Максим (Цаусис)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Митрополит Максим
Μητροπολίτης Μάξιμος
Митрополит Сардский,
ипертим и экзарх всей Лидии
16 июня 1946 — 30 декабря 1986
Предшественник: Герман (Афанасиадис)
Преемник: епархия упразднена
 
Имя при рождении: Сотириос Цаусис
Оригинал имени
при рождении:
Σωτήριος Τσαούσης
Рождение: 7 июля 1914(1914-07-07)
Стезакси, Османская империя
Смерть: 30 декабря 1986(1986-12-30) (72 года)
Стамбул, Турция
Епископская хиротония: 16 июня 1946 года

Митрополит Максим (греч. Μητροπολίτης Μάξιμος в миру Соти́риос Цау́сис греч. Σωτήριος Τσαούσης; 7 июля 1914, Стезакси, Гревена, Османская империя — 30 декабря 1986, Стамбул, Турция) — епископ Константинопольской православной церкви, митрополит Сардский, ипертим и экзарх всей Лидии[1].





Биография

Родился в 1914 году в деревне Стезакси, нома Гревена. В 1919 году отец перевёз семейство в Константинополь, где долгое время работал вместе с другими греческими рабочими.

В Константинополе окончил начальную школу и лицей для мальчиков «Зографео», а в 1937 году Халкинскую богословскую школу.

В 1938 году в Свято-Троицкой церкви был рукоположён в сан диакона Митрополитом Халкидонским Максимом (Вапордзисом) и служил архидиаконом Халкидонской митрополии.

В ноябре 1941 года был назначен ипограматеем Священнго Синода Константинопольской православной црекви.

5 октября 1943 года года назначен главным секретарём Синода, после чего митрополитом Халкидонским Максимом рукоположён в сан священника с возведён в сан архимандрита.

18 мая 1946 года был избран, 16 июня — рукоположён в сан епископа и возведён в достоинство митрополита, став ближайшим сотрудником патриарха Афиногора, который назначил его реализовывать самые важные экуменические проекты.

После скоропостижной смерти Архиепископа Кипрского Леонтия спустя 36 дней после интронизации, митрополит Максим вместе с митрополитом Пергамским Адамантием (Касапидисом) по приглашению Кипрской Церкви прибыл на остров для формирования выборного Синода. Архиепископом Кипра был избран Макарий ΙΙ[en], кроме того были хиротонисаны митрополиты на другие кафедры. Митрополитом Пафским стал Клеопа (Пападимитриу), митрополитом Киттийским — Макарий (Мускос), Киринейским — Киприан (Кириакидис)[2].

Возглавил делегацию Константинопольского Патриархата на I Родосском совещании, прошедшем с 24 сентября по 1 октября 1961 года. Совещание стало первой полномочной конференцией православных церквей[3].

В феврале 1962 года в резиденцию Константинопольского патриарха на Фанар прибыл секретарь Секретариата по единению Церквей кардинал Виллебрандс. Он прибыл к Патриарху Афинагору с приглашением православных наблюдателей на Второй Ватиканский собор[4]. Вскоре под руководством митрополита Сардского Максима была создана специальная комиссия для консультаций с Православными Церквами по этому вопросу. Ряд православных церквей отказались, Александрия сочла нужным последовать решению Константинопольской Патриархии. В результате Афинагор к лету 1962 года отказался от идеи посылки наблюдателей, официальное объявление об этом было в решении Константинопольского Синода от 8 октября 1962 года.

Вопреки деятельности митрополита Максима 12 октября 1962 года в Рим прибыли наблюдатели от Московского Патриархата, что было полной неожиданностью для Константинопольского Патриарха, позже Патриарх Афинагор определил эти события как начало нового этапа[5].

Часто посещал Грецию, а в 1970 году предпринял поездку в Западную Македонию, побывав на месте своего рождения. В 1984 году факультет пасторского богословия Университет Аристотеля в Салониках присвоил ему степень почетного доктора богословия.

Предполагал вернуться на жительство в родной город, но 30 декабря 1986 года скончался в Стамбуле. Отпевание и погребение почившего иерарха было совершено 3 января 1987 года в резиденции константинопольского патриархата — соборе Святого Георгия Победоносца в Стамбуле.

На родине митрополита, у церкви святого Афанасия в городе Айдониа на средства министерства Северной Греции был установлен мраморный бюст, освящённый 29 мая 1999 года патриархом Константинопольским Варфоломеем I.

Библиография

  • The Ecumenical Patriarchate in the Orthodox Church: a study in the history and canons of the church / Maximos Metropolitan of Sardes; translated from the Greek by Gamon McLellan / Thessaloniki : Patriarchal Institute for Patristic Studies , 1976
  • Maximos von Sardes (Metropolit), Das ökumenische Patriarchat in der orthodoxen Kirche. Auftrag zur Einigung, Freiburg/Basel/Wien 1980.
  • To Οικουμενικόν Πατριαρχείον εν τη Ορθοδόξω Εκκλησία: ιστορικοκανονική μελέτη / Μητροπολίτου Σάρδεων Μαξίμου / Έκδοσις Β΄ / Θεσσαλονίκη : Πατριαρχικόν Ίδρυμα Πατερικών Μελετών , 1989

Напишите отзыв о статье "Максим (Цаусис)"

Примечания

  1. [users.sch.gr/markmarkou/1986/ecp1986.htm Το Οικουμενικό Πατριαρχείο το έτος 1986]
  2. [www.agionoros.ru/docs/496.html Кипрская Церковь в период английского господства]
  3. профессор протоиерей Владимир Сорокин. Всеправославные Совещания 1961—1968 гг. Материалы и документы, публиковавшиеся в «Журнале Московской Патриархии» : I Всеправославное Совещание. Список делегатов совещания // [antimodern.files.wordpress.com/2014/03/viii_sobor.pdf Митрополит Никодим и всеправославное единство] / По благословению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира ; А. А. Бовкало ; Координатор Ю. Тимофеева ; Художник А. Щаблыкин. — СПб. : Издательство Князь-Владимирского собора, 2008. — С. 12. — 272 с. — 1000 экз. — ISBN ISBN 5-94813-013-4.</span>
  4. [www.pravoslavie.ru/put/print5590.htm Русская Православная Церковь XX век 24 сентября (версия для печати) / Православие.Ru]
  5. О. Ю. Васильева. [www.religare.ru/2_8443.html Русская Православная Церковь и Второй Ватиканский Собор: Факты. События. Документы]. — М.: Лепта, 2004. — 382 с. — 3000 экз. — ISBN 5-98194-009-3.
  6. </ol>

Ссылки

  • [gefiri.gr/index.php?option=com_content&view=article&id=168:maximos-sardeon&catid=29&Itemid=327 Μαξιμος Μητροπολίτης Σάρδεων]  (греч.)

Отрывок, характеризующий Максим (Цаусис)

– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.