Маккэмбридж, Мерседес

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мерседес Маккэмбридж
Mercedes McCambridge

Студийная фотография 1940-х годов
Дата рождения:

16 марта 1916(1916-03-16)

Место рождения:

Джолиет, Иллинойс, США

Дата смерти:

2 марта 2004(2004-03-02) (87 лет)

Место смерти:

Ла-Холья, Калифорния, США

Гражданство:

США США

Профессия:

актриса

Карьера:

1949—1992

Мерсе́дес Маккэ́мбридж (англ. Mercedes McCambridge; 16 марта 1916 — 2 марта 2004) — американская актриса и исполнительница на радио. Обладательница премии «Оскар» за лучшую женскую роль второго плана, одна из восьми актрис в истории мирового кинематографа, получивших эту награду за дебютную роль второго плана.





Биография

Карьера

Шарлотта Мерседес Маккэмбридж родилась 16 марта 1916 года в городе Джолит, Иллинойс, в семье ирландских католиков Мари и Джона Патрика Маккэмбриджа.[1] Образование она получила в колледже Манделей в Чикаго.[2]

Свою карьеру она начала в 1940-е годы в качестве актрисы на радио, а позже дебютировала на Бродвее. В кино Маккэмбридж дебютировала в 1949 году в фильме «Вся королевская рать». За роль Сэди Барк в этом фильме она удостоилась премий «Оскар» и «Золотой глобус», за «лучшую женскую роль второго плана», а также ещё один «Золотой глобус» как «лучшая начинающая актриса». В 1954 году актриса вместе с Джоан Кроуфорд снялась в вестерне «Джонни Гитара», который считается классикой данного жанра. Она также исполнила роль Луз в вестрене «Гигант», где вместе с ней снимались Элизабет Тейлор, Рок Хадсон и Джеймс Дин. Эта роль принесла ей номинацию на «Оскар», но премию в том году получила Дороти Мэлоун.

В 1973 году голосом Мерседес Маккэмбридж говорил демон Пазузу в фильме «Изгоняющий дьявола». Компания «Warner Bros.» обещала ей, что её имя будет значится в титрах, но обещания не сдержала. После этого между Маккэмбридж и режиссёром фильма возник конфликт, который был улажен лишь после того, как с помощью Экранной гильдии актёров актрисе удалось добиться включения своего имени в титры.[2]

В 1981 году была опубликована её автобиография «The Quality of Mercy: An Autobiography». На Голливудской аллее славы Мерседес Маккэмбридж имеет две звезды: за вклад в кино на Вайн-стрит 1722 и за вклад в телевидение на Голливуд-бульвар 6243.

Личная жизнь

За своего первого мужа, Уильяма Фифелда, Мерседес Маккэмбридж вышла замуж в 1939 году. От него она родила сына, Джона Лоуренса Фифелда, но в 1946 году они развелись.

В 1950 году актриса вышла замуж за канадского радиорежиссёра Флэтчера Маркела. Во время этого брака у Мерседес Маккэмбридж начались проблемы с алкоголем и её часто госпитализировали после долгих запоев. Во многом это послужило причиной развода в 1962 году. Окончательно справится с алкоголизмом ей удалось лишь в 1969 году, после посещения центра анонимных алкоголиков.[2]

Мерседес Маккэмбридж скончалась 2 марта 2004 года в своём доме в калифорнийском городе Ла-Холья в возрасте 87 лет.

Избранная фильмография

Награды

Напишите отзыв о статье "Маккэмбридж, Мерседес"

Примечания

  1. [www.filmreference.com/film/17/Mercedes-McCambridge.html Mercedes McCambridge Biography (1918-)]
  2. 1 2 3 [www.usatoday.com/life/people/2004-03-17-mercedes-mccambridge_x.htm The Exorcist actress Mercedes McCambridge dies at 85]. USA Today. 17 March 2004.

Литература

  • Lackmann, Ronald W. Mercedes Mccambridge: A Biography And Career Record. McFarland & Company. 2005. ISBN 0-7864-1979-2.
  • McCambridge, Mercedes. The Quality of Mercy: An Autobiography. Times Books, 1981. ISBN 0-8129-0945-3.
  • Terrace, Vincent. Radio Programs, 1924—1984. Jefferson, North Carolina: McFarland, 1999. ISBN 0-7864-0351-9.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Маккэмбридж, Мерседес


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.