Малазгирт
Город
Показать/скрыть карты
|
Малазгирт (тур. Malazgirt) — город и район в провинции Муш (Турция).
История
Название города этимологизируется как производное от имени Менуа, царя государства Урарту, видимо, как «город Менуа», что позже в древнеармянском звучании приобрело форму Манавазекерт (Manavazekert, арм. Մանավազակերտ), откуда более поздняя упрощенная форма Маназкерт (Manazkert) или Манцикерт. За свою долгую историю город побывал под властью Ассирии, Урарту, Великой Армении, мидийцев, персов, римлян, парфян, Сасанидов, Византии, Омейядского и Аббасидского арабского халифата, Армянского царства Багратидов, снова Византии (до 1071 г.), Сельджукидов, Румийского султаната, монгольских ильханов, тюрков Каракоюнлу и Ак-Коюнлу, Тамерлана, Айюбидов, Османов и Сефевидов. Окончательно город перешел под османское владычество с 1514 года. В 1071 году именно здесь произошло переломное для истории Византии и православия сражение при Манцикерте, после победы в котором турки-сельджуки начали расселяться по Анатолии. Большинство населения города составляли тогда армяне[1].
Напишите отзыв о статье "Малазгирт"
Примечания
- ↑ Г. Г. Литаврин. Комментарий к главам 44—53 трактата «Об управлении империей». [www.hrono.ru/dokum/0900dok/kb_k44_53.html Комм. 2 к главе 44]
Ссылки
- [www.malazgirt.gov.tr/ Официальный сайт района]
- [www.malazgirt.bel.tr/ Официальный сайт города]
|
Это заготовка статьи о Турции. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| Административное деление ила Муш
|
Отрывок, характеризующий Малазгирт
Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
