Мак-Брайд, Джон (адмирал)

Джон Мак-Брайд
John MacBride
Джон Мак-Брайд, адмирал синей эскадры
Дата рождения	1735(1735)
Место рождения	Шотландия
Дата смерти	17 февраля 1800(1800-02-17)
Место смерти	Лондон
Принадлежность	Великобритания
Род войск	Королевский флот
Годы службы	1754—1800
Звание	адмирал
Командовал	HMS Grace HMS Grampus HMS Cruizer HMS Renown HMS Jason HMS Seaford HMS Arethusa HMS Southampton HMS Orpheus HMS Bienfaisant HMS Artois HMS Druid HMS Cumberland
Сражения/войны	Семилетняя война Фолклендская экспедиция Война за независимость США Бой у острова Уэссан Битва при лунном свете Доггер-банка м. Спартель Французские революционные войны Остенде Бретань

Джон Мак-Брайд, или Макбрайд (англ. John MacBride, ок. 1735 − 17 февраля 1800, Лондон) — офицер Королевского флота и политик, впоследствии адмирал, служил в период Семилетней войны, Американской войны за независимость и Французских революционных войн.

Пришел на флот после службы на торговых судах. Отличился в ряде боев во время Семилетней войны, в том числе увел из гавани приватир, что и принесло ему звание полного капитана до конца конфликта. Сыграл важную роль в создании и обеспечении британского поселения на Фолклендских островах в годы мира, а также оказал услугу королевской семье, доставив по назначению сестру короля, Каролину Матильду. По-прежнему будучи на действительной службе к началу войны с американскими колониями, Мак-Брайд принял командование линейным кораблем и участвовал в боях под началом Кеппеля и Родни. Также был активен в охоте на приватиров, захватил Comte d’Artois в жарком бою у берегов Ирландии. Далее следует служба с флотом Паркера против голландцев и с Баррингтоном в Канале.

Мак-Брайд закончил войну службой на берегу в Ирландии, а в 1784 году приступил к политической карьере, став членом Парламента от Плимута. Получил адмиральское звание с началом войны с революционной Францией, командовал эскадрами у вражеских берегов и доставлял войска для поддержки сухопутных операций на континенте. Закончил активную службу в 1795 году, хотя впоследствии был повышен до адмирала, незадолго до своей смерти в 1800 году.

Семья и молодые годы

Джон Мак-Брайд родился в Шотландии около 1735 года, второй сын пресвитерианского священника Роберта Мак-Брайда. Семья переехала в Ирландию вскоре после рождения Джона, когда Роберт получил приход Бэллимани, в графстве Антрим. Брат Джона, Дэвид Мак-Брайд, выдвинулся как автор медицинских текстов. Джон Мак-Брайд впервые пошел в море на торговом судне в 1751 году и поступил в Королевский флот в качестве матроса три года спустя, в 1754 году. Служил в течение нескольких лет на 24-пушечном HMS Garland в Вест-Индии, затем вернулся в британске воды, и несколько месяцев служил на борту HMS Norfolk, флагмана в Даунс.

Мак-Брайд выдержал экзамен на лейтенанта 6 октября 1758 года, и 27 октября получил офицерский патент. Он был переведен на наемный куттер Grace, с которым в августе 1761 года обнаружил французский корсар на рейде в Дюнкерке. Мак-Брайд связался с фрегатом HMS Maidsone и запросил у его капитана четыре вооруженных шлюпки с людьми. Капитан Maidsone с готовностью согласился, и в 10 часов вечера шлюпки, приглушив ветошью весла, отошли от британских кораблей и сблизились с корсаром. Они пришли на пистолетный выстрел и окликнули французское судно, а не получив ответа, пошли на абордаж. Британцы атаковали с обоих бортов, и взяли корсар, потеряв двух человек ранеными. Мак-Брайд сам застрелил французского лейтенанта, когда тот наводил пушку на шлюпки. Все французские потери были два человека убитыми и пятеро ранеными. Овладев судном, британцы вывели его в море под пушками французской батареи.

Хорошая служба Мак-Брайда принесла ему продвижение в чин мастера и коммандера 7 апреля 1762 года, и назначение командовать брандером HMS Grampus. С него он 27 мая 1763 года перешел на шлюп HMS Cruizer, все ещё в чине коммандера. Проведя некоторое время в своих водах, 20 июня 1765 года Мак-Брайд был повышен до полного капитана, и принял в командование 30-пушечный HMS Renown. За этим в августе 1765 последовало командование 32-пушечным HMS Jason, и задание основать колонию на Фолклендских островах.

Фолклендские острова

Мак-Брайд прибыл на острова с HMS Jason, HMS Carcass и транспортом снабжения HMS Experiment в январе 1766 года, с приказом обеспечить поселение, а также информировать всех уже имеющихся жителей, что острова являются британским владением. Британцы обстроили Порт-Эгмонт, сделали несколько походов в омывающих острова водах, а в декабре наткнулись на французское поселение. В доброжелательной беседе Мак-Брайд сообщил французскому губернатору мсье де Невилю (фр. de Neville) о британских притязаниях, которые французы вежливо отклонили. Без ведома как де Невиля, так и Мак-Брайда, Луи Антуан де Бугенвиль, который основал французское поселение, согласился продать колонию Испании. В результате напряженность в отношениях между испанскими и британскими властями в 1770 году чуть не привела к войне, но к тому времени Мак-Брайд вернулся домой, доложив о ситуации в правительство. Позже, вероятно в 1770 году, он опубликовал 13-страничную монографию под названием «Журнал ветров и погоды … на Фолклендских островах с 1 февраля 1766 по 19 января 1767 года».

Межвоенные годы

После возвращения в Англию Мак-Брайд в августе 1767 года получил в командование 22-пушечный HMS Seaford с задачей крейсировать в Английском канале. Он провел несколько лет на Seaford, затем был переведен и в марте 1771 года принял командование 32-пушечным HMS Arethusa, а в августе того же года 32-пушечный HMS Southampton. Командовал до мая 1772 года, когда получил приказ командовать небольшой эскадрой, с поручением доставить Каролину Матильду, бывшую королеву Дании и Норвегии и сестру короля Георга III, из Эльсинора в Штадт. Эскадру составили Southampton и два прошлых корабля Мак-Брайда, Seaford и Cruizer. В апреле 1773 года он принял командование HMS Orpheus.

Американская война за независимость

С началом войны с американскими колониями, Мак-Брайд 6 ноября 1776 года был назначен командовать 64-пушечным HMS Bienfaisant. Он присутствовал в адмиральском дивизионе при острове Уэссан 28 июля 1778, но в путаной обстановке серьёзно в бою не участвовал. В последующих спорах об исходе сражения, Мак-Брайд свидетельствовал в пользу адмирала Кеппеля, что было важным фактором в оправдании того на военно-полевом суде. Сэра Хью Паллисера (англ. Hugh Palliser) Мак-Брайд поддержал меньше. Он продолжал командовать Bienfaisant, и в декабре присоединился к флоту сэра Джорджа Родни, направленному на снабжение Гибралтара. На переходе британский флот наткнулся на испанский конвой, доставлявший морские припасы из Сан-Себастьяна в Кадис, и принудил его к бою. Британцам удалось захватить конвой, Мак-Брайд проявил себя в дуэли с испанским флагманом Guipuscoana, который ему и сдался.

16 января флот снова обнаружил испанские корабли, на этот раз у мыса Сент-Винсент. Испанский флот, под командованием адмирала Хуана де Лангара, был принужден к бою, и снова Мак-Брайд был в самой гуще. Он повел свой корабль против Santo Domingo, причем Bienfaisant едва избежал серьёзного урона, когда его противник взорвался. Затем продолжал поиск и захватил флагман де Лангара, в 80-пушечный Fenix. Мак-Брайд послал лейтенанта Томаса Луиса (англ. Thomas Louis) овладеть призом но, так как на Bienfaisant была вспышка оспы, Макбрайд не предприниял обычного в таких случаях шага и не перевел часть пленных к себе на борт. Вместо этого он заключил договор с де Лангара, что в случае встречи с французами или испанцами, тот не будет мешать Fenix защищаться. Если Bienfaisant уйдет, а Fenix будет отбит, де Лангара и его люди считают себя по-прежнему военнопленными и не воюют против Британии, но если Fenix бежит а Bienfaisant будет взят, то де Лангара и его люди освобождаются. На деле, оба корабля добрались до Гибралтара без приключений, после чего Мак-Брайду была оказана честь доставить донесения Родни обратно в Англию. Он отправился немедленно, но был задержан неблагоприятными ветрами. Соответственно, его депеши прибыли через несколько дней после того, как те же донесения достигли Лондона с капитаном Эдвардом Томпсоном (англ. Edward Thomson), который покинул Родни позже Мак-Брайда, но добрался быстрее.

Мак-Брайд и Artois

Флот Родни вернулся в Великобританию в марте, и Мак-Брайд вернулся на Bienfaisant. В начале августа крупный французский приватир, 64-пушечный Comte d’Artois, по сведениям, вышел из Бреста в крейсерство к южному побережью Ирландии. Мак-Брайд получил приказ выйти вместе с 44-пушечным HMS Charon на перехват. Через несколько дней поисков, рано утром 13 августа показался, наконец, неизвестный парус, в погоне за несколькими кораблями конвоя, вышедшего из Корка. Мак-Брайд сблизился и встал против неопознанного корабля, который поднял английский флаг. Корабли пришли на пистолетный выстрел, и только обменявшись с противником окликами, Мак-Брайд мог удовлетворительно назвать его принадлежность. В это время корабли были так близко, (Bienfaisant по носу от Comte d’Artois), что ни один не мог использовать основное вооружение. Вместо этого оба открыли огонь из мушкетов, пока Мак-Брайд не сманеврировал в сторону, и не последовал общий бой. Через 1 час 10 минут французский корабль сдался, имея 21 убитого и 35 раненых, в то время как на Bienfaisant было трое убитых и 20 раненых. Charon вступил в бой только в конце, и имел одного раненого. После этого эпизода Мак-Брайд стал первейшим и красноречивейшим сторонником нового оружия, карронады, в Королевском флоте. В этом бою шесть 12-фунтовых карронад на юте его собственного Bienfaisant много сделали для подавления мушкетного огня — традиционно сильной стороны французов. Захват имел необычное продолжение, когда чуть более года спустя, и с другим капитаном, Bienfaisant захватил другой приватир, на этот раз названный именем графини Софии д’Артуа.

По ещё одному совпадению, в январе 1781 года Мак-Брайд получил в командование 40-пушечный HMS Artois, бывший французский корабль, захваченный в 1780 году HMS Romney. Мак-Брайд служил в Северном море с флотом сэра Хайд-Паркера, и сражался против голландцев в при Доггер-банке 5 августа 1781 года. После битвы Паркер временно перевел Мак-Брайда на 80-пушечный HMS Princess Amelia, чей капитан Джон Мак-Картни (англ. John MacCartney), был убит в бою. Мак-Брайд вернулся к командованию Artois после возвращения флота в порт и продолжил крейсерство в Северном море. 3 декабря он вступил в бой и захватил два больших 24-пушечных голландских приватира, Hercules и Mars. На Mars 9 человек были убиты и 15 ранены, а на Hercules 13 убиты и 20 ранены. На Artois один человек был убит и шесть ранены.

В начале 1782 года Мак-Брайд действовал в Канале, а в апреле был в качестве дозора впереди главных сил под командованием адмирала Самуэля Баррингтона, направленного на перехват французской эскадры, вышедшей из Бреста в Ост-Индию. Он обнаружил противника 20 апреля и предупредил Баррингтона. В этот день британцы пошли на перехват, а на следующий захватили более половины французов. После этого успеха Мак-Брайд был в июне назначен на ирландскую станцию, где занимался прессом на берегу, в то время как Artois крейсировал под командованием первого лейтенанта.

Период мира

В конце войны с Америкой Мак-Брайд оставил командование Artois, но в июне сумел получить 32-пушечный HMS Druid. Командовал до конца года, после чего в его службе в море наступил временный перерыв. Мак-Брайд воспользовался этой возможностью, чтобы заняться политикой, и в 1784 году был избран в Парламент от Плимута. Сохранял мандат до 1790 года. Сделал несколько выступлений по военно-морским вопросам, и заседал в комиссии герцога Ричмонда по обороне Портсмута и Плимута между 1785 и 1786 годами. Он выступил против плана укрепления военно-морских верфей, как на комиссии, так и в Парламенте. В 1788 году вернулся к активной службе, хотя и не в море; принял брандвахтенный корабль в Плимуте, 74-пушечный HMS Cumberland. В 1790 году, в связи с угрозой так называемого Испанского Вооружения, Мак-Брайд повел Cumberland в Торбей, чтобы присоединиться к собранному там флоту лорда Хау.

Французские революционные войны

Мак-Брайд был произведен в контр-адмиралы 1 февраля 1793 года, в порядке общего повышения офицеров с началом войны. Стал командующим в Даунс, командуя эскадрой фрегатов, держал флаг на Cumberland, затем перенес его на 32-пушечный HMS Quebec. Овладел Остенде после французского отступления в начале 1793 года, а в октябре перевозил подкрепления под командованием генерала сэра Чарльза Грея, чтобы помочь в обороне Дюнкерка. В конце года принял командование 36-пушечной HMS Flora и 1 декабря вышел из Портсмута. Доставил армию под командованием эрла Мойра для поддержки французских роялистов в Бретани и Нормандии.

После этого похода он принял командование небольшой эскадрой на Западных подходах, держал флаг на нескольких кораблях, в их числе шлюп HMS Echo, 74-пушечный HMS Minotaur и 64-пушечный HMS Sceptre. Эскадра не добилась существенных успехов, а Мак-Брайд имел несчастье сломать ногу, садясь на лошадь, что вынудило его временно отказаться от своих обязанностей. Он был произведен в контр-адмиралы красной эскадры 11 апреля, а 4 июля в вице-адмиралы синей. Став вице-адмиралом белой эскадры 1 июня 1795 года, Мак-Брайд командовал эскадрой в Северном море, назначенной следить за голландским флотом в Текселе, держал флаг на 74-пушечном HMS Russell. Он ушел в отставку в конце 1795 года, и больше в море не ходил. Однако 14 февраля 1799 года был повышен до адмирала синей эскадры. Адмирал Джон Мак-Брайд умер 17 февраля 1800 года от приступа паралича в кофейне Спринг-гарден, в Лондоне.

Семейная жизнь и неясности

Мак-Брайд женился в начале своей карьеры, но никаких подробностей об этом не сохранилось, кроме того, что его жена была дочерью флотского офицера. Она, предположительно, умерла, так как 14 июля 1774 года Мак-Брайд женился на Урсуле Фолкс (англ. Folkes), старшей дочери Уильяма Фолкса из Хиллингтон-Холл, Норфолк. Их сын, Джон Дэвид Мак-Брайд, стал директором Магдален Холл, Оксфорд. Дочь Мак-Брайда, Шарлотта, в 1795 году вышла замуж за адмирала Томаса Уиллоби Лейка.

Память

• В его честь назван мыс Мак-Брайд-Хед на Фолклендских островах
• В Плимуте на Барбикане сохранился традиционный английский трактир «Адмирал Мак-Брайд», основанный в 1790-х годах.

Ссылки

• [www.admiralmacbride.co.uk/ Admiral McBride — Barbican, Plymouth]
• [www.ageofnelson.org/MichaelPhillips/info.php?ref=5086 BIENFAISANT (64)]

Литература

• Colledge, J. J., Warlow, Ben. Ships of the Royal Navy: The Complete Record of all Fighting Ships of the Royal Navy (Rev. ed. [1969]). London: Chatham, 2006. ISBN 1-86176-281-8
• MacBride, John (d. 1800): Oxford Dictionary of National Biography. 34. Oxford University Press. 1893.
• Navies and the American Revolution, 1775−1783 / Robert Gardiner, ed. — Chatham Publishing, 1997. — ISBN 1-55750-623-X.
• Tracy, Nicholas. Who’s who in Nelson’s Navy: 200 Naval Heroes. London: Chatham, 2006. ISBN 1-86176-244-5
• Winfield, Rif. British Warships in the Age of Sail 1714−1792: Design, Construction, Careers and Fates. London-St.Paul: Seaforth, 2007. ISBN 978-1-84415-700-6

Отрывок, характеризующий Мак-Брайд, Джон (адмирал)

– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.