долларов. Это некоммерческая организация, которая за свою историю выделила более миллиарда долларов на помощь журналистам, дошкольное образование, развитие системы здравоохранения, социальные службы, культуру и т. п.
- Подготовил экономическое обоснование и соответствующие документы для создания национального выставочного центра, который был построен уже после смерти Маккормика и назван в его честь (McCormick Place).
- Организовал и провёл ряд кампаний против организованной преступности, взяточничества, британского империализма, финансовой безответственности бизнеса на Wall Street, выступал против ООН, Лиги Наций, коммунизма и либерализма.
Отзывы современников
Противоречивый и неординарный характер Маккормика вызывал самые разнообразные отзывы людей, которым пришлось с ним общаться в разные периоды его жизни.
Его коллеги и друзья описывали его как «аристократа в самом лучшем смысле этого слова», который «презирал паразитов, бездельников и дилетантов». Полковник часто работал по семь дней в неделю и всегда держал себя в форме, занимаясь верховой ездой и поло. Когда ему исполнилось семьдесят, он прекрасно смотрелся в своей старой военной форме.[3]
Одним из своих политических противников Маккормик был охарактеризован как «человек, которому было трудно довериться». Один из знакомых, не одобрявший его консервативных взглядов и образа жизни, написал о нём: «Это был величайший ум четырнадцатого века».[4]
Американский историк Арт Прайс назвал Маккормика «мультимиллионером с фашистскими взглядами».[5]
Издатель Генри Регнери в своих мемуарах писал:Это был волк-одиночка, на которого можно смотреть, но всегда следует опасаться… Он всегда держался приветливо, но его поведение постоянно подчёркивало, что наши общие взгляды на такие аспекты как, например, международная политика не были поводом для фамильярности.[6]
См. также
Напишите отзыв о статье "Маккормик, Роберт"
Примечания
- ↑ Smith, Richard Norton. The Colonel: The Life and Legend of Robert R. McCormick, 1880—1955. Northwestern University Press, 2003.
- ↑ Там же
- ↑ «Debates Swirled About M’Cormick», The New York Times, April 1, 1955, p. 17.
- ↑ Current Biography 1941, p. 545.
- ↑ «Police-State Liberals: A case of „midsummer madness“?», Art Preis, Fall 1954. Retrieved 27/04/2008. Подробнее [www.marxists.org/history/etol/writers/preis/1954/xx/liberals.htm здесь].
- ↑ Regnery, Henry. Memoirs of a Dissident Publisher. Chicago: Regnery Books, 1985. pp. 125—126.
Отрывок, характеризующий Маккормик, Роберт
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
