Максимиан (архиепископ Константинопольский)
Максимиан Константинопольский (греч. Μαξιμιανός; умер в 434) — архиепископ Константинопольский[1] с 25 октября 431 по 21 апреля 434 года, объединивший восточные церкви после разгрома несторианства.
Служение Максимиана пришлось на время смуты, последовавшей за Эфесским собором 431 года. Значительная доля паствы ушла в несторианство; патриарх Несторий был единогласно предан анафеме духовенством. Выборы патриарха породили новые столкновения; в итоге, четыре месяца спустя, Максимиан стал патриархом «единодушной волей клира, императора и народа». Тем не менее, епископы восточных церквей (Тарс, Антиохия и др.) вначале отказались признать старшинство Максимиана, и тому пришлось вести длительную дипломатию, в итоге увенчавшуюся победой — восточные епископы признали и его избрание, и низложение Нестория.
Максимиан мирно скончался в Великий четверг 12 апреля 434 года. Из письменных источников сохранился единственный текст — послание к святому Кириллу Александрийскому.
Православная церковь отмечает память Максимиана 21 апреля (по юлианскому календарю)[2]. Максимиан изображается «типа римскаго, более средних лет, волосы кудрявы, с малой проседью, борода большая, густая, длинноватая; в фелони и омофоре»[3]. Следует отметить, что на широкоизвестной мозаике VI века из церкви Сан-Витале рядом с Юстинианом I изображён не константинопольский Максимиан, а его тёзка Максимиан, епископ Равенны в 546—556 годах.
Напишите отзыв о статье "Максимиан (архиепископ Константинопольский)"
Примечания
Отрывок, характеризующий Максимиан (архиепископ Константинопольский)
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
