Макс Линдер

Макс Линдер
Max Linder
Имя при рождении:	Габриэль-Максимилиан Лёвьель
Дата рождения:	16 декабря 1883(1883-12-16)
Место рождения:	Каверн, Сен-Лубес, Жиронда, Франция
Дата смерти:	31 октября 1925(1925-10-31) (41 год)
Место смерти:	Париж, Франция
Гражданство:	Франция Франция
Профессия:	актёр кинорежиссёр

Габриэль-Максимилиан Лёвьель (фр. Gabriel-Maximilien Leuvielle) более известный под артистическим псевдонимом Макс Линде́р (фр. Max Linder; 16 декабря 1883 — 31 октября (1 ноября ?) 1925) — французский актёр-комик, сценарист и режиссёр немого кино.

Родился в департаменте Жиронда на западе Франции. Уже в 18 лет принят в труппу театра в Бордо, где был занят в классическом репертуаре. С 1905 года становится одним из главных актёров, а с 1908 года — ведущим комиком киностудии Pathé. Известно более чем о 200 его кинофильмах (хотя, например, доктор искусствоведения Ростислав Юренев насчитывает их не менее 500), из которых около половины создал сам как сценарист и режиссёр. Во время Первой мировой войны участвовал в боевых действиях. Был ранен и кроме того испытал глубокое психологическое потрясение. В 1916 году уехал в США. Снимал среднеметражные и полнометражные фильмы, но достичь успеха, сопоставимого с прежним, не сумел. Разрушительные военные воспоминания, период творческой невостребованности привели актёра к прогрессирующей депрессии. Вечером 30 октября 1925 года вместе с молодой женой Элен Петерс совершил самоубийство (физическая смерть наступила только сутки спустя).

Созданный им персонаж Макс стал первым в международном кинематографе экранным образом, повторяющимся от фильма к фильму, легко узнаваемым и запоминающимся: элегантный костюм, цилиндр, трость, тёмные усики, ослепительная улыбка. Его творчество характеризуется переходом от примитивного, физиологического комизма пинков и падений к поиску смешного в характере и психологии персонажа, юмора нестандартных ситуаций и обстоятельств. Их источником являлись то влюблённость, то опьянение, то чрезмерная активность героя Макса Линдера, его самонадеянность и легкомыслие. Раннее творчество актёра оказало заметное влияние на Чарли Чаплина и Бастера Китона.

Биография

Ранние годы

Габриэль-Максимилиан Лёвьель родился 16 декабря 1883 года близ Сан-Лубе департамента Жиронда на западе Франции в семье зажиточных виноделов Жана и Сюзанны Лёвьель. Кроме него, в семье росли братья Морис (1881 года рождения, в будущем станет известным регбистом), Жерар и сестра Марсель (1884 года рождения). В двухлетнем возрасте Габриэль заболел холерой. По указанию прибывшего местного доктора ребёнок был погружён в прогретую печь, что позволило избежать летального исхода. С раннего детства младший Лёвьель был увлечён цирком и балаганом, особенно сильным было первое впечатление от уличного театра «Панч и Джуди». Родители категорически выступали против его артистических устремлений. Вопреки их воле, Габриэль-Максимилиан в 16 лет поступил в консерваторию Бордо на драматический факультет (родители полагали, что он учится живописи). Его интерес стал заметен другу семьи Лёвьелей, мэру городка Сан-Лубе доктору Дункану, который тайно оказывал студенту всяческую поддержку. Через пару лет принят в основной состав труппы местного театра, где играл в пьесах Мольера, Пьера Корнеля и Альфреда де Мюссе. Он поставил родственников перед фактом начала своей артистической карьеры. На сцене ему пришлось выступать под псевдонимом Макс Ласерда́, так как отец категорически запретил ему использовать подлинную фамилию на театральных афишах. В этот период он знакомится с актёром Комеди Франсэз Шарлем Ле Баржи, который рекомендует ему поступить в Парижскую консерваторию музыки и танца. В 1904 году Лёвьель проваливает вступительный экзамен, но, не желая покидать столицу, начинает выступать на вторых ролях в небольших театрах Парижа. В 1905 и 1906 годах актёр повторил попытки поступления в консерваторию, но они также оказались безуспешными. Доходы артиста были невелики, поэтому Габриэль подрабатывал уроками фехтования и позировал для рекламных открыток. Однажды на одном из спектаклей его отметил режиссёр Луи Ганье и предложил несколько ролей на киностудии Pathé. Сам актёр сразу в нескольких интервью так описывал этот ангажемент: «Ко мне в гримёрную принесли записку: „Месье, я видел Ваше представление вчера и готов платить 100 000 франков только за подвижность Ваших глаз. Я удвою сумму, если контракт с моей студией будет эксклюзивным. Пате.“». Французский актёр начала ХХ века Рене Жан в своей книге «Макс Линдер в театре» (фр. Max Linder et le théâtre, 1965 год) назвал подобные воспоминания сознательно созданным мифом. В 1905 году никто не предложил бы подобный гонорар даже известному артисту. С его точки зрения, речь о 200 000 франках могла идти в 1909 или 1910 годах и только применительно к трёхлетнему контракту. Позже, в одном из интервью 1920-х годов, комик назвал реальную сумму своего гонорара начала кинематографической карьеры — 40 франков в день.

Сотрудничество со студией Pathé

Габриэль Лёвьель, которому на тот момент было только 22 года, снимается сразу в нескольких короткометражных фильмах киностудии Pathé, ещё не имея сформировавшегося образа. Маленького роста (157 см), с юношескими чертами лица, он играет то подростков или студентов («Первый выход школяра», фр. La Première Sortie d'un collégien, 1905 год, «Его первая сигара», фр. Le Premier Cigare d'un collégien, 1906 год), то суетливого полуслепого старика («Дуэль близорукого господина», фр. Le Duel d'un monsieur myope, 1910 год). При этом он участвует не только в комедиях, но и в мелодрамах («Яд», фр. Le Poison, 1906 год; «Два больших горя», фр. Deux grandes douleurs, 1908 год), драме «Смерть тореадора», фр. La Mort d'un toréador, 1907 год) и даже в мистической феерии Сегундо де Шомона «Сотворение серпантина» (фр. Création de la serpentine, 1908 год). Впервые в образе «денди», придуманном им самим для усиления комического эффекта, Габриэль Лёвьель появляется в картине «Дебют конькобежца» (фр. Max patineur : Les Débuts d'un patineur, зима 1907 года). Здесь же, опять-таки впервые, используется псевдоним, корни появления которого достоверно не известны. Рассматривается сразу несколько версий. Родственники актёра утверждают, что уже в 1904 году печатались театральные афиши, на которых был использован псевдоним. Габриэль Лёвьель достаточно успешен в театре «Варьете», особенно в пьесах Робера де Флера и Гастона Армана де Кайаве «Микетта и её мамаша» (фр. Miquette et sa mère, 1906 год) и «Король» (фр. Le Roi, 1908 год). Среди актёров труппы были артисты Макс Дирли и Сюзанна Лендер. Чрезвычайно авторитетный историк кино Жорж Садуль с большой долей вероятности считает, что комбинация именно этих имён легла в основу будущего псевдонима комика — Макс Линдер. Другие источники полагают, что фамилия была заимствована у актрисы Марсель Линдер или актёра Марселя Линдера. Наконец, культурный центр «Institut Max Linder», ссылаясь на слова самого артиста, сообщает, что псевдоним был взят с первой попавшейся на глаза вывески сапожника. При этом необходимо учитывать склонность актёра к мистификациям и розыгрышам.

Успех Линдера в «Дебюте конькобежца» практически совпал по времени с отъездом за рубеж ведущего комического актёра студии Pathé Андре Дида (Андре де Шапе): студия «Итала» подписала с ним чрезвычайно выгодный контракт. Следует отметить, что перед этим итальянские продюсеры достаточно долго выбирали между Линдером и Дидом. В конечном счёте предложение было сделано последнему. В отсутствии конкурента Макс Линдер выдвинулся на первый план. Популярная ранее у зрителя серия с Андре Дидом, воплощавшим бурлеск-образ Буаро (фр. Buveur, ≈ Пьянчужка, в Италии этого героя назвали Кретинетти, в Российской Империи — Глупышкин), сменилась серией об элегантном Максе: «Макс-жонглёр» (фр. Max jongleur, 1908 год), «Макс и врачиха» (фр. Max et la Doctoresse, 1909 год), «Макс-воздухоплаватель» (фр. Max aéronaute — Max aviateur, 1910 год). Если до 1910 года сюжеты картин с его участием допускали отступления от заданного образа, то с этого периода актёр навсегда вошёл в экранное обличье Макса Линдера. В это же время он полностью отказывается от театральных выступлений. Каждую неделю студия Pathé выпускала не менее одного фильма с его участием. В Париже на Больших бульварах был открыт кинотеатр «Макс Линдер», где демонстрировались только его картины (в 1916 году такой же кинотеатр будет открыт в Москве на Елоховской улице). Вскоре актёр сам стал писать сценарии и режиссировать свои ленты. Гонорары кинематографиста к 1911 году достигли 50 000 франков в год (при месячном заработке среднего служащего в 100 франков). Его актёрское мастерство росло одновременно со зрительским успехом. О его уровне говорит небывалое внимание всей Франции, прикованное к любой информации о здоровье Макса, попавшего в больницу с приступом аппендицита. В течение нескольких недель страна следит за его выздоровлением, а студия Pathé в это время продолжает регулярно демонстрировать новые фильмы, снятые им ещё до болезни: «Макс ищет невесту», «Макс прозевал богатую невесту», «Макс находит невесту», «Макс женится», «Макс и его тёща» и так далее. При этом у зрителей остаётся впечатление, что они наблюдают реальную хронику жизни любимого актёра (в 1911 году Макс выпустил фильм «Макс выздоравливает» (фр. Max en convalescence), в котором действительно участвовали его отец, мать и сестра).

В этот период Макс Линдер, вероятно, достиг апогея своей славы. Его известность сравнялась, если не превысила, популярность немки Асты Нильсен и американки Мэри Пикфорд. В середине 1912 года он требует у основателя студии Шарля Патэ трёхлетний контракт с годовым доходом почти в 300 000 франков и получает согласие. Это заставляет студию повысить сразу в нескольких странах стоимость билетов на фильмы с участием Макса на 20 %.

Европейское турне

Широкая популярность Макса Линдера не только во Франции, но и во всей Европе была подтверждена в ходе организованного тура в Германию, Испанию, Португалию и Россию. В Берлине (1912 год) в течение месяца он выступал в мюзик-холле «Винтергартен». При этом процесс кинопроизводства не прекращался: Макс снимался во многих известных местах германской столицы. Полученные эпизоды позже легли в основу ленты «Макс — преподаватель танго» (фр. Max, professeur de tango, 1913 год), всего же в результате съёмок в Германии было выпущено 4 фильма. Немецкие кинопродюсеры предлагают Максу трёхлетний контракт стоимостью 1,5 миллиона франков с дополнительной выплатой неустойки французской стороне, но получают отказ.

Осенью 1912 года европейское турне продолжено: в Испанию актёр приезжает с другой звездой Pathé — танцовщицей Стасей Наперковской. В Барселоне в обличье матадора он принимает участие в корриде (рога у быка в действительности были искусственными, хотя этот факт оспаривается). Сцена вошла потом в фильм «Макс — тореадор» (фр. Max toréador, 1913 год). Несколькими месяцами позже петербургский журналист H. Брешко-Брешковский выскажет предположение, что в наиболее опасные моменты Линдера заменял профессиональный каскадёр. Взбешённый Макс вызвал публициста на дуэль, которая была отменена только после многократных извинений.

20 ноября 1913 года (по старому стилю) Линдер прибывает на Варшавский вокзал Петербурга, который уже осаждён встречающими поклонниками. Толпа чуть не смяла вышедшего из вагона актёра, а затем, подхватив на руки, отнесла до автомобиля (некоторые источники описывают встречу с ещё большим пафосом: почитатели, якобы, распрягли экипаж кумира и сами тащили карету до кинотеатра). театральный деятель Илья Шнейдер в книге «Записки старого москвича» вспоминает: «В то время не было еще Чарли Чаплина, Гарольда Ллойда, Пата и Паташона и Бастера Китона, и на экране царил Макс Линдер. Популярность его была огромна». В числе поклонников комика был даже император Николай II.

Со следующего вечера начались представления в театре Зона. По предложенным условиям, за каждое выступление артист получает 3000 франков и половину выручки. Газеты описывают представление «Любовь и танго» следующим образом. В начале демонстрируется фильм, где Макс, опоздав на поезд, использует все средства передвижения, чтобы прибыть в Россию вовремя. Лента показывает его путешествие на автомобиле, верхом на коне, в корзине воздушного шара. В завершение этого эпизода уже реальный Линдер спускается на канате из падающего аэростата в зал. Экран поднимается. Дальнейшее действие происходит на сцене театра и представляет собой «комическое quiproquo Макса, вынужденного играть роль парикмахера, когда его застает отец возлюбленной». Некоторый оттенок скандальности гастролям добавила газета «Русское слово», сообщившая в номере от 16 (3) декабря о выступлении под видом Макса Линдера его двойника, который был необычайно похож на актёра. Вне выступлений он, несколько изменив внешность, представлялся секретарём знаменитого комика.

В Москве восторженная молодёжь, главным образом студенты, от вокзала до гостиницы «Метрополь» несли актёра на руках. Встречу Линдера, его прогулки по Москве, как и в других городах Европы, фиксировали многочисленные операторы. В результате этой работы уже через несколько дней были продемонстрированы два фильма: «Макс Линдер и г-жа Прохорова» о страсти к актёру московской купчихи и «Макс Линдер и русская курсистка» о романтической интрижке актёра и студентки в национальном антураже: снег, лихие тройки, Собор Василия Блаженного, Царь-колокол. Вечерами же московский театр Зона, как до этого и петербургский, был переполнен.

Однако «живые» выступления Макса вызвали у определённой части зрителей откровенное разочарование. То, что было органичным на экране, на сцене выглядело нелепо: «мнение о короле экрана сводится к тому, что это — изящный мим, обладающий специфически-кинематографическим юмором». Достаточно однообразная мимика и конвульсивные движения, смешные в кинематографе, на сцене теряли смысл, а «опасные» трюки, механизм и секреты которых в зале невозможно было скрыть, более напоминали клоунаду. Поэт Бенедикт Лившиц предполагал, что публика хлопала не ужимкам комедианта, а модному покрою фрака, новому фасону цилиндра и снежной белизне гетр, за которыми «маячил вожделенный призрак Парижа». Редактор журнала «Рампа и жизнь» Леонид Мунштейн назвал события сопровождавшие пребывание Линдера в Москве «апофеозом пошлости». Газета «Новое время» сочла съёмки комика в Московском Кремле «выходками еврейского гаера на фоне православных святынь». Фельетонист и театральный критик Влас Дорошевич, напротив, описывает приезд Линдера по-юношески восторженно, называя его «весёлым королём бедноты» и «первым народным артистом». В своих интервью Макс, среди прочих, делал следующее заявление (далее в редакции первоисточника): «Теперь я скверно себя чувствую, а то проехал бы из Москвы через Сибирь в Японию. Побывать в этих странах моя мечта».

Из Москвы Макс Линдер отправился в Киев. На удивление, гастроли в Киеве оказались провальными. Уже второе представление, организованное в цирке, собрало лишь несколько десятков зрителей. Оно было отменено, организаторы объясняли ситуацию чрезвычайно высокими ценами на билеты. Линдер потребовал их снижения, но это не изменило ситуацию. В Одессе, четвёртом городе гастрольного тура, напротив, кроме трёх запланированных представлений, было показано ещё два. Встречу кумира своей юности описал русский прозаик Юрий Олеша:

Трудно вам передать, как был знаменит Макс Линдер! Духи, папиросы, галстуки, ботинки, покрой, прически, манеры назывались его именем. — Макс Линдер! — слышалось на улице. — Макс Линдер! Это был маленький, изящный, вертлявый молодой человек, хорошенький, черноглазый, с тоненькими усиками, которого мы всегда видели одетым с иголочки. Цилиндр Макса Линдера! Как много он занимал внимания тогда. Он был настолько невелик ростом, что, взобравшись на ограду кафе, я увидел его цилиндр сверху. Совершенно верно, он был совсем маленький, крошка, маленький франт в цилиндре, в черной крылатке, хорошенький, с усиками. <…> Его встречают аплодисментами, он входит между каких-то поручней и исчезает для меня навсегда. Ну, что ж, во всяком случае, я его видел живого, Макса Линдера!..

Из Одессы актёр едет в Варшаву, где даёт два представления, и в конце января 1914 года возвращается в Париж.

В годы Первой мировой войны

Когда началась Первая мировая война, Макс Линдер был признан негодным к службе по состоянию здоровья, однако он отправился добровольцем в нестроевую часть. Достоверных данных о его чине и характере службы не сохранилось. Относительно точно можно утверждать, что 3 августа 1914 года он передал свой автомобиль на нужды армии и совершал на нём рейсы из Парижа на фронт в качестве водителя-интенданта (позже в США им будет заявлено, что его поездки носили и разведывательный характер). Известно, что однажды автомобиль, который вёл актёр, попал в аварию. Макс выжил, но слухи о его гибели в Марнском сражении моментально разнеслись по Европе. Через несколько дней в Париже была издана фотооткрытка актёра в военном мундире с подписью «Убит под Льежем». Сведения о гибели кумира оказались ложными. По мнению ряда киноведов, эта шумиха была лишь рекламной кампанией, коммерческим ходом по привлечению внимания к комику, популярность которого несколько снизилась.

Нередко утверждение, что артист в составе своего подразделения подвергся газовой атаке. Воздействие отравляющих веществ поставило его на грань жизни и смерти. Сам он упоминал сквозное пулевое ранение в грудь, которое скрыл, не желая беспокоить свою мать. С высокой степенью достоверности можно говорить о перенесённой Максом пневмонии (конец 1914 года), ставшей результатом ночи, проведённой в обледеневшем окопе, где он скрывался от немецких патрулей. Степень соответствия действительности этих фактов различна. Кроме того, публичность и популярность Линдера часто делали его объектом скандальных сенсаций, «заставляя горевать о его преждевременной кончине». Так или иначе, актёр 2 марта 1915 года прервал службу и, истощённый физически и морально, отправился на лечение в один из пансионатов Лозанны на берегу Женевского озера. Уже в мае 1915 года газеты широко освещают его гастроли в Риме, совпавшие по времени со вступлением Италии в войну с Австро-Венгрией. Несколько лет спустя одно английское издание со слов актёра сообщило о том, что эта поездка носила характер дипломатической миссии. Более того, утверждалось, что именно он оказал решающее влияние на принятое итальянским правительством политическое решение. Конец 1915 — начало 1916 годов Линдер провёл в Швейцарии, совмещая профилактическое лечение и съёмки шести новых картин.

Послевоенные годы

В 1916 году Чарли Чаплин покинул Essanay Studios, и компания предложила контракт в 1,5 миллиона долларов французскому комику. В августе Макс Линдер подписывает договор, и в октябре отправляется в Америку. Следует торжественная встреча. Чаплин дарит Линдеру собственное фото с надписью «Максу, единственному, несравненному моему учителю — от ученика». Стороны договора преисполнены эйфорией в ожидании результатов сотрудничества. По контракту запланирован выпуск 12 картин. Фактически же было создано только три: «Макс едет в Америку» или «Макс пересекает океан» (англ. Max Comes Across), «Макс хочет развестись» (англ. Max Wants a Divorce) и «Макс и его такси» (англ. Max and his Taxi). Первая из них не сохранилась, но в пересказе современников это был «трагический бурлеск» о путешествии артиста через Атлантику (съёмки, как это бывало не раз, велись во время реального путешествия Линдера).

Здоровье кинематографиста в этот период подвергалось резким колебаниям. Если в середине мая 1917 года газеты сообщали о резком ухудшении самочувствия, заставившем его даже полностью отказаться от работы, то уже через неделю появилась информация о том, что кризис миновал и Линдер возвращается к созданию четвёртой картины в рамках контракта с Essanay. Тем временем ленты терпят провал одна за другой. Пресса информирует о глубоком нервном расстройстве актёра и необходимости многомесячного перерыва для полноценного лечения. Линдер возвращается в Европу поверженный. Он не хочет ехать в Париж и уединяется в тихом санатории в Шамони.

В 1919 году Макс Линдер возвращается в кинематограф. Он экранизирует пьесу Тристана Бернара «Маленькое кафе» (фр. Le Petit Café, 1919 год). На родине комика лента имела безусловный успех, который, по мнению ряда критиков, базировался на ностальгии французов по обеспеченным и размеренным довоенным временам. Следующий фильм «Священный огонь» (фр. Le Feu sacré, 1920 год) не оказался успешным в прокате. Кинематограф Европы с экономическими и техническими проблемами послевоенного периода не может конкурировать с американским. Линдер отправляется в США и образует студию Max Linder Production, где на собственные средства снимает три фильма: «Семь лет несчастий» (англ. Seven Years Bad Luck, 1921 год), «Будь моей женой» (англ. Be My Wife, 1921 год) и «Три пройдохи» (англ. The Three Must-Get-Theres, 1922 год). Первые две из этих работ были хорошо приняты зрителями по обе стороны Атлантики, хотя в США их прокат был искусственно ограничен. Протекционистское законодательство, действующее в интересах национального производителя, считало картину иностранной, даже если она была снята на территории страны, но финансировалась зарубежными инвесторами. Чтобы избежать ограничений в дальнейшем, фильм «Три пройдохи» был снят на средства, предоставленные формально компанией United Artists, созданной Мэри Пикфорд, Дугласом Фэрбенксом и Чарли Чаплином. Картина, часто выделяемая как лучшая работа Макса Линдера, пародировала сюжет «Трёх мушкетёров» Александра Дюма, а ещё более одноимённую картину 1921 года Дугласа Фэрбенкса. На завершающем этапе выпуска картины актёр попадает в автомобильную аварию и серьёзно травмирует голову. Шесть недель он проводит с повязкой на глазах в тревожном ожидании результатов лечения. К счастью, слепоты удалось избежать.

После двух лет напряжённых съёмок в Лос-Анджелесе Макс Линдер возвращается во Францию. Об успехе «Пройдох» он узнаёт уже дома из поздравительной телеграммы Дугласа Фербенкса: «Ваш фильм в Нью-Йорке имеет огромный успех и восторженные отзывы! Примите поздравления». В 1923—1924 годах Макс Линдер занимается главным образом делами семейными и выпускает лишь короткометражную ленту «На помощь!» (фр. Au secours!). В 1925 году он отправляется в Вену и снимает картину «Король цирка» (нем. Der Zirkuskönig - Clown aus liebe) — «по-венски парадную, но чуть безвкусную, стремительную, но чуть тяжеловесную комедию».

Частная жизнь

Деталей личной жизни Макса Линдера до начала 1920-х годов практически не известно. Любопытство со стороны журналистов в этой сфере он пресекал крайне жёстко. Лишь американское издание намекало однажды на его связь в 1914 году с французской актрисой и танцовщицей Габи Десли.

В 1923 году Макс знакомится с 17-летней Элен Петерс и очень скоро делает ей предложение. Её отец — коммерсант (по другим сведениям — высокопоставленный чиновник), категорически против брака с Линдером, которому уже почти 40 лет. Девушка тайно уезжает с актёром в Ниццу. Полиция по заявлению семьи Петерсов организует розыск. 29 апреля 1923 года Макс Линдер арестован за похищение. Опасаясь развития скандала и широкой огласки, родители Элен отказываются от судебного преследования и дают согласие на свадьбу, которая состоялась 2 августа 1923 года. Через год, 27 июня 1924 года, у пары рождается дочка Мод. Брак омрачается регулярными вспышками патологической ревности Линдера. Имели ли они какие-либо основания, неизвестно, но в одном из писем родным Макс пишет: «я думал, что она ангел, а на самом деле она — монстр».

Ещё в 1910 году во время исполнения трюков в фильме «Макс катается на роликовых коньках» (фр. Max fait du patinage à roulettes) актёр получает серьёзную травму. В процессе реабилитации для обезболивания медики применяют морфины, которые достаточно быстро развивают у Линдера устойчивую привязанность к наркотикам. Пагубная склонность, бесспорно, стала одной из причин, приведшей через несколько лет к трагическому финалу.

В феврале 1924 года Макс и Элен, тогда уже семейная пара, в гостиничном номере в Вене предпринимают попытку самоубийства. Её детали неизвестны. Прибывший врач фиксирует значительную передозировку снотворного, принятого ошибочно, полицейских и судебных дознавателей такая формулировка также устроила.

Осенью 1925 года семья Линдеров приехала в Париж и остановилась в отеле «Балтимор» на Авеню Клебер. По утверждению окружающих, 30 октября они были на просмотре фильма по роману Генрика Сенкевича «Камо грядеши», содержащего сцену двойного самоубийства Петрония и Эвники. Это была итальянская версия «Quo Vadis» 1924 года. Тем же вечером Макс и его 20-летняя жена Элен заперлись в своих апартаментах на четвёртом этаже гостиницы, попросив их не беспокоить. Облачившись в пижамы, они приняли по большой дозе снотворного и ввели морфий. После этого Макс сначала жене, а потом себе вскрыл опасной бритвой кровеносные сосуды на запястьях. Утром следующего дня встревоженная мать Элен Матильда, ожидавшая в 10 утра телефонного звонка от дочери, после многочисленных попыток уговорила персонал вскрыть дверь. Пара находилась в состоянии глубокой комы. Реанимационные мероприятия в частной клинике оказались тщетными. Смерть Элен констатировали в 5 часов вечера, Макса Линдера — около полуночи. Некоторые источники называют более точное время — 00 часов 25 минут 1 ноября 1925 года, что даёт основание им считать днём смерти актёра именно эту дату. Пара предсмертных записок не оставила. Элен была кремирована в Париже и похоронена в присутствии только самых близких родственников. Тело Макса Линдера погребено на его родине в Сен-Лубесе после пышной церемонии в присутствии сотен поклонников талантливого комика.

Оценки художественного образа

«Он появился на французском экране — изящный щёголь в визитке и полосатых панталонах, в перчатках цвета свежего масла, в цилиндре, с бамбуковой тросточкой и в ботинках на пуговицах и на высоких каблучках. Его пробор безукоризнен, улыбка ослепительна, манеры самоуверенны и грациозны. Только в больших черных глазах можно подчас уловить разочарование и скуку.

Образ Макса — столичного франта, денди, окончательно сформировался к 1910 году: одетый по последней моде молодой человек из обеспеченной (но не аристократической) семьи. Он ухаживает за девушками, веселится с друзьями и часто выпивает лишнее. У него есть собственная квартира, прислуга. Никогда не работает. В комические ситуации чаще всего попадает из-за мгновенной пылкой влюблённости, сильного опьянения, желания произвести впечатление и тому подобное. По мнению Леонида Трауберга очевидно, что именно образ дамского угодника обеспечил популярность актёру, привлёк в кино и многие годы удерживал интерес к нему «слабого пола».

Творчество комика не всегда отличалось стабильностью, равномерностью. Вместе с блестящими работами и даже прорывами в кинематографии, сопоставимыми с новаторскими идеями Чаплина, у него есть и слабые, «проходные» картины, в которых сюжет вял и скучен. Техника съёмки, и это относится ко всему кинематографу того периода, ещё крайне примитивна. Если в сцене задействованы несколько актёров, выбирается общий план. Если двое — средний, так называемый «американский» план. Один или два крупных плана за десятиминутную ленту используются лишь для того, чтобы подчеркнуть какую-нибудь деталь. И у Макса Линдера, и у Чарли Чаплина всё подчинено сценарию — актёры, трюки, комизм. Техника, способ подачи материала остаются ещё на втором месте. Камера фиксирует лишь главного героя и его действия. Следует отметить, что окружающие Линдера эпизодические персонажи менее карикатурны, чем у Чаплина, они рисуются хоть и гротескными, но реалистичными чертами. В актёрской игре Макса Линдера критики отмечают расчётливую скупость комических приемов. Например, в фильме «Макс — жертва хинина» он, совершив несколько нарочито ускоренных движений, сопровождающихся мимикой на грани гримасы, вдруг застывает. Отчасти эта пауза выдержана «для аплодисментов», для того чтобы дать зрителю возможность вдоволь посмеяться над шуткой. Во время этих секундных перерывов он иногда полностью теряет беззаботное веселье, а внимательный зритель угадывает даже грусть или испуг. Необходимо напомнить, что не персонаж, а Линдер-актёр, реальный человек, был подвержен неврастении. Но именно такие моменты, иногда продуманные, иногда случающиеся под влиянием психофизического состояния, сформировали стиль артиста, его натуру. Жорж Садуль сравнивал такую артистическую манеру с синкопичностью зарождающегося в тот же период джаза .

Иногда комику ставят в упрёк заигрывание со зрителем, использование условных жестов из пантомимы. Например, поднесённая к лицу рука, постепенно раскрывающаяся, словно бутон: знак, что герою только что понравилась женщина.

Следует иметь в виду, что негативная критика комика была минимальной, подавляющее число рецензий носило восторженный оттенок. Французский режиссёр и теоретик кинематографа Луи Деллюк так отзывался об актёре:

Макс Линдер — величайший актёр французского кино. Я восхищаюсь им. Именно он — и притом он один — раньше других добивался простоты, необходимой в киноискусстве. Создавая свои фильмы, он проявил удивительное понимание специфики кино… Ритм его сцен, лаконичность средств выражения, а прежде всего форма его сценариев — большинство из них довольно забавны, а многие и остроумны — доказывают, что он на много лет предвосхитил появление «Авангарда» — ведь ему не умели ни подражать, ни тем более помогать. Максу Линдеру приходилось даже самому учить своих актеров. Это кажется невероятным. Если лет через десять начнут изучать его фильмы, все будут поражены, как много в них было заложено… Он заслуженно пользовался широкой популярностью, ибо знания, искусство, молодость, всё неожиданное и невероятное равно отражены в его комических фантазиях. Вот истинный комик и юморист.

Творческое наследие и влияние на кинематограф

Киноведы считают, что фактическая фильмография Макса Линдера составляет не менее 500 картин. Это утверждение верно, как минимум, на том основании, что ещё в начале 1910 года журнал «Cine Journal» упоминает о 220 его лентах, а репортёр британского издания о кино «Pictures and Picturegoer» во время интервью 1923 года в доме актёра пишет об увиденной им коллекции, состоящей из более чем 400 оригиналов лент. К сожалению, большая их часть утрачена безвозвратно. Упоминавшийся выше старший брат комика Морис, страдающий слабоумием в результате перенесённого сифилиса, после самоубийства актёра решил спрятать коллекцию. Он собрал все ленты, хранящиеся в доме, и закопал их в саду. Грунтовые воды и насекомые уничтожили плёнки. Титаническую работу по восстановлению фильмотеки предприняла дочь Линдера — Мод. Сразу после суицида родителей она была передана на воспитание родственникам Линдера. О том кто её отец, о его последнем трагическом решении девушке не сообщали до взрослого возраста. После этого в течение многих лет Мод собирала сохранившиеся копии фильмов Макса в частных коллекциях и государственных хранилищах по всему миру. Удалось восстановить около 200 картин.

В 1963 году Мод подготовила и выпустила в прокат картину «В компании Макса Линдера» (фр. En compagnie de Max Linder), состоящую из трёх лент американского периода творчества: «Будьте моей женой», «Семь лет несчастья» и «Три пройдохи». В 1988 году под её же редакцией был выпущен документально-художественный фильм «Человек в цилиндре» (англ. The Man in the Silk Hat). Кроме упоминавшегося выше влияния, которое творчество Макс Линдера оказало на Чарли Чаплина и Бастера Китона, часто упоминается его художественная взаимосвязь с работами режиссёров Мака Сеннета — «родителя» так называемых кистоунских комедий и Кинга Видора. Он участвовал в становлении карьеры Мориса Шевалье (дебют которого состоялся в фильме Линдера «По привычке» фр. Par habitude, 1911 год), Рэймонда Гриффита, Адольфа Менжу.

Некоторые находки Линдера кинематографисты позже будут использовать многократно. В фильме «Макс — тореадор» корова, которая куплена для отработки приёмов корриды, в одной из сцен попадает в роскошную спальню. В будущем комизм ситуации с животным в чуждой обстановке будут обыгрывать Бастер Китон («На запад», англ. Go West, 1923 год), Бунюэль (корова в доме маркизы де Икс в фильме «Золотой век», 1930 год), Григорий Александров (стадо, громящее банкетный зал в «Весёлых ребятах») и так далее. В ленте «Макс — виртуоз» лже-пианист, оттягивая момент начала выступления, роняет в рояль пенсне и в его поисках буквально разбирает инструмент по деталям. Аналогичный трюк, но уже с автомобилями, будут проделывать американские комики Лорел и Харди в 1930-е годы. Эпизод, когда героя Леонида Гайдая Балбеса в кинокомедии «Операция „Ы“» смертельно ранят шпагой в сердце, но вместо струившейся крови оказывается вино из разбитой бутылки, — практически дословная цитата из «Трёх пройдох» Линдера. Примеров обращения к творческому опыту кинематографиста можно привести десятки, но, вероятно, самым классическим из них останется эпизод перед зеркалом из ленты «Семь лет несчастья». Слуга и служанка героя случайно разбивают большое зеркало в туалетной комнате. Утром Макс в состоянии сильного алкогольного похмелья идёт бриться. Повар, несколько похожий на хозяина, успевает переодеться в пижаму и зеркально копирует его движения. Тот списывает внешние различия на своё состояние, но скоро начинает понимать подвох. Его отвлекает телефонный звонок. В это время слуги вставляют в раму новое зеркало. Макс, желая наказать повара, бросает в зеркало тяжёлый башмак и, соответственно, разбивает его. В различных вариациях это было повторено в фильмах «Утиный суп» (США, 1931 год), «Розовая пантера» (Великобритания, 1963 год), «Остров Гиллигана» (США, 1966 год), «Большой бизнес» (США, 1988 год), «Ширли-мырли» (Россия, 1995 год), эпизоде «Зазеркалье» сериала «Секретные материалы» (США, 1998 год), мультфильмах «Одинокие приведения» с Микки Маусом (1931 год), «Средство для волос» с Багзом Банни (1945 год), «Дорога в Германию» с Гриффинами и многих других работах. В кинематографе Российской империи и, позже, в РСФСР образ Макса (фамилию которого произносили искажённо, на немецкий манер, с ударением на первом слоге — Ли́ндер) неоднократно дублировался и, в некотором смысле, намеренно эксплуатировался. В разгар его популярности в 1913 году независимо друг от друга появились два экранных героя с постоянной маской, два «городских жуира» — Антоша (в исполнении комика из Варшавы Антона Фехтнера) и Аркаша (в исполнении эксцентрика театра-кабаре «Летучая мышь» Аркадия Бойтлера). Картины первого финансировал и продвигал Александр Дранков. В их основе — лёгкие постановочные сценки, чаще всего обращающиеся к сексуальности массового зрителя, среди которых «Антоша — вор», «Антоша в балете», «Антоша — укротитель тёщ», «Антоша-двоеженец», «Антоша лысеет», «Антоша между двух огней». Постоянный конкурент Дранкова — Александр Ханжонков, в те же годы открывает серию об Аркаше: «Аркаша женится», «Комната N 13 или Аркашке не везёт», «Аркадий — контролёр спальных вагонов», «Аркаша — спортсмен или для любви преграды нет» и так далее. Впоследствии киноведы именно Аркашу (Аркадия Бойтлера) назвали наиболее одарённым комиком дореволюционного кинематографа России.

В стилистике близкой французскому артисту работал ещё один актёр, клоун, друг Владимира Маяковского — Виталий Лазаренко. Его мастерство высоко оценивалось рецензентами. Основатель советского циркового искусства Рудольф Славский цитирует журнал «Артистический мир»: «Мимика, грация и глубокое понимание психических переживаний героя, справедливо создали Виталию Лазаренко название русского Макса Линдера». Сам же Маяковский использовал образ Линдера и Асты Нильсон в своём фильме 1918 года «Закованная фильмой». Популярная советская кинокомедия середины 1970-х годов «Здравствуйте, я ваша тётя!» и её персонажи во многом демонстрируют дань уважения творчеству французского актёра, его вкладу в кинематограф. Кроме того, что в фильме демонстрируется несколько эпизодов из картин с участием Макса Линдера, один из главных персонажей Джеки Чесней (в исполнении Олега Шкловского) — добрая пародия на французского комика, «буржуа, который стремится казаться светским львом, субтильный господин, вечно попадающий в нелепое положение и всеми силами старающийся сохранить своё достоинство и элегантность» .

Избранная фильмография

Наиболее значимые и (или) часто упоминаемые в киноведческих источниках фильмы Макса Линдера (по Ж. Садулю и Р. Юреневу).

Год		Русское название	Оригинальное название	Роль
1905	ф	Первый выход гимназиста или Первый выход школьника	La Première Sortie d'un collégien	актёр
1907	ф	Дебют фигуриста или Дебют конькобежца	Les Débuts d'un patineur	актёр
1908	ф	Макс — воздухоплаватель	Max aéronaute	актёр
1908	ф	Да здравствует холостяцкая жизнь!	Vive la vie de garçon	актёр, режиссёр
1909	ф	Не целуйте вашу служанку	N'embrassez pas votre bonne	актёр
1910	ф	Макс ищет невесту	Max cherche une fiancée	актёр, режиссёр
1910	ф	Макс — гипнотизёр	Max hypnotisé	актёр
1911	ф	Макс — жертва хинина	Max victime du quinquina	актёр, режиссёр
1912	ф	Макс — преподаватель танго	Max, professeur de tango	актёр, режиссёр, сценарист
1912	ф	Макс — законодатель мод	Max lance la mode	актёр, режиссёр, сценарист
1913	ф	Макс — тореадор	Max toréador	актёр, режиссёр, сценарист
1913	ф	Макс — виртуоз	Max virtuose	актёр, режиссёр, сценарист
1913	ф	Макс — ревнивец	Max jaloux	актёр, режиссёр, сценарист
1915	ф	Макс и шпион	Max et l'espion	актёр, режиссёр, сценарист
1916	ф	Макс — врач поневоле	Max médecin malgré lui	актёр, режиссёр, сценарист
1917	ф	Макс пересекает океан	Max Comes Across	актёр, режиссёр, сценарист
1917	ф	Макс хочет развестись	Max Wants a Divorce	актёр, режиссёр, сценарист
1917	ф	Макс и такси	Max in a Taxi	актёр, режиссёр, сценарист
1919	ф	Маленькое кафе	Le Petit Café	актёр, сценарист
1920	ф	Священный огонь	Le Feu sacré	актёр, режиссёр, сценарист
1920	ф	Будьте моей женой	оригинальное название	актёр, режиссёр, сценарист
1921	ф	Семь лет несчастья	Seven Years Bad Luck	актёр, режиссёр, сценарист
1922	ф	Три пройдохи или Три мушкетёра	The Three Must-Get-Theres	актёр, режиссёр, сценарист
1923	ф	На помощь!	Au secours!	актёр, сценарист
1924	ф	Король цирка	Der Zirkuskönig	актёр, сценарист

Литература

• Садуль Ж. [www.litmir.me/a/?id=75525 Всеобщая история кино] = Histoire générale du cinéma. — Свердловск: Искусство, 1958. — Т. 2. — 119 с.
• Юренев Р. [books.google.ru/books?id=-2r8AgAAQBAJ&pg=PT21&dq=%D0%BC%D0%B0%D0%BA%D1%81+%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B4%D0%B5%D1%80+-linder&hl=ru&sa=X&ei=8aT8VIO_BOvjywOB1IHgDg&ved=0CEoQ6AEwCQ#v=onepage&q=%D0%BC%D0%B0%D0%BA%D1%81%20%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B4%D0%B5%D1%80%20-linder&f=false Комики мирового экрана]. — Москва: Искусство, 1966. — 286 с.
• Юткевич С. «Макс Линдер. Жизнь — Работа — Смерть»., М.-Л., 1926
• Трауберг Л. Мир наизнанку: социально-критические мотивы в американской кинокомедии 1910-1930-х годов // Избранные произведения в 2 томах. — М.: Искусство, 1988. — Т. 2. — С. 268. — 544 с. — 15 000 экз.
• Комаров С. Немое кино // История зарубежного кино. — Москва: Искусство, 1965. — Т. 1. — 470 с. — 15 000 экз.
• Дорошевич В. Макс Линдер // Рассказы и очерки. — Москва: Московский рабочий, 1966. — 488 с. — 100 000 экз.

Ссылки

• [www.institut-max-linder.com/contact.html Институт Макса Линдера]
• [www.maxlinder.de/chronicleE.htm Сайт поклонников творчества Макса Линдера]  (англ.)  (фр.)  (нем.)
• Влас Михайлович Дорошевич. «Макс Линдер»
• [www.youtube.com/playlist?list=PLC0fGxiEyGTpNr7RHkEHQKTa72ViqeLEp Фильмы Макса Линдера] на Youtube

Отрывок, характеризующий Макс Линдер

Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.