Маклафлин, Морис

Морис Маклафлин
Место рождения	Карсон-Сити, Невада
Место смерти	Эрмоза-Бич, Калифорния
Начало карьеры	1907
Завершение карьеры	1916
Рабочая рука	правая
Одиночный разряд
Наивысшая позиция	1 (1914)
Турниры серии Большого шлема
Уимблдон	финал (1913)
США	победа (1912-13)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
США	победа (1912-14)
Завершил выступления

Морис Эванс Маклафлин (Маклофлин; англ. Maurice Evans McLoughlin; 7 января 1890, Карсон-Сити, Невада — 10 декабря 1957, Эрмоза-Бич, Калифорния) — американский теннисист, первая ракетка мира 1914 года среди любителей. Маклафлин дважды подряд выигрывал чемпионат США в одиночном разряде и трижды подряд в парном, а также был финалистом Уимблдонского турнира и обладателем Кубка Дэвиса 1913 года в составе сборной команды США. Член Международного зала теннисной славы с 1957 года.

Игровая карьера

Начало карьеры

Морис Эванс Маклафлин родился в 1890 году в Неваде в семье работника монетного двора, в которой он стал четвёртым из пяти детей. В 1898 году семья переехала в Филадельфию, а оттуда в 1903 году в Сан-Франциско, где в средней школе Лоуэлла Морис и начал заниматься теннисом. Вскоре Морис привлёк к себе внимание Сиднея Марвина, основателя Молодёжного теннисного клуба в Голден-Гейт-парке. Именно в клубе Марвина выкристаллизовалась будущая манера игры Маклафлина; в 1915 году он посвятит Марвину свою книгу «Теннис, в который я играю» (англ. Tennis As I Play It). На быстрых бетонных и асфальтовых кортах Калифорнии Маклафлин вырос в стремительного агрессивного игрока с пушечной подачей и любовью к игре у сетки — в будущем такой стиль игры назовут «serve-and-volley».

Уже в сентябре 1907 года, ещё формально считаясь юниором, Маклафлин выиграл престижный чемпионат Тихоокеанского побережья в одиночном разряде, в финале в пяти сетах переиграв действующего чемпиона — другого молодого сан-францискского теннисиста Мела Лонга. В том же году он стал также чемпионом Сан-Франциско, в дальнейшем успешно защищая это звание на протяжении пяти лет подряд. В 1908 году Маклафлин выиграл и чемпионат штата Калифорния, также обыграв в финале Лонга.

На пути к титулу чемпиона США

Соперничество Лонга и Маклафлина на Западном побережье продолжалось ещё несколько лет. Однако в 1909 году они вместе с ещё тремя теннисистами-мужчинами (в число которых входил партнёр Маклафлина по парному разряду Том Банди) и Хейзел Хочкисс впервые отправились на национальный чемпионат США, в те годы проходивший в ньюпортском казино. Из всей калифорнийской делегации Маклафлин оказался наиболее удачливым, дойдя до финала турнира претендентов, победитель которого должен был встречаться с действующим чемпионом в матче за титул. Быстрая, силовая манера игры гостей произвела впечатление на ньюпортскую публику, привыкшую к неторопливому «джентльменскому» стилю игры. В четвёртом круге, когда жребий свёл Маклафлина и Лонга, под их матч был в знак гостеприимства отведён центральный корт. Маклафлин вспоминал, что его встретило постоянное гудение трибун, где собрался свет местного общества, рассматривавший чемпионат США скорей как место для общения и обращавший мало внимания на саму игру. Однако по ходу матча этот гул стал стихать, и к его концу «можно было услышать, как муха пролетит».

В финале турнира претендентов Маклафлин уступил в четырёх сетах пенсильванцу Уильяму Клотье, который затем в свою очередь проиграл матч за титул Уильяму Ларнеду. Позже в том же году Маклафлин, добавивший к своему прозвищу «Ред» («Рыжий») более почётное «Калифорнийская Комета», со сборной США отправился в Сидней на финальный матч Международного Кубка вызова (в дальнейшем известного как Кубок Дэвиса). Там, однако, молодая американская сборная не смогла на равных противостоять команде Австралазии, за которую выступали Тони Уилдинг и Норман Брукс.

В 1910 году Маклафлин проиграл на чемпионате США уже в четвертьфинале Билсу Райту, но через год взял у него реванш в финале турнира претендентов, чтобы встретиться в раунде вызова с Уильямом Ларнедом. Ларнед в свои 38 лет к этому моменту был шестикратным чемпионом США, в том числе четыре раза подряд выигрывая раунд вызова с 1907 года. Он сумел сохранить титул и на этот раз, победив молодого калифорнийца в трёх сетах и показав, что его арсенала, состоявшего главным образом из сильной подачи и дальнейшей игры у сетки, всё ещё мало для чемпионского звания. Вспоминая об этом матче, Маклафлин называл его «уроком того, как хорошо можно играть в эту игру». По итогам сезона он занял во внутреннем американском рейтинге третье место.

Пик карьеры

Маклафлин наконец добился успеха в 1912 году. После уже третьей победы в чемпионате Тихоокеанского побережья он затем выиграл турнир Longwood Bowl в Бостоне (став его первым победителем-калифорнийцем) и турнир в Чикаго. В Ньюпорте на чемпионате США в этот год поменялись правила: раунд вызова был отменён, и стареющий чемпион Ларнед решил не проходить всю турнирную сетку ради сохранения титула. В отсутствие Ларнеда Маклафлин стал чемпионом США, за всю дистанцию испытав трудности только дважды — в четвертьфинале против Р. Норриса Уильямса и в финале против Уолласа Джонстона, отыгравшись в последнем после счёта 2:0 по сетам в пользу соперника (что также произошло в финале чемпионата США впервые). Помимо этого Маклафлин в паре с Банди завоевал чемпионское звание и в мужском парном разряде.

В 1913 году Маклафлин в составе сборной США победил на родной земле ослабленную сборную Австралазии и отправился со сборной в Лондон на финальные матчи Международного Кубка вызова. В их преддверии он единственный раз в карьере принял участие в Уимблдонском турнире, выиграв семь матчей турнира претендентов и встретившись в игре за титул с действующим трёхкратным чемпионом Тони Уилдингом. В этом поединке Уилдинг сумел взять верх в трёх сетах, хотя в каждом из них шла упорная борьба — матч закончился со счётом 8-6, 6-3, 10-8, причём в первой партии Маклафлин не сумел реализовать сет-бол. После этого американская сборная обыграла в Международном Кубке вызова соперников из Германии и Канады и встретилась в финале с действующими обладателями кубка — командой Британских островов. Свою первую игру с ирландцем Джеймсом Парком Маклафлин проиграл в пяти сетах, но Норрис Уильямс отыграл очко, победив Чарльза Диксона. Во второй день матча в игре пар Маклафлин и Гарольд Хаккетт проигрывали своим британским визави 2:1 по сетам и 5:4 в четвёртом сете. На подаче Маклафлина при счёте 30-40 (матч-бол у британцев) у него сломалась ракетка и мяч ушёл за пределы корта. Сменив ракетку, он, однако, сумел подать второй мяч навылет. В дальнейшем американцы отыграли ещё один матч-бол и переломили ход поединка, выиграв и этот сет и следующий. Уильямс, сидевший в это время на трибуне рядом с экс-чемпионом США Бобом Ренном, вспоминал, что за последний сет тот «изжевал в клочья совершенно целую соломенную шляпу». На третий день Маклафлин поставил в матче победную точку, обыграв Диксона и принеся американцам первый Кубок вызова с 1902 года. После этого он во второй раз подряд выиграл чемпионат США как в одиночном разряде, отдав соперникам при этом всего один сет за семь матчей, так и в паре с Банди. По итогам года Маклафлин был назван теннисистом номер один в США.

Пиком карьеры Маклафлина историки тенниса Бад Коллинз и Роджер Онсорг называют его участие в финале Кубка вызова на следующий год. Хотя американцы проиграли этот матч прибывшей на него в своём сильнейшем составе команде Австралазии (игроки которой Уилдинг и Брукс только что разыграли между собой финал Уимблдонского турнира), сам Маклафлин сумел победить в обеих своих одиночных встречах в присутствии 14 тысяч зрителей на стадионе Форест-Хилс в Нью-Йорке. Вначале он обыграл Нормана Брукса в трёх сетах, первый из которых тянулся до счёта 17-15, а затем в завершающей игре матча победил Уилдинга в четырёх. Эта игра, однако, уже ничего не решала, поскольку к этому моменту австралазийская команда выиграла матч, победив в том числе и в игре пар против Маклафлина и Банди. После этого Маклафлин уже не смог в третий раз подряд выиграть чемпионат США в одиночном разряде, уступив в финале Норрису Уильямсу, хотя в парах они с Банди завоевали свой третий титул (ни Уилдинг, ни Брукс в турнире не участвовали, так как с началом войны спешно отправились домой). По итогам сезона Маклафлин был признан лучшим теннисистом не только США, но и мира, заняв первую строчку в рейтинге, составлявшемся теннисным обозревателем газеты Daily Telegraph Артуром Уоллисом Майерсом.

Завершение выступлений

Поскольку Соединённые Штаты вступили в мировую войну только в 1917 году, Морис Маклафлин продолжал ещё два года выступать на внутренней арене. В 1915 году он в пятый раз подряд дошёл до финала чемпионата США, к этому времени перенесённого из Ньюпорта в Нью-Йорк, но по пути отдал несколько сетов достаточно слабым соперникам, и комментаторы отмечали отсутствие огня в его игре. В финале Маклафлин проиграл 20-летнему Биллу Джонстону, также выходцу из Калифорнии, в том числе отдав один сет всухую — 1-6, 6-0, 7-5, 10-8. Джонстон и Кларенс Гриффин победили Маклафлина и Банди также и в парном финале, и по итогам года «Калифорнийская Комета» опустился в национальном рейтинге до третьей позиции, уступив не только Джонстону, но и Норрису Уильямсу. В этом году увидела свет автобиография Маклафлина «Теннис, в который я играю». Согласно «Историческому теннисному словарю» Джона Грассо, есть подозрение, что эта книга, хотя и вышла под именем Маклафлина, была на самом деле написана будущим Нобелевским лауреатом Синклером Льюисом.

На следующий год спад формы Маклафлина приобрёл уже катастрофические масштабы. Он отказался от участия в чемпионате Западного побережья в одиночном разряде, сыграв только в парах, а на чемпионате США выбыл из борьбы уже в четвёртом круге. В парах (где с ним на этот раз выступал Уорд Доусон) Маклафлин в пятый раз подряд дошёл до финала, но там снова проиграл. На этом его участие в теннисных турнирах практически завершилось, и он переключился на гольф. Существует мнение, что активная манера игры и высочайшее напряжение в играх Кубка вызова оказались непосильной нагрузкой для здоровья Маклафлина, и «комета» просто выгорела после 1914 года.

Участие в финалах чемпионата США и Уимблдонского турнира

Одиночный разряд (2-4)

Результат	Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
Поражение	1911	Чемпионат США	Уильям Ларнед	4-6, 4-6, 2-6
Победа	1912	Чемпионат США	Уоллас Джонсон	3-6, 2-6, 6-2, 6-4, 6-2
Поражение	1913	Уимблдонский турнир	Тони Уилдинг	6-8, 3-6, 8-10
Победа	1913	Чемпионат США (2)	Ричард Норрис Уильямс	6-4, 5-7, 6-3, 6-1
Поражение	1914	Чемпионат США (2)	Ричард Норрис Уильямс	3-6, 6-8, 8-10
Поражение	1915	Чемпионат США (3)	Билл Джонстон	6-1, 0-6, 5-7, 8-10

Мужской парный разряд (3-3)

Результат	Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
Поражение	1909	Чемпионат США	Джордж Джейнс	Фред Александер Гарольд Хаккетт	4-6, 4-6, 0-6
Победа	1912	Чемпионат США	Том Банди	Реймонд Литтл Гас Тучард	3-6, 6-2, 6-1, 7-5
Победа	1913	Чемпионат США (2)	Том Банди	Кларенс Гриффин Джон Страчан	6-4, 7-5, 6-1
Победа	1914	Чемпионат США (3)	Том Банди	Дин Мати Джордж Чёрч	6-4, 6-2, 6-4
Поражение	1915	Чемпионат США (2)	Том Банди	Кларенс Гриффин Билл Джонстон	6-2, 3-6, 4-6, 6-3, 3-6
Поражение	1916	Чемпионат США (3)	Уорд Доусон	Кларенс Гриффин Билл Джонстон	4-6, 3-6, 7-5, 3-6

Дальнейшая жизнь

В 1917 году, со вступлением США в мировую войну, Маклафлин был мобилизован во флот, но, по-видимому, не принимал значительного участия в военных действиях. В мае 1918 года он женился на Хелен Мирс из богатой чикагской семьи и поселился с ней в Пасадине. На следующий год он в последний раз принял участие в чемпионате США, безоговорочно проиграв в четвертьфинале Норрису Уильямсу. После этого Маклафлин сосредоточился на торговле недвижимостью и другой предпринимательской деятельности. Хелен родила ему сына и двух дочерей.

В 1929 году в результате биржевого краха Маклафлины потеряли все свои сбережения. Им пришлось переехать из Пасадины в Эрмоза-Бич, где они жили в коттедже, принадлежавшем семье Хелен. Морис был вынужден отказаться от светского образа жизни и устроился на работу в North American Aviation, а позже в Northrop Aircraft. В декабре 1941 года, после вступления США во Вторую мировую войну Маклафлин, которому уже исполнился 51 год, снова пошёл добровольцем в вооружённые силы, но, по-видимому, снова остался в стороне от активных боевых действий.

В 1957 году имя Мориса Маклафлина было включено в списки Национального (позже Международного) зала теннисной славы. Он умер в Эрмоза-Бич через несколько месяцев после этого в возрасте 67 лет.

Литература

• Allison Danzig. Maurice McLoughlin // Bud Collins' Tennis Encyclopedia / Bud Collins, Zander Hollander (Eds.). — Detroit, MI: Visible Ink Press, 1997. — P. 102—103. — ISBN 1-57859-000-0.
• McLoughlin, Maurice Evans "Mac", "Moury", "Red" // [books.google.ca/books?id=W39oSS7c2xAC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Historical Dictionary of Tennis] / John Grasso (Ed.). — Plymouth: Scarecrow Press, 2011. — P. 192. — ISBN 978-0-8108-7490-9.
• [books.google.ca/books?id=ppWA-zNJ0y8C&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Robert Lindley Murray: The Reluctant U.S. Tennis Champion] / Roger W. Ohnsorg. — Trafford Publishing, 2011. — P. 36-38, 304-307. — ISBN 978-1-4269-4513-7.

Ссылки

• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/maurice-mcloughlin Морис Маклафлин] на сайте Международного зала теннисной славы  (англ.)
• [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)

Отрывок, характеризующий Маклафлин, Морис

– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.