Маккуори (залив)
| Маккуори англ. Macquarie Harbour | |
 | |
| 42°17′38″ ю. ш. 145°21′31″ в. д. / 42.29389° ю. ш. 145.35861° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-42.29389&mlon=145.35861&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 42°17′38″ ю. ш. 145°21′31″ в. д. / 42.29389° ю. ш. 145.35861° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-42.29389&mlon=145.35861&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Вышестоящая акватория | Индийский океан |
| Страна |  Австралия |
| Площадь | около 260 км² |
Залив Маккуори (англ. Macquarie Harbour — «гавань Маккуори») — закрытый, хорошо защищённый залив на западе Тасмании (Австралия), соединённый с Индийским океаном через узкий пролив.
Залив был назван в честь Лаклана Маккуори (Lachlan Macquarie)[1], губернатора колонии Новый Южный Уэльс в 1810—1821 годах.
Содержание
География
Залив вдаётся в среднюю часть западного побережья Тасмании примерно на 32 км (в направлении с северо-запада на юго-восток), а его средняя ширина составляет примерно 8 км[1]. Средняя глубина залива невелика, так что туда могут заходить только корабли с неглубокой посадкой.
Вход в залив составляет примерно 400 м в ширину — он проходит с севера на юг и с запада ограничен протяжённым полуостровом, оканчивающимся мысом Сорелл (англ. Cape Sorell). Более того, судоходным является только узкий (около 100 м шириной) пролив между этим полуостровом и маленьким островом Боннет (Bonnet Island), на котором находится маяк. Этот вход в залив получил название Хеллс Гейтс (англ. Hells Gates — «врата ада»).
В залив Маккуори впадает несколько рек, самыми крупными из которых являются река Гордон (впадающая в самую юго-восточную оконечность залива) и река Кинг (впадающая в северную часть залива).
В заливе имеется несколько островов. Самым известным из них является остров Сара (Sarah Island), на котором в XIX веке находилась колония для опасных преступников.
У бухты на севере залива Маккуори расположен небольшой город Стран (англ. Strahan), у которого имеется аэродром.
История
Считается, что залив Маккуори был открыт исследователем Джеймсом Келли (James Kelly) в декабре 1815 года[2].
C 1821 года область залива Маккуори использовалась в качестве колонии для особо опасных преступников. Основное поселение находилось на острове Сара (Sarah Island). Развалины этого поселения в настоящее время считаются одной из главных достопримечательностей района. Колония просуществовала до 1833 года, после чего была закрыта в связи с трудностями её снабжения[1].
Позднее (в 1870-х годах) в районе залива Маккуори стали селиться золотоискатели (в-основном, в районе реки Кинг), а также заготовители древесины (в районе реки Гордон).
См. также
Напишите отзыв о статье "Маккуори (залив)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.britannica.com/EBchecked/topic/355304/Macquarie-Harbour Macquarie Harbour]. Encyclopædia Britannica Online. Проверено 11 сентября 2011. [www.webcitation.org/6AFSRDQB4 Архивировано из первоисточника 28 августа 2012].
- ↑ James Kelly. [www.nla.gov.au/apps/doview/nla.aus-vn760576-p.pdf First Discovery of Port Davey and Macquarie Harbour]. Boat expeditions round Tasmania in 1815—1816 and 1824, Legislative Council of Tasmania (1881). Проверено 11 сентября 2011. [www.webcitation.org/6AFSS4rjJ Архивировано из первоисточника 28 августа 2012].
Отрывок, характеризующий Маккуори (залив)
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
