Максимова, Екатерина Сергеевна
Поделись знанием:
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.
Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
| Екатерина Максимова | |||||||||||||||
 | |||||||||||||||
| Профессия: | |||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Гражданство: | |||||||||||||||
| Годы активности: |
1958—2009 | ||||||||||||||
| Театр: | |||||||||||||||
| Награды: |
| ||||||||||||||
Екатери́на Серге́евна Макси́мова (1939—2009) ― артистка балета и педагог, прима-балерина Большого театра в 1958—1988 годах, приглашённая звезда «Московского классического балета» и других балетных трупп. Народная артистка СССР (1973)[1]. Лауреат Государственной премии СССР (1981).
Cупруга танцовщика и балетмейстера Владимира Васильева, внучка русского философа, теоретика искусства и филолога Густава Шпета.
Содержание
Биография
Екатерина Максимова родилась 1 февраля 1939 года в Москве. Училась в Московском хореографическом училище. В 1957 году победила на Всесоюзном конкурсе артистов балета в Москве, в том же году дебютировала в партии Маши в балете П. И. Чайковского «Щелкунчик» (хореография В. И. Вайнонена). После выпуска в 1958 году по классу педагога Елизаветы Гердт[2]), была принята в балетную труппу Большого театра, где её педагогом-репетитором стала Галина Уланова[1].
Воспитанная в лучших традициях академической школы, Максимова обладала лёгким, упругим прыжком, стремительно-чётким вращением, природной грацией, изящной мягкостью линий. Её танец был отмечен элегантностью, технической виртуозностью, филигранно отточенными деталями. Вместе с мужем, танцовщиком Владимиром Васильевым, составляла один из выдающихся балетных дуэтов XX века. Среди других партнёров балерины были Марис Лиепа, Алексадр Богатырёв.
Балерина была музой режиссёра Александра Белинского, создавшего специально для неё свои фильмы-балеты «Галатея», «Анюта», «Старое танго» и др. Начиная с 1978 года выступала в зарубежных труппах «Балет XX века» Мориса Бежара (1978), театр «Сан-Карло» (1986, 1988‑1989), Марсельский балет (1987), Английский национальный балет (1989)[3]. С 1980 года танцевала в спектаклях ансамбля «Московский классический балет». В 1982 году по приглашению Франко Дзеффирелли снялась в его «Травиате» (па-де-де Максимовой и Васильева было заснято с одного дубля).
Получив на репетиции в Большом театре травму позвоночника, смогла вернуться на сцену — хотя врачи утверждали, что она не сможет ходить.
В 1980 году окончила ГИТИС по специальности «педагог-балетмейстер». С 1982 года преподавала на кафедре хореографии ГИТИСа (в 1996 году ей было присвоено учёное звание профессора).
В 1988 году вместе с другими солистами и звёздами «пенсионного возраста» была скандально уволена из театра Юрием Григоровичем.
С 1990 года Максимова являлась педагогом-репетитором вновь организованного театра «Кремлёвский балет». В 1998 году, после того, как Владимир Васильев был приглашён руководить балетом Большого театра, смогла вернуться в родной театр в качестве педагога.
Среди её учениц — Наталья Балахничёва, Татьяна Предеина[4], Жанна Богородицкая (в «Кремлёвском балете»), Светлана Лунькина, Марианна Рыжкина, Анна Никулина (в Большом театре)[5].
Последний раз выступила на балетной сцене в 1999 году[6].
Екатерина Максимова скоропостижно скончалась 28 апреля 2009 года в Москве, она умерла во сне в собственной квартире[7]. Похоронена на Новодевичьем кладбище Москвы (участок № 5).
«Арабеск»
Вместе с мужем Владимиром Васильевым Екатерина Максимова приложила много усилий к организации и проведению в Перми конкурса артистов балета «Арабеск», возглавляла его жюри с 1996 по 2008 год. В 2008 году супружеская пара отмечала пятидесятилетие творческой деятельности и X конкурс проводился в их честь. Следующий, XI конкурс, прошёл уже после смерти Екатерины Сергеевны, и был посвящён её памяти. С 2012 года «Арабеск» и его высшая награда, Гран-при, носят имя Екатерины Максимовой.
о Е. С. Максимовой
«Фуэте». Е. Максимовой
Всё начиналось с Фуэте,
Когда Земля, начав вращение,
Как девственница в наготе,
Разволновавшись от смущения,
Вдруг раскрутилась в темноте.
Ах, только б не остановиться,
Не раствориться в суете,
Пусть голова моя кружится
С Землёю вместе в Фуэте.
Ах, только б не остановиться,
И если это только снится,
Пускай как можно дольше длится
Прекрасный Сон мой ― Фуэте!
Всё начиналось с Фуэте!
Жизнь ― это Вечное движенье,
Не обращайтесь к Красоте
Остановиться на мгновенье,
Когда она на Высоте.
Остановиться иногда
На то мгновение ― опасно,
Она в движении всегда
И потому она прекрасна!
Ах, только б не остановиться…
Ты ― лёгкая, но с грузом всей вселенной,
Ты ― хрупкая, но крепче нет оси,
Ты ― вечная, как чудное мгновенье
Из пушкинско-натальевской Руси.
«Она ― балерина потрясающая, намного обогнавшая своё время по эстетике танца. И в исполнении классики, и в современной хореографии. Каждый период времени несёт своё, изменяется техника, но посмотрите сегодня на танец Катюши — он остаётся эталонным и ничуть не устаревает — ни по технике, ни по внутренней одухотворённости. Катя родилась балериной с идеальным телом, красивыми ногами, совершенными пропорциями. Любой незатейливый и наивный сюжет классической балетной сказки она наделяла духовным содержанием и особой романтической красотой. Грандиозно талантливый танец Максимовой и Васильева очищал зрителей, каждому становилось понятно, что не всё в жизни уродливо и плохо, есть надежда, что хорошее всё же будет».
"В 1980 году французский хореограф Пьер Лакотт ставил балет «Натали, или Швейцарская молочница». Первой исполнительницей заглавной партии стала Екатерина Максимова. Головокружительному успеху предшествовали мучительные репетиции. Катя есть Катя. Её требовательность к себе границ не имела. Время от времени в наш кабинет врывался бушующий хореограф, за ним еле поспевала переводчица: «Сделайте хоть что-нибудь, она опять говорит, что всё плохо и у неё точно не получится…» Тогда в зал шёл мой муж Василёв, брал за талию эту хрупкую драгоценность, она постепенно оттаивала, репетиция продолжалась. В нашей труппе Катюша станцевала Джульетту — отчаянную и нежную. Она умела в танце соединять времена: отрешённость Средневековья, свободу Ренессанса, дерзость современности и вечный стон женской души. Потом была Ева в «Сотворении мира» — тоненькая трогательная девочка, жаждущая понимания и любви. За два сезона, которые провела у нас Катюша, мы много гастролировали, были аншлаги. Иногда удивляются, почему Катя и Володя, которым поклонялся весь мир, не уехали на Запад. Для них это было невозможно. Как-то лежим мы на пляже в Бразилии, на самом экваторе, полное блаженство. Я спрашиваю: «Катюш, о чём думаешь?» В ответ: «О даче в Снегирях, побыстрее бы туда вернуться».
«В Кате поражала её способность к перевоплощению. Такая манящая Китри в „Дон Кихоте“, и вдруг — отрешённая, светящаяся изнутри Жизель. А каким задиристым сорванцом-теннисистом она врывалась на сцену в номере „Матч“, поставленном Томом Шиллингом. При её романтическом совершенстве в ней всегда бурлила характерность. До выхода на сцену и после спектакля она замыкалась в себе, была пасмурна, неулыбчива. Наверное, она и была рождена для подмостков».
«Эта маленькая, хрупкая, прелестная женщина обладала характером мощным и незаурядным. Она была словно стальная пружинка. Вспоминаю, как она впервые — после перерыва почти в год, перенеся серьёзную операцию на позвоночнике, танцевала „Жизель“. Мы все дрожали от страха: что будет? Я сидела в партере рядом с Катиной мамой Татьяной Густавовной (она почему-то решила, что я помогу ей преодолеть волнение) и врачом, который делал операцию. Так и волновались рядышком. В первом действии есть фрагмент, когда счастливая пейзанка Жизель, подпрыгивая на одной ножке, на кончике пуанта пересекает по диагонали всю сцену. Вариация очень сложная и всегда сопровождается овациями. Нам просто хотелось закрыть глаза. Милое же лицо Кати-Жизели не выражало никакой тревоги. Когда вариация благополучно завершилась, мы схватились за руки, поздравляя друг друга. На наших глазах совершался настоящий подвиг. Открытием Кати, конечно, стали фильмы, где она поразила недюжинным дарованием драматической актрисы. Когда я сегодня вижу „Фуэте“, „Галатею“, „Чаплиниану“, „Классную даму“, не устаю удивляться тому, сколь широка и универсальна была артистическая индивидуальность Кати. Она могла всё! Великие актёры естественны на сцене, она же — из тех, кто оставался естественным и в жизни. Никогда не старалась казаться интересной, в ней не было никакой позы».
«Скромность Кати казалась беспредельной. Она, конечно, не могла не знать, что из себя представляет, но своей славой никогда не пользовалась. Была удивительно, иногда до смешного застенчива. Наша полувековая дружба родилась в Щелыково — этот кинешемский край мы обожали. Катюша ходила за грибами, мариновала их, солила, стряпала, готовила грибную похлёбку — всё делала с удивительной аккуратностью и дотошностью. Она была человеком глубочайшей честности. С тем, кто совершал предательство, Катя разрывала отношения сразу и навсегда — вернуть её расположение не представлялось возможным. Другом Катюша оказалась верным. Мы знали, что если кто-то из нас позвонит и скажет, что надо приехать, то вопроса „Зачем?“ не последует. Мы помчимся на помощь».
«Помню, какой страх я испытала перед первой репетицией. Он развеялся сразу — я внезапно ощутила лёгкость, вдохновение и доверие. Само присутствие Екатерины Сергеевны придавало силы, открывало во мне возможности, которых не было раньше. Я попала к Екатерине Сергеевне сразу из школы, не имела представления о самой себе, поэтому, наверное, бессознательно копировала её движения. Но внутри мы совершенно разные: я чувствую всё по-своему. Давления, во всяком случае, я не ощущаю. Максимова категорически против любых повторений. Она говорит: „Делай только так, как чувствуешь именно ты“. К моему собственному решению она подводит меня исподволь, незаметно. Мне очень повезло с педагогом. Честно говоря, я и сегодня каждую репетицию воспринимаю как подарок».
«С Екатериной Сергеевной Максимовой я репетирую многие партии и считаю это огромным счастьем. Её взгляды всегда обоснованы, и я подчиняюсь, в конце концов, её трактовкам. Мне кажется, я понимаю её — её некоторую замкнутость, остранённость высокодуховного характера. Я проникаюсь глубиной её внутренней жизни, по крайней мере, я к этому стремлюсь в своих балетных героинях».
«Мысли всё время возвращаются к моему педагогу Екатерине Сергеевне Максимовой. Я думаю, что бы она сказала и посоветовала. Её слово всегда было точным, её советы всегда срабатывали. Даже те, что не относились к профессии, меняли мою жизнь: в ней была непоказная житейская мудрость. Не раз убеждалась в том, что максимовские подсказки оказывались единственно правильными. При всей своей занятости она меня не бросала, репетировала со мной совершенно бескорыстно. Мне неоднократно рассказывали, как перед зарубежными гастролями Большого театра её спрашивали: „Екатерина Сергеевна, а Вы как проведете свободные дни?“ Она отвечала: „А я полечу к Танечке, в Челябинск“. Она подарила мне свою Анюту, которую я танцую на каждом нашем фестивале „В честь Екатерины Максимовой“».
Творчество
В репертуаре Максимовой ― крупнейшие партии классического репертуара, а также множество партий в современных балетах.
Балетные партии
- «Жизель» А. Ш. Адана — Па-де-де (1958), Жизель (1960 — хореография Ж. Коралли, Ж. Перро и М. Петипа в редакции Л. Лавровского)
- «Лебединое озеро» П. И. Чайковского — Танец маленьких лебедей (1958), Одетта-Одиллия (1968); хореография А. Горского, М. Петипа, Л. Иванова, А. Мессерера
- «Каменный цветок» С. С. Прокофьева ― Катерина (1959)
- «Медный всадник» Р. Глиэра ― Коломбина (1960)
- «Бахчисарайский фонтан» Б. В. Асафьева — Танец с колокольчиками (1960), Мария (1962)
- «Конёк-горбунок» Р. Щедрина ― Водяница (1960)
- «Тропою грома» К. Караева — Лиззи (1960)
- Шопениана на музыку Ф. Шопена — Сильфида (1959—1960)
- «Лесная песня» М. А. Скорульского — Мавка (1961)
- Пламя Парижа Б. В. Асафьева — Жанна (1961)
- «Щелкунчик» П. И. Чайковского ― Маша (1962 ― хореография В. Вайнонена; 1966 — хореография Ю. Григоровича)
- «Паганини» С. В. Рахманинова ― Муза (1962)
- «Спартак» А. И. Хачатуряна ― Нимфа (1962), Фригия (1968)[19]
- «Вальпургиева ночь» Ш. Гуно (из оперы «Фауст») ― Вакханка (1962)
- «Спящая красавица» П. И. Чайковского — Принцесса Флорина (1963), Аврора (1964 ― хореография Ю. Григоровича по М. Петипа, первая редакция; 1973 ― хореография Ю. Григоровича по М. Петипа, вторая редакция)
- «Золушка» С. С. Прокофьева ― Золушка (1964 ― хореография Р. Захарова)
- «Петрушка» И. Ф. Стравинского — Балерина (1964)
- «Дон Кихот» Л Ф. Минкуса — Китри (1965 — хореография М. Петипа и А. Горского)
- «Икар» С. М. Слонимского ― Девушка (1971)[19], Эола (1976)
- «Ромео и Джульетта» С. С. Прокофьева ― Джульетта (1973 ― хореография Л. Лавровского)
- «Эти чарующие звуки…» на музыку А. Корелли, Дж. Торелли, В. А. Моцарта, Ж. Ф. Рамо, хореография В. Васильева ― Солистка (1978)
- «Ромео и Юлия» Г. Берлиоза, хореография и постановка М. Бежара (большое адажио из балета) ― Юлия (1979)
- «Гусарская баллада» Т. Хренникова — Шура Азарова (1980)
- «Анюта» на музыку В. А. Гаврилина по А. П. Чехову, хореография В. Васильева ― Анна (1986)
- На сценах других театров
- «Натали, или Швейцарская молочница», композиторы А. Гировец и Карафа ди Колобрано, хореография П. Лакотта по Ф. Тальони ― Натали (1980, Московский классический балет)
- «Повесть о Ромео и Джульетте» С. С. Прокофьева, хореография Н. Касаткиной и В. Василёва ― Джульетта (1981, Московский классический балет)
- «Онегин» П. И. Чайковского по А. С. Пушкину, хореография Д. Крэнко ― Татьяна (1989, Английский национальный балет)
- «Золушка» С. С. Прокофьева, хореография В. Васильева ― Золушка (1991, Кремлёвский балет)
- «Сотворение мира» А. П. Петрова, хореография Н. Касаткиной и В. Василёва ― Ева (1994, Московский классический балет)
Будучи на гастролях, Екатерина Максимова исполняла ведущие партии в балетах М. Бежара («Ромео и Юлия» на музыку Г. Берлиоза) (1978); Р. Пети («Голубой ангел» на музыку М. Констана) (1987); «Парижское веселье» на музыку Ж. Оффенбаха (Продавщица перчаток) (Неаполитанский театр Сан-Карло); «Нижинский» (Ромола Нижинская) (1989, Неаполитанский театр Сан-Карло).
Фильмография
Видеозаписи балетных спектаклей
- 1970 — «Спартак» — Фригия (композитор А. И. Хачатурян, балетмейстер-постановщик Ю. Н. Григорович, дирижер А. Жюрайтис)
- 1974 — «Ромео и Джульетта» — Джульетта (композитор С. С. Прокофьев, балетмейстер-постановщик Л. М. Лавровский, дирижер А. Жюрайтис)
- 1978 — «Щелкунчик» — Маша (композитор П. И. Чайковский, балетмейстер-постановщик Ю. Н. Григорович, дирижёр А. Копылов)
- 1979 — «Каменный цветок» — Катерина (композитор С. С. Прокофьев, балетмейстер-постановщик Ю. Н. Григорович, дирижёр А. Копылов)
- 1980 — «Натали, или Швейцарская молочница» — Натали (композиторы А. Гировец и Карафа ди Колобрано, балетмейстер-постановщик П. Лакотт по Ф. Тальони, дирижёр В. Эдельман)
- 1994 — «Золушка» — Золушка (композитор С. С. Прокофьев, балетмейстер-постановщик В. В. Васильев, дирижёр М. Плетнёв)
Художественные кинофильмы, фильмы-балеты
- 1960 — «Хрустальный башмачок» — фея Весны (реж. Р. Захаров, А. Роу)
- 1961 — «СССР с открытым сердцем» — Катя (фильм-концерт, реж. В. Катанян, Л. Кристи)
- 1970 — «Трапеция» — Девочка (реж. Ф. Слидовкер, В. Смирнов-Голованов)
- 1977 — «Галатея» — Элиза Дулиттл (реж. А. А. Белинский)
- 1979 — «Старое танго» — Петер (реж. А. А. Белинский)
- 1980 — «Жиголо и Жиголетта» — Стелла (реж. А. А. Белинский)
- 1981 — «Анюта» — Анюта (реж. А. А. Белинский)
- 1982 — «Сотворение мира» — Ева (реж. Н. Касаткина, В. Василёв)
- 1982 — «Травиата» — испанская танцовщица (реж. Ф. Дзеффирелли)
- 1985 — «Фрагменты одной биографии» на музыку аргентинских композиторов, хореография В. Васильева — солистка
- 1986 — «Фуэте» — Елена Князева (реж. Б. В. Ермолаев, В. В. Васильев)
- 1987 — «Чаплиниана» — Примадонна (реж. А. А. Белинский)
- 1994 — «Классная дама» — Наталья Давыдовна (реж. А. А. Белинский)
Документальное кино
- 1973 — «Дуэт» (фильм, посвящённый творчеству Е. Максимовой и В. Васильева)
- 1989 — «Катя и Володя» (реж. Д. Делуш, Франция)
- 1990 — «И осталось, как всегда, недосказанное что-то…»
- 1998 — «Катя» (реж. Н. С. Тихонов)
- 2004 — «Когда танец становится жизнью» (реж. Н. С. Тихонов)
- 2008 — «Фуэте длиною в жизнь»
Признание и награды
- Всесоюзный конкурс артистов балета в Москве (1957, золотая медаль)[20]
- VII Международного фестиваля молодежи и студентов в Вене (1959, 1-я премия и золотая медаль)
- Международный конкурс артистов балета в Варне (1964, 1-я премия)[1]
- Заслуженная артистка РСФСР (11 ноября 1964)[21]
- Народная артистка РСФСР (1969)[21].
- Премия имени Анны Павловой Парижской академии танца (1969)[1]
- Орден Трудового Красного Знамени (1971)[1][22]
- Премия Мариуса Петипа Парижской академии танца («Лучший дуэт мира», совместно с В. В. Васильевым) (1972, Париж)[20]
- Премия Ленинского комсомола (1972)[22] — за выдающееся исполнительское мастерство, большой вклад в развитие советского хореографического искусства
- Народная артистка СССР (1973)[22]
- Орден Ленина (1976)[22]
- Государственная премия СССР (1981)[22] — за исполнение партий в балетных спектаклях и телефильмах последних лет
- Орден Дружбы народов (1981)[20]
- Государственная премия РСФСР имени братьев Васильевых (1984)[22] — за исполнение заглавной партии в фильме-балете «Анюта» (1981)
- Премия Академии Симба (Италия, 1984)[20]
- Премия «Вместе за мир» (1989, Италия)
- Премия имени Джино Тани — «Лучший дуэт» (совместно с В. В. Васильевым; 1989, Италия);
- Действительный член Международной академии творчества (1989)
- Премия ЮНЕСКО и медаль имени Пабло Пикассо (1990)[20]
- Премия имени С. П. Дягилева (1990)[23]
- Театральная премия «Хрустальная Турандот» (1991)[20]
- Государственная премия РСФСР имени М. И. Глинки (1991) — за концертные программы последних лет[24]
- Орден Дружбы народов (28 января 1994) — за выдающиеся заслуги в области хореографического искусства и большой личный вклад в развитие мировой культуры[25]
- Академик Академии российского искусства (1995)[20]
- Почетный профессор МГУ (1995)
- Почётная грамота Правительства Российской Федерации (29 января 1998) — за большой личный вклад в развитие национального искусства России, организацию и проведение концертных программ и общественно-политических мероприятий[26]
- Орден «За заслуги перед Отечеством» III степени (30 января 1999) — за выдающиеся успехи в области хореографического искусства[27]
- Благодарность Президента Российской Федерации (22 марта 2001) — за большой вклад в развитие отечественного музыкально-театрального искусства[28]
- Орден Риу-Бранку (2004, Бразилия)
- Приз «Душа танца» (номинация «Мэтр танца») журнала «Балет».
- Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1 декабря 2008) — за большой вклад в развитие отечественного хореографического искусства и многолетнюю творческую деятельность[29][22]
- Международная премия «За искусство танца имени Л. Мясина» [30]
- Член исполкома Российского центра Международного совета танца при ЮНЕСКО.
Напишите отзыв о статье "Максимова, Екатерина Сергеевна"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Большая Советская Энциклопедия. Гл. ред. А. М. Прохоров, 3-е изд. Т. 15. Ломбард — Мезитол. 1974. 632 стр., илл.; 29 л. илл. и карт. 1 карта-вкл.
- ↑ [www.vesti.ru/doc.html?id=280385 «Танец — моя жизнь». Одно из последних интервью Екатерины Максимовой]
- ↑ [www.rian.ru/photolents/20090428/169441539_10.html Образы неподражаемой Екатерины Максимовой]
- ↑ [portal-kultura.ru/articles/balet/27417-a-lyubov-k-katyushe-sberezhem/ «А любовь к Катюше сбережём». «Культура», 28.01.2014]
- ↑ Гордеева А. Умерла Екатерина Максимова // [www.vremya.ru/2009/74/10/227796.html «Время новостей». 2009. 29 апреля. № 74].
- ↑ [lenta.ru/news/2009/04/28/maksimova/ Скончалась выдающаяся балерина Екатерина Максимова]
- ↑ [www.rian.ru/culture/20090428/169452265.html Илзе Лиепа потрясена кончиной Екатерины Максимовой] // РИА «Новости»]
- ↑ Я. Гройсман [www.e-reading.ws/chapter.php/17069/55/Groiisman_-_Valentin_Gaft__...Ya_postepenno_poznayu....html В. Гафт: «...Я постепенно познаю...»].
- ↑ Я. Гройсман [www.e-reading.ws/chapter.php/17069/54/Groiisman_-_Valentin_Gaft__...Ya_postepenno_poznayu....html В. Гафт: «...Я постепенно познаю...»].
- ↑ М. Лавровский [portal-kultura.ru/articles/balet/27417-a-lyubov-k-katyushe-sberezhem/ «А любовь к Катюше сбережём»] // Культура : газета. — Москва, 28.01.2014.
- ↑ Н. Касаткина [portal-kultura.ru/articles/balet/27417-a-lyubov-k-katyushe-sberezhem/ «А любовь к Катюше сбережём»] // Культура : газета. — Москва, 28.01.2014.
- ↑ В. Зельдин [portal-kultura.ru/articles/balet/27417-a-lyubov-k-katyushe-sberezhem/ «А любовь к Катюше сбережём»] // Культура : газета. — Москва, 28.01.2014.
- ↑ И. Антонова [portal-kultura.ru/articles/balet/27417-a-lyubov-k-katyushe-sberezhem/ «А любовь к Катюше сбережём»] // Культура : газета. — Москва, 28.01.2014.
- ↑ И. Карташёва [portal-kultura.ru/articles/balet/27417-a-lyubov-k-katyushe-sberezhem/ «А любовь к Катюше сбережём»] // Культура : газета. — Москва, 28.01.2014.
- ↑ Т. Кузнецова [www.kommersant.ru/doc/225143 «В семье балет не любили»] // Коммерсантъ : газета. — 08.09.1999. — № 162 (1806).
- ↑ Е. Федоренко [www.vremya.ru/2002/15/10/18991.html «Занятия у станка казались мне ежедневной пыткой...»] // Время новостей : газета. — 29.01.2002. — № 15.
- ↑ Н. Балахничёва [www.kremlin-gkd.ru/ru/truppa/balahnicheva.htm Страница на сайте театра «Кремлёвский балет»].
- ↑ Т. Предеина [portal-kultura.ru/articles/balet/27417-a-lyubov-k-katyushe-sberezhem/ «А любовь к Катюше сбережём»] // Культура : газета. — Москва, 28.01.2014.
- ↑ 1 2 [www.bolshoi.ru/persons/people/427/ Е.Максимова] Биография на сайте БТ
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.bolshoi.ru/ru/theatre/people/detail.php?act26=info&id26=427 Звезда мирового балета]
- ↑ 1 2 [www.bolshoi.ru/ru/theatre/people/detail.php?act26=info&id26=427 Большой театр :: Персоны]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Ошибка в сносках?: Неверный тег
<ref>; для сносокrian-cuне указан текст - ↑ [www.peoples.ru/art/theatre/ballet/maximova/index2.html Максимова, Екатерина Максимова]
- ↑ Постановление Правительства Российской Федерации от 26 декабря 1991 г. № 66 «О присуждении Государственных премий РСФСР 1991 года в области литературы и искусства»
- ↑ [document.kremlin.ru/doc.asp?ID=078557 Награждена указом президента № 224 от 28 января 1994 года]
- ↑ [base.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc;base=EXP;n=210536;dst=0;ts=E214D1AAEDD0E2416AF1F4C6E81FD872;rnd=0.6364452282432467 Распоряжение Правительства Российской Федерации от 29 января 1998 года N 110-р «О награждении Почетной грамотой Правительства Российской Федерации работников Государственного Кремлёвского Дворца.»]
- ↑ [document.kremlin.ru/doc.asp?ID=060439 Награждена указом президента № 162 от 30 января 1999 года]
- ↑ [www.lawmix.ru/pprf/60789 Распоряжение Президента Российской Федерации от 22 марта 2001 года № 147-рп «О поощрении работников Государственного академического Большого театра России»]
- ↑ [document.kremlin.ru/doc.asp?ID=049273 Награждена указом президента № 1693 от 1 декабря 2008 года]
- ↑ [old.rs.gov.ru/node/41475 Юрий Григорович удостоен Премии имени Леонида Мясина | Россотрудничество]
Литература
- Константинова M. [www.ozon.ru/context/detail/id/2300849/ Екатерина Максимова]. — М.: Искусство, 1982. — 264 с. — (Солисты балета). — 25 000 экз.
- Lazzarini R. Maximova & Vasiliev at the Bolshoi. L.: Dance Books, 1995
- Фетисова, Елена. Екатерина Максимова. Владимир Васильев: фотоальбом. М.: Терра, 1999 — 240 с, илл. — ISBN 5-300-02557-7
- Головицер, Валерий. Е. Максимова и В. Васильев: фотоальбом. М.; NY: Москва-Нью-Йорк, Балет, 2001.
- Екатерина Максимова. [www.ozon.ru/context/detail/id/1577330/ Мадам "нет"]. — М.: АСТ-Пресс, 2004. — 344 с. — (Звезды балета). — 5000 экз. — ISBN 5-462-00061-8.
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Екатерина Максимова - [www.bolshoi.ru/persons/people/427/ Екатерина Максимова] — биография на сайте Большого театра
- [ekaterinamaximova.com/rus/ Екатерина Максимова] — сайт памяти
- Видео
-
[www.youtube.com/channel/UCyEi5pO_jxNMBuTMb0RrrFw Видеоканал Екатерины Максимовой] на YouTube
- Фотографии
- [gallery-mt.narod.ru/pages-b/maksimova.html Фотогалерея Е. С. Максимовой на сайте «Мастера музыкального театра»]
- [www.ballerinagallery.com/maximova.htm Фотогалерея Е. С. Максимовой на сайте «The Ballerina Gallery»]
- [publications-theatre.ru/romeo.htm Фотографии спектакля «Повесть о Ромео и Джульетте» (1984)]
- [publications-theatre.ru/sotvorenie.htm Фотографии спектакля «Сотворение мира» (1984)]
Отрывок, характеризующий Максимова, Екатерина Сергеевна
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.
Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Артисты балета по алфавиту
- Артисты балета СССР
- Артисты балета России
- Артисты балета XX века
- Балетные педагоги по алфавиту
- Балетные педагоги СССР
- Балетные педагоги России
- Балетные педагоги XX века
- Балетные педагоги XXI века
- Кавалеры ордена «За заслуги перед Отечеством» 3 степени
- Кавалеры ордена «За заслуги перед Отечеством» 4 степени
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Кавалеры ордена Дружбы народов
- Народные артисты СССР
- Народные артисты РСФСР
- Заслуженные артисты РСФСР
- Лауреаты Государственной премии СССР
- Лауреаты Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых
- Лауреаты Государственной премии РСФСР имени М. И. Глинки
- Лауреаты премии Ленинского комсомола
- Награждённые Почётной грамотой Правительства Российской Федерации
- Выпускники Московского хореографического училища
- Выпускницы Елизаветы Гердт
- Ученицы Галины Улановой
- Артисты Московского театра классического балета
- Педагоги-репетиторы театра «Кремлёвский балет»
- Педагоги-репетиторы Большого театра
- Выпускники ГИТИСа
- Педагоги ГИТИСа
- Лауреаты Международного конкурса артистов балета в Варне
- Лауреаты премии «Хрустальная Турандот»
- Умершие от сердечной недостаточности
- Похороненные на Новодевичьем кладбище
