Макулатура
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
 |
Проверить информацию. Необходимо проверить точность фактов и достоверность сведений, изложенных в этой статье.
На странице обсуждения должны быть пояснения. |
Макулатура (нем. Makulatur, от лат. maculo — пачкаю) — отходы производства, переработки и потребления всех видов бумаги и картона, пригодных для дальнейшего использования в качестве волокнистого сырья. Вместо термина макулатура в литературе используют как синонимы термины «вторичное волокно» или «вторичное сырье» (в контексте).
Макулатура используется в качестве вторичного сырья при производстве бумаги (писчей, типографской и туалетной бумаги), тарного и упаковочного картона, а также кровельных, изоляционных и других строительных материалов. Использование макулатуры существенно экономит древесину (1 тонна макулатуры заменяет около 4 кубических метров древесины или 100 кг макулатуры спасают 1 дерево) и позволяет уменьшить вырубку лесов. Макулатура может быть переработана не более чем 5-7 раз прежде чем её волокна станут короткими и непригодными для изготовления бумаги.
Подавляющая часть макулатуры заготавливается из легкодоступных компактных источников: промышленных, торговых и административных предприятий и учреждений. Организуется сбор её у населения. Для стимулирования сбора макулатуры в настоящее время используется следующая технология: специализированные предприятия приобретают за деньги небольшие партии макулатуры у сборщиков, а затем продают крупные партии макулатуры бумажным фабрикам. Современная система сбора и переработки макулатуры предусматривает оснащение мест концентрации макулатуры специальным оборудованием.
Однако в СССР, начиная с 1960-х гг., существовала иная система сбора макулатуры. Во-первых, к сбору макулатуры привлекались учащиеся школ. Для каждой школы была установлена годовая норма сбора макулатуры.
Во-вторых, для стимулирования сбора макулатуры гражданами производился обмен собранной ими макулатуры на так называемые дефицитные, то есть отсутствующие в свободной продаже товары, прежде всего книги. В СССР существовала сеть приёмных пунктов-магазинов «Стимул», граждане сдавали макулатуру и тряпки. После единовременной сдачи 10 кг макулатуры выдавался талон для приобретения дефицитной книги. Однако купить книгу можно было только после сдачи 20 кг макулатуры за один том. При последующей сдаче дополнительных килограммов на талон наклеивали марки. Если художественная книга шла в двух томах — то нужно было сдать 40 кг макулатуры. Некоторые вещи можно было купить только после сдачи определённого количества килограммов тряпок, например, магнитофонную кассету, кубик Рубика.
Макулатура составляет по весу примерно 40 % всех твёрдых отходов.
На 2004 год уровень сбора макулатуры в России составил 12 %, в мире - 49 %, в США - 50 %, в Европе - 59,4 %. Самый высокий уровень сбора макулатуры был в Германии и составил 73,6 %.
По данным на начало 2008 года Европа по-прежнему остаётся мировым лидером по сбору макулатуры с уровнем в 64,5 %.
Содержание
Классификация макулатуры
В странах Евросоюза классификация макулатуры подчиняется стандарту EN 643 (2002): [www.waste.ru/uploads/library/en_643.pdf European List of Standard Grades of Recovered Paper and Board].
В России и странах СНГ макулатура бумажная и картонная заготавливается и закупается перерабатывающими предприятиями в соответствии с ГОСТ 10700-97. В соответствии с ним, выделяют следующие группы и марки макулатуры (кратко):
- ГРУППА «А» — макулатура высокого качества.
- марка МС-1А — отходы производства белой немелованной бумаги для письма и печати (кроме газетной).
- марка МС-2А — отходы производства всех видов белой бумаги в виде обрезков с линовкой и чёрно-белой или цветной полосой.
- марка МС-3А — отходы производства бумаги из сульфатной небеленой целлюлозы.
- марка МС-4А — использованные бумажные мешки невлагопрочные.
- ГРУППА «Б» — макулатура среднего качества.
- марка МС-5Б — отходы производства и потребления гофрированного картона и его компонентов.
- марка МС-6Б — отходы производства и потребления картона всех видов с печатью.
- марка МС-7Б — использованные книги, журналы, брошюры, проспекты, каталоги, блокноты и другие виды полиграфической и бумажно-беловой продукции, изготовленные из белой бумаги, без переплётов, обложек и корешков.
- ГРУППА «В» — макулатура низкого качества.
- марка МС-8В — отходы производства и потребления газет и газетной бумаги.
- марка МС-9В — бумажные гильзы, шпули, втулки.
- марка МС-10В — литые изделия из бумажной массы.
- марка МС-11В — отходы производства и потребления бумаги и картона с пропиткой и покрытием.
- марка МС-12В — отходы производства и потребления бумаги и картона чёрного и коричневого цветов, бумага с копировальным слоем и пр.
- марка МС-13В — отходы производства и потребления различных видов картона, белой и цветной бумаги (кроме чёрного и коричневого цветов).
Интересные факты
- 115 млрд. страниц офисной бумаги, в среднем, ежегодно переводится в макулатуру пользователями персональных компьютеров во всём мире;
- 10 тыс. деревьев вырубается ежегодно в Китае для производства поздравительных открыток;
- 54 кг газетной бумаги, сданной в переработку, позволяют сохранить одно дерево;
- 15 млн деревьев − эквивалент возросшей потребности к получению бумажных копий в США за последние 20 лет.
Книги, изданные в «макулатурной серии»
- Александр Дюма. Королева Марго. Москва, издательство «Художественная литература», 1974, тираж 500 тыс. экз.
- Стендаль. Пармская обитель. Минск, издательство «Мастацкая лiтература», 1976, тираж 450 тыс. экз.
- Сочинения Козьмы Пруткова. Москва, издательство «Художественная литература», 1976, тираж 1 млн экз.
- Александр Дюма. Три мушкетера. Москва, издательство «Художественная литература», 1976, тираж 1 млн экз.
- Александр Дюма. Двадцать лет спустя. Москва, издательство «Художественная литература», 1976, тираж 1 млн экз.
- Александр Дюма. Граф Монте-Кристо. (в двух томах) Москва, издательство «Художественная литература», 1977, тираж 1 млн экз.
- Александр Дюма. Виконт де Бражелон. (в трёх томах) Москва, издательство «Художественная литература», 1978, тираж 1 млн 350 тыс. экз.
- Александр Дюма. Графиня де Монсоро. Москва, издательство «Художественная литература», 1979, тираж 2 млн экз.
- Александр Дюма. Сорок пять. Москва, издательство «Художественная литература», 1981, тираж 1 млн экз.
- Александр Дюма. Учитель фехтования. Чёрный тюльпан. Москва, издательство «Правда», 1981, тираж 2 млн экз.
- Морис Дрюон. Проклятые короли. (в четырёх томах) Москва, издательство «Художественная литература»; Минск, издательство «Мастацкая лiтература»; Ленинград, издательство «Лениздат», 1981, тираж 4 млн экз.
- Гилберт Честертон. Рассказы. Москва, издательство «Правда», 1981, тираж 700 тыс. экз.
- Василий Ян. К «последнему морю». Юность полководца. Москва, издательство «Правда», 1981, тираж 1,5 млн экз.
- Михаил Зощенко. Избранное. Москва, издательство «Правда», 1981, тираж 150 тыс. экз.
- Алексей Толстой. Эмигранты. Москва, издательство «Правда», 1982, тираж 3 млн экз.
- Жорж Сименон. Признания Мегрэ. Романы. Москва, издательство «Правда», 1982, тираж 3 млн экз.
- Александр Дюма. Асканио. Москва, издательство «Правда», 1982, тираж 3 млн экз.
- Лион Фейхтвангер. Гойя. Москва, издательство «Правда», 1982, тираж 3 млн экз.
- Анатолий Виноградов. Черный консул. Минск, издательство «Полымя», 1982, тираж 400 тыс. экз.
- Луи Буссенар. Похитители бриллиантов. Минск, издательство «Народная Асвета», 1982, тираж 2 млн экз.
- Александр Афанасьев. Народные русские сказки. Москва, издательство «Правда», 1982, тираж 3 млн экз.
- Гюстав Флобер. Саламбо. Минск, издательство «Народная Асвета», 1983, тираж 300 тыс. экз.
- Сборник: Английский детектив. (Чарльз П. Сноу. Смерть под парусом.; Грэм Грин. Ведомство страха.; Дик Френсис. Фаворит.) Москва, издательство «Правда», 1983, тираж 3 млн экз.
- Сомерсет Моэм. Луна и грош. Театр. Рассказы. Москва, издательство «Правда», 1983, тираж 3 млн экз.
- Эмиль Золя. Страница любви. Доктор Паскаль. Москва, издательство «Правда», 1983, тираж 3 млн экз.
- Иван Бунин. Рассказы. Москва, издательство «Правда», 1983, тираж 1 млн 700 тыс. экз
- Анатолий Виноградов. Повесть о братьях Тургеневых. Осуждение Паганини. Ленинград, издательство «Лениздат», 1983, тираж 1,5 млн экз.
- Иван Лажечников. Последний Новик. Москва, издательство «Правда», 1983, тираж 3 млн экз.
- Григорий Данилевский. Беглые в Новороссии. Воля. Княжна Тараканова. Москва, издательство «Правда», 1983, тираж 3 млн экз.
- Жюль Верн. Таинственный остров. Киев, издательство ЦК ЛКСМУ «Молодь», 1984, тираж 650 тыс. экз.; Минск, издательство «Белорусская Советская Энциклопедия» имени Петруся Бровки, тираж 450 тыс. экз.
- Артур Конан Дойл. Записки о Шерлоке Холмсе. Минск, издательство «Вышэйшая школа», 1984, тираж 1 млн экз.
- Майн Рид. Всадник без головы. Ленинград, издательство «Лениздат», 1984, тираж 2,5 млн экз.
- Рафаэль Сабатини. Одиссея капитана Блада. Хроника капитана Блада. Москва, издательство «Правда», 1984, тираж 2,9 млн экз.
- Юрий Тынянов. Смерть Вазир-Мухтара. Рассказы. Москва, издательство «Правда», 1984, тираж 1,5 млн экз.
- А. К. Толстой. Князь Серебряный. Минск, издательство «Мастацкая лiтература», 1984, тираж 1,6 млн экз.
- Джек Лондон. Собрание сочинений. (в четырёх томах) Москва, издательство «Правда», 1984, тираж 3 млн экз.
- Друзья Пушкина (сборник, в двух томах). Москва, издательство «Правда», 1985, тираж 500 тыс. экз.
- Владимир Богомолов. Момент истины. Москва, издательство «Правда», 1985, тираж 2 млн экз.
- Эрих Мария Ремарк. На Западном фронте без перемен. Три товарища. Москва, издательство «Правда», 1985, тираж 1 млн экз.
- Рафаэлло Джованьоли. Спартак. Москва, издательство «Правда», 1985, тираж 900 тыс. экз.
- Джеймс Фенимор Купер. Последний из могикан. Минск, издательство «Беларусь», 1985, тираж 3 млн экз.
- Александр Степанов. Порт-Артур. (в двух томах) Москва, издательство «Правда», 1985, тираж 1,5 млн экз.
- Алексей Новиков-Прибой. Цусима. (в двух томах) Москва, издательство «Правда», 1985, тираж 750 тыс. экз.
- Сборник: Малыш и Карлсон. Алан Александр Милн. Винни Пух и все-все-все. Москва, издательство «Правда», 1985, тираж 3,5 млн экз.
- Сказки русских писателей (антология). Москва, издательство «Правда», 1985, тираж 500 тыс. экз.
- Сказки зарубежных писателей (антология). Москва, издательство «Правда», 1986, тираж 1,5 млн экз.
- Алексей Чапыгин. Разин Степан. Минск, издательство «Мастацкая лiтература», 1986, тираж 1,4 млн экз.
- «Тысяча и одна ночь» (Избранные сказки) (в четырёх томах) Москва, издательство «Правда», 1986, тираж 2 млн экз.
- Андраш Беркеши. Перстень с печаткой. Москва, издательство «Правда», 1986, тираж 3 млн экз.
- Проспер Мериме. Избранное. Москва, издательство «Правда», 1986, тираж 2 млн экз.
- Аркадий Гайдар. Избранное. Москва, издательство «Правда», 1986, тираж 500 тыс. экз.
- Шарль де Костер. Легенда об Уленшпигеле. Москва, издательство «Правда», 1986, тираж 500 тыс. экз.
- Сборник: Джанни Родари. Приключения Чиполлино. Памела Трэверс. Мэри Поппинс. Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц. Минск, издательство «Вышэйшая школа», 1986, тираж 2,2 млн экз.
- О'Генри. Короли и капуста. Новеллы Ленинград, издательство «Лениздат», 1986, тираж 2 млн экз.
- Теодор Драйзер. Сестра Керри. Москва, издательство «Правда», 1986, тираж 2 млн экз.
- Антонин Ладинский. Когда пал Херсонес. Анна Ярославна — королева Франции. Минск, издательство «Мастацкая лiтература», 1987, тираж 2,5 млн экз.
- Антонин Ладинский. Последний путь Владимира Мономаха. Минск, издательство «Мастацкая лiтература», 1987, тираж 2,5 млн экз.
- Антонин Ладинский. В дни Каракаллы. Минск, издательство «Мастацкая лiтература», 1987, тираж 2,5 млн экз.
- Сказки народов мира (антология). Москва, издательство «Правда», 1987, тираж 1,5 млн экз.
- Анатолий Иванов. Вечный зов. (в двух томах) Москва, издательство «Правда», 1987, тираж 750 тыс. экз.
- Александр Беляев. Голова профессора Доуэля. Москва, издательство «Правда», 1987, тираж 1 млн экз.
- Рэй Брэдбери. О скитаньях вечных и о Земле. Москва, издательство «Правда», 1987, тираж 2,5 млн экз.
- Теодор Драйзер. Финансист. Ленинград, издательство «Лениздат», 1987, тираж 2,5 млн экз.
- Теодор Драйзер. Титан. Ленинград, издательство «Лениздат», 1988, тираж 2,5 млн экз.
- Михаил Булгаков. Белая Гвардия. Мастер и Маргарита. Минск, издательство «Мастацкая лiтература», 1988, тираж 2 млн 900 тыс. экз.
- Иван Ефремов. Лезвие бритвы. Москва, издательство «Правда», 1988, тираж 2 млн экз.
- Николай Карамзин. Предания веков. Москва, издательство «Правда», 1988, тираж 2 млн экз.
- Евгений Федоров. Каменный Пояс. (в трёх томах, 4-х книгах) Минск, издательство «Вышэйшая школа», 1988—1989, тираж 2,5 млн экз.
- Шарлотта Бронте. Джейн Эйр. Москва, издательство «Правда», 1988, тираж 1,5 млн экз.
- Джек Лондон. Лунная долина. Сердца трёх. Москва, издательство «Правда», 1988, тираж 2 млн экз.
- Болеслав Прус. Фараон. Москва, издательство «Правда», 1988, тираж 2 млн экз.
- Генрих Манн. Молодые годы короля Генриха IV. Москва, издательство «Правда», 1988, тираж 3 млн экз.
- Генрих Манн. Зрелые годы короля Генриха IV. Москва, издательство «Правда», 1989, тираж 3 млн экз.
- Теодор Драйзер. Стоик. Оплот. Ленинград, издательство «Лениздат», 1989, тираж 2,5 млн экз.
- Жорж Санд. Консуэло. Москва, издательство «Правда», 1989, тираж 500 тыс. экз.
- Сборник: Городок в табакерке. Сказки русских писателей. Москва, издательство «Правда», 1989, тираж 3 млн экз.
- Сергей Соловьёв. Чтения и рассказы по истории России. Москва, издательство «Правда», 1989, тираж 3 млн экз.
- Генрих Сенкевич. Камо грядеши. Ганя. В прериях. Ленинград, издательство «Лениздат», 1990, тираж 2,5 млн экз.
- Александр Дюма. Две Дианы. Москва, издательство «Правда», 1990, тираж 5 млн экз.
- Жоржи Амаду. Дона Флор и два её мужа. Москва, издательство «Правда», 1990, тираж 0,2 млн экз.
- Василий Ключевский. Исторические портреты. Москва, издательство «Правда», 1990, тираж 2 млн экз.
- Генри Райдер Хаггард. Копи царя Соломона. Прекрасная Маргарет. Минск, издательство «Вышэйшая школа», 1990, тираж 2 млн экз.
- Генри Райдер Хаггард. Дочь Монтесумы. Минск, издательство «Вышэйшая школа», 1990, тираж 2 млн экз.
- Джеймс Фенимор Купер. Шпион. (Шпион, или Повесть о нейтральной территории.) Минск, издательство «Юнацтва», 1990, тираж 2 млн экз.
- Роберт Штильмарк. Наследник из Калькутты. Москва, издательство «Правда», 1991, тираж 2 млн экз.
- Маргарет Митчелл. Унесенные ветром. (в двух томах) Москва, издательство «Правда», 1991, тираж 2 млн экз.
См. также
- [20th.su/2013/10/22/sdaj-makulaturu-stan-obladatelem-deficitnoj-knigi/ Сдай макулатуру — стань обладателем дефицитной книги]. Сдача макулатуры в СССР
Напишите отзыв о статье "Макулатура"
Примечания
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 8 декабря 2011 года. |
Отрывок, характеризующий Макулатура
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
