Маккоуи, Мартин

Мартин Маккоуи
англ. Martin McCaughey
Дата рождения	24 февраля 1967(1967-02-24)
Место рождения	Онагар, район Галбэлли, графство Тирон, Северная Ирландия
Дата смерти	9 октября 1990(1990-10-09) (23 года)
Место смерти	графство Арма, Северная Ирландия
Принадлежность	Временная Ирландская республиканская армия
Род войск	партизанские войска
Звание	волонтёр
Часть	Восточно-Тиронская бригада
Сражения/войны	Конфликт в Северной Ирландии

Джерард Патрик Мартин Маккоуи (англ. Gerard Patrick Martin McCaughey; 24 февраля 1967 — 9 октября 1990) — волонтёр Ирландской республиканской армии («временного» крыла, Восточно-Тиронской бригады), убитый в октябре 1990 года вместе с сослуживцем Десси Грю британскими спецназовцами.

Биография

Ранние годы

Старший сын в семье Оуэна и Бриджет Макгоуи. В детстве дружил с рядом боевиков ИРА, ставших известными как «Лафголлские мученики» (англ. Loughgall Martyrs), в том числе с Декланом Артурсом (англ. Declan Arthurs), Шеймусом Доннелли (англ. Seamus Donnelly), Тони Гормли (англ. Tony Gormley) и Юджином Келли (англ. Eugene Kelly) — многие из них вместе с Мартином ходили на дискотеку и футбольные матчи. Сам Маккоуи был талантливым игроком в гэльский футбол, выступал за команды «Тирон» и «Галбелли Пирсес».

Политическая деятельность

Маккоуи был избран членом городского совета Данганнона и Южного Тирона от Шинн Фейн, став самым молодым депутатом в Ирландии. Однако за несколько месяцев до своей гибели он был уволен после того, как пропустил ежемесячное заседание совета. Как было установлено Королевской полицией Ольстера уже после кончины, Маккоуи участвовал в перестрелке с британским спецназом в Каппа (графство Тирон), был ранен и перевезён через границу в один из ирландских городов, где и проходил лечение. Один из бывших членов совета Данганнона Кен Магиннис от Ольстерской юнионистской партии позднее рассказывал, что Маккоуи угрожал ему смертью.

Убийство

9 октября 1990 в одном из районов графства Арма Десси Грю со своим напарником Мартином Маккоуи шёл по полю, на котором часто можно было увидеть грибников. Недалеко находилось здание, в котором были спрятаны три автомата Калашникова — оба ирландца собирались забрать оружие. Внезапно по Грю и Маккоуи был открыт огонь: в них стреляли бойцы 14-й разведывательной роты Особой воздушной службы Британской армии, которая тайно патрулировала эту местность и следила за обоими. В боевиков было выпущено всего 200 пуль, из них 48 попали в Грю и 12 в Маккоуи. Согласно свидетельствам британских войск, оба были вооружены ружьями, в то время как республиканские источники это опровергали. Как пишет журналист Питер Тейлор, Грю и Маккоуи считались одними из особо опасных преступников в Северной Ирландии, и британские разведслужбы собирали всю информацию, необходимую если не для ликвидации, то для задержания обоих.

Маккоуи был похоронен спустя несколько дней на кладбище Галбэлли. Его место в совете занял Фрэнси Моллой.

Повторное расследование

Семья Маккоуи добивалась повторного проведения расследования, поскольку утверждала, что случившееся могло быть квалифицировано как спланированное убийство и что за Мартином Маккоуи и Десси Грю вели слежку. В январе 2002 года Высший суд Северной Ирландии потребовал рассекретить официальные документы по делу о ликвидации Грю и Маккоуи, однако главный констебль Полицейской службы Северной Ирландии Хью Орд в январе 2005 года подал апелляцию на это решение и добился его полной отмены. Рассмотрение на этом не закончилось, и адвокаты семьи Маккоуи и ещё одного волонтёра, Пирса Джордана, потребовали от Палаты Лордов вмешаться в этот вопрос и проконтролировать ход расследования.

Оуэн Маккоуи, отец покойного, настаивал, чтобы главный констебль Хью Орд предоставил ключевые документы (в том числе и отчёты разведки) о стрельбе и обстоятельствах убийства. В итоге после слушаний в апреле—мае 2012 года суд, проведя повторное рассмотрение, вынес свой вердикт: SAS имели полное право открывать огонь на поражение, и обвинять их не было никакого повода. Согласно вердикту, Маккоуи и Грю появились рядом с сараем и угнанным автомобилем, будучи хорошо вооружёнными и нося перчатки с балаклавами, и именно эти действия и спровоцировали спецназовцев на открытие огня.

См. также

• Лафголл во время конфликта в Северной Ирландии
• Восточно-Тиронская бригада
• Стрельба на поражение в Северной Ирландии

Отрывок, характеризующий Маккоуи, Мартин

Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.