Макмагон, Алин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алин Макмагон
Aline MacMahon

Студийная фотография 1940-х годов
Дата рождения:

3 мая 1899(1899-05-03)

Место рождения:

Питтсбург, США

Дата смерти:

12 октября 1991(1991-10-12) (92 года)

Место смерти:

Нью-Йорк, США

Профессия:

актриса

Карьера:

1931—1975

Алин Лавин Макмагон[1] (англ. Aline Laveen MacMahon, 3 мая 1899 — 12 октября 1991) — американская актриса, номинантка на премию «Оскар» в 1944 году.





Биография

Алин Лавин Макмагон родилась в Маккиспорте (в настоящее время — пригород Питтсбурга) в Пенсильвании, отец ирландец, мать еврейского происхождения. Её детство прошло в Нью-Йорке. Она обучалась в средней школе Эрасмус Холл в Бруклине и колледже Барнард.

В начале 1920-х годов Алин Макмагон начала появляться на Бродвее, а в 1931 состоялся её дебют в кино в фильме «Пять последних звезд» и на протяжении всей своей карьеры Макмагон продолжала с поочерёдностью появляться то в кино, то в театре. В 1944 году за роль в фильме «Потомство дракона» актриса была номинирована на «Оскар» за «Лучшую женскую роль второго плана». Другими известными фильмами с её участием были «Человек из Ларами» (1955), «Симаррон» (1960), «Молодые доктора» (1961) и «Я могла бы продолжать петь» (1963).

В 1928 году актриса вышла замуж за известного архитектора Клэренса Стейна, с которым была вместе до его смерти в 1975 года. Самой Алин Макмагон не стало в 1991 году — она умерла в Нью-Йорке от пневмонии в возрасте 92 лет.

Избранная фильмография

Напишите отзыв о статье "Макмагон, Алин"

Примечания

  1. Согласно практической транскрипции, правильным вариантом передачи имени является Али́н Макмэ́н (см. фонетическую MWCD-[www.loc.gov/nls/other/sayhow/mnop.html#m транскрипцию] на сайте Национальной библиотечной службы для слабовидящих и людей с ограниченными возможностями Библиотеки Конгресса — NLS/BPH).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Макмагон, Алин

– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.