Малан, Даниэль Франсуа

Даниэль Франсуа Малан африк. Daniël François Malan<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
премьер-министр ЮАС
4 июня 1948 года — 30 ноября 1954 года
Монарх:	Георг VI Елизавета II
Предшественник:	Ян Смэтс
Преемник:	Йоханнес Стрейдом
Рождение:	22 мая 1874(1874-05-22) Рибек-Вест, Капская колония
Смерть:	7 февраля 1959(1959-02-07) (84 года) Стелленбос, ЮАС
Партия:	Национальная партия

Даниэль Франсуа Малан (африк. Daniël François Malan, 22 мая 1874, Рибек-Вест, Капская колония — 7 февраля 1959, Стелленбос, ЮАС) — южноафриканский кальвинистский проповедник, политик и государственный деятель африканерского национализма. Лидер Национальной партии, премьер-министр Южно-Африканского Союза в 1948—1954 годах. Идеологически сформулировал и проводил в жизнь политику апартеида как государственной системы.

Происхождение

Происходил из рода французских гугенотов, в конце XVII века перебравшихся в Южную Африку из-за религиозных гонений. Клан Маланов был известен и влиятелен в африканерской общине. Предки Даниэля Франсуа Малана участвовали в войнах с зулусами, восстаниях против британцев и Великом треке. Даниэль Франсуа Малан-старший, отец Даниэля Франсуа Малана, был фермером и кальвинистским проповедником.

Патриархальное родовое воспитание Маланов основывалось на бурских традициях и идеях африканерского национализма. Родители Даниэля Франсуа, по его воспоминаниям, были воплощением протестантского благочестия. В то же время Даниэль Франсуа с детства наблюдал несоответствие провозглашаемых принципов с реальным поведением — факты бытовой распущенности, внебрачные связи белых мужчин с цветными и негритянскими женщинами. Впоследствии эти детские впечатления способствовали его убеждённости в необходимости расовой сегрегации.

Даниэль Франсуа имел восьмерых братьев и сестёр. Четверо из них умерли в детском возрасте. Глава семьи рассчитывал, что Даниэль Франсуа унаследует семейную ферму. Однако физически слабый, близорукий и застенчивый по характеру сын не был к этому расположен, что приводило к конфликтам. Даниэль Франсуа желал стать юристом; Малан-старший презирал адвокатов как «профессиональных лжецов».

Даниэль Франсуа Малан окончил в Стелленбосе семинарию Голландской реформатской церкви и Колледж Виктории по курсу математики и естественных наук. Несмотря на природную замкнутость и необщительность, Малан активно участвовал в студенческих дискуссиях. Выступал с позиций африканерского национализма и кальвинистской этики; резко критиковал политику британских колониальных властей и компании De Beers, а также социалистические идеи. Увлекался немецкой философией, особенно Фихте и Кантом. Политически полностью поддерживал бурские республики, восхищался президентом Трансвааля Паулем Крюгером.

Пребывание в Европе

В англо-бурской войне Даниэль Франсуа Малан участия не принимал. В 1900 году он направился в Утрехтский университет для богословских исследований. При этом он учитывал, что Голландия в наибольшей степени поддерживала буров. Это давало ему возможность вести пробурскую пропаганду в Европе. В декабре 1900 Малан участвовал в триумфальной встрече президента Крюгера в Гааге.

Малан побывал также на родине предков во Франции, в кальвинистской Швейцарии, а также в Германии, Норвегии и Великобритании. В августе 1902 представлял Южную Африку на Всемирной конференции христианских студентов в Дании. 10 октября 1902 Даниэль Франсуа Малан встретился в Утрехте с Паулем Крюгером, ушедшим в изгнание после поражения буров. Встречался также с Луисом Ботой, Христианом де Ветом, Коосом де ла Реем.

Путешествия по Европе утвердили Малана в антибританских взглядах: Британскую империю он рассматривал как силу, навязывающую миру универсальную англосаксонскую капиталистическую модель, подавляющую культурное своеобразие рас и наций. По сходным причинам Малан категорически отвергал марксизм и социализм. Кроме того, он сделал вывод, что европейские государства не поддержат борьбу африканеров, и сохранение бурской культуры является их собственной национальной задачей.

В январе 1905 Малан с отличием защитил в Утрехтском университете докторскую диссертацию по идеалистической философии Джорджа Беркли. Получил степень доктора богословия. Вскоре после этого он отбыл из Европы.

Активист бурского национализма

Вернувшись в Южную Африку, 31-летний доктор Малан стал проповедником реформатской церкви в Хейдельберге, затем в Монтегю. Активно отстаивал интересы африканерской общины, требовал государственного статуса для языка африкаанс. Занимался сбором средств в помощь ветеранам англо-бурской войны и семьям погибших буров. В конце 1907 возглавил Общество языка африкаанс, в 1909 участвовал в основании Южноафриканской академии литературы и искусства.

В 1912 Малан предпринял поездку в Южную и Северную Родезию и в Бельгийское Конго, провёл там встречи с местными африканерскими диаспорами. Характерно, что в Конго Малан проникся неприязнью к кочевому образу жизни и посчитал джунгли неприемлемым местом проживания.

С 1906 года Даниэль Франсуа Малан воспринимался как идейно-политический лидер африканерских националистов. В своих политических выступлениях он отвергал компромиссы с британскими властями, пропагандировал идею африканерской независимости. Настаивал на теократическом кальвинистском характере будущего государства. Часто использовал в политической агитации библейские образы и сюжеты. При этом его богословские и философские воззрения не были догматичны — так, Малан признавал теорию Дарвина.

Общественные взгляды Малана во многом основывались на социальном дарвинизме. Для него была непреложна иерархия цивилизаций, расовые различия он считал созданными Провидением. Африканерская нация определялась общностью белой расы, европейского происхождения, языка африкаанс, кальвинистского вероисповедания и приверженности бурским традициям. Цивилизацию белых он считал христианской и развитой, негритянскую — языческой и примитивной. Соответственно, цивилизаторскую миссию в Африке рассматривал как обязанность белых, прежде всего африканеров-кальвинистов.

При этом следует учитывать, что в бытовой повседневности Малану почти не приходилось общаться с чернокожими. Его представления о неграх были отвлечёнными и абстрактно-теоретичными. Вопросы межрасовых отношений в Южной Африке в первой половине XX века не рассматривались как первостепенные. Они оттеснялись на задний план противоречиями между африканерами и британцами.

Деятель Национальной партии

В 1914 году Южно-Африканский Союз включился в Первую мировую войну на стороне Великобритании и Антанты. Южноафриканские войска были посланы в Европу и вели бои с немецкими контингентами в Юго-Западной Африке.

Участие в войне за Британию было непопулярно в африканерской общине. Радикальные африканерские националисты подняли вооружённое восстание, подавленное правительством Луиса Боты. Даниэль Франсуа Малан непосредственно не участвовал в восстании, но всячески выражал ему поддержку и добивался от друга юности Яна Смэтса помилования пленных повстанцев.

В 1915 году африканерские националисты во главе с Джеймсом Барри Герцогом основали Национальную партию. Одним из первых в неё вступил Даниэль Франсуа Малан. В июле ему было поручено редактирование печатного органа партии — газеты Die Burger (издание существует в ЮАР по сей день). В сентябре он возглавил партийную организацию Капской провинции. Особое влияние Малан уделял проблеме «белой бедности», призывая преодолевать её за счёт благотворительности и создания новых рабочих мест в промышленности. При этом Малан настаивал на строжайшей расовой сегрегации на производстве. Именно с этого времени он стал систематически касаться вопросов межрасовых отношений. В 1918 Малан был избран в парламент ЮАС. Вступил в африканерское тайное общество Брудербонд.

Национальная партия выразила поддержку 14 пунктам Вильсона, особенно в части самоопределения населения колоний. Южноафриканская делегация, в которой состоял и доктор Малан, участвовала в Версальской мирной конференции. Однако требования африканерских националистов отклонялись, поскольку сами они рассматривались как прогерманские политики. Дэвид Ллойд Джордж дал понять, что не считает Герцога и Малана законными представителями Южной Африки (ссылаясь в том числе на отсутствие в делегации представителей негритянского большинства). Доктор Малан вновь убедился в отторжении Европой бурских стремлений и ценностей.

В правительстве и в оппозиции

В руководстве партии Малан старался создать союз африканерских националистов с цветными политическими активистами на антибританскрй основе. Кроме того, он устанавливал альянс с лейбористами на основе антикапитализма. В 1924 году коалиция националистов и лейбористов одержала победу на выборах. Правительство сформировал Джеймс Герцог. Доктор Малан получил в кабинете Герцога пост министра внутренних дел, образования и здравоохранения. Оставался в этой должности в течение девяти лет.

На министерском посту Малан добился утверждения африкаанс, наряду с английским, как второго официального языка (вместо голландского). Он ввёл систему иммиграционных квот, ограничив въезд в ЮАС из англоязычных стран. В 1928 под влиянием Малана был утверждён новый флаг ЮАС — на котором британский Юнион Джек занимал более скромное место, чем в прежней символике.

В 1930 по инициативе Малана белым женщинам были предоставлены избирательные права. Общее положение в стране осложнилось из-за засухи и Великой депрессии. Доктор Малан поддерживал Герцога в противоборстве с Яном Смэтсом и Тельманом Русом, которых считал англофилами.

После выборов 1933 было принято решение о слиянии Национальной партии Герцога с Южноафриканской партией Смэтса. Доктор Малан и его радикальные сторонники, особенно в Кейптауне, выступили решительно против. 19 депутатов парламента во главе с Маланом учредили Воссоединённую национальную партию, выступающую за провозглашение африканерской республики. На выборах 1938 партия получила почти 250 тысяч голосов. Доктор Малан и его сторонники активно участвовали в праздновании 100-летия Великого трека и Битвы на Кровавой реке.

Начало Второй мировой войны обострило политическую ситуацию в Южной Африке. Радикальные африканерские националисты сгруппировались в пронацстскую военизированную организацию Оссевабрандваг Йоханнеса ван Ренсбурга. Активисты организации вели агитацию в поддержку Третьего рейха, боевики организации совершали диверсии, взрывы на железных дорогах и линиях электропередач, нападали на военнослужащих. Правительство Яна Смэтса преследовало Оссевабрандваг по законам военного времени.

Доктор Малан выступал за нейтралитет Южной Африки. Гитлеровскую Германию он рассматривал как антибританскую силу. Однако он не был сторонником нацизма, поскольку считал его идеологию антихристианской.

В 1942 доктор Малан опубликовал своей проект конституции Южной Африки, в котором говорилось о расовой сегрегации, доминировании белого населения и «христианском патернализме». Таким образом были в целом сформулированы основные установки будущей системы апартеида.

На выборы 1948 года партия Малана шла под лозунгами африканерского национализма, раздельного развития рас, антикоммунизма, отстаивания экономических интересов ЮАС, социальной поддержки ветеранов-африканеров. В новых послевоенных условиях это встретило поддержку большинства белых избирателей. Партия одержала победу и сформировала своё правительство. В 1951 она вновь приняла название Национальная партия.

Глава правительства апартеида

4 июня 1948 года 74-летний Даниэль Франсуа Малан стал премьер-министром Южной Африки и министром иностранных дел. Все министерские посты получили активисты Брудербонда. Министром по делам коренных народов стал радикальный африканерский националист Хендрик Фервурд. Правительственные решения принимались по согласованию с руководством Брудербонда.

В период премьерства Малана были заложены основы апартеида как государственной системы. В 1950 был введён подготовленный в ведомстве Фервурда фундаментальный акт апартеида — Закон о регистрации населения, в соответствии с которым каждый житель Южной Африки регистрировался в специальном Бюро расовой классификации как представитель одной из трёх (впоследствии четырёх) расовых групп — белые, чёрные, цветные (впоследствии также индийцы). Политические права, социальные статусы, экономические возможности напрямую зависели от положения в расовой иерархии, вершину которой занимали белые, промежуточное положение — цветные и индийцы, низы — чёрное большинство.

Закон о властях банту закрепил привилегии и прерогативы традиционных африканских племенных вождей, но поставил их под плотный политический контроль правительства. Вступили в силу также Закон о пропусках, согласно которому жёстко ограничивавший негров в свободе передвижения и Закон о раздельных услугах конституировал расовую сегрегацию общественных помещений, служб и транспорта. Ещё раньше были запрещены межрасовые браки внебрачные связи, ограничено межрасовое бытовое общение. С 1950 действовал Закон о подавлении коммунизма, запретивший в Южной Африке все коммунистические организации. При этом понятие «коммунизм» трактовалось крайне расширительно — «коммунистом» по закону мог быть объявлен практически любой оппозиционер. Кроме того, в определении коммунизма делались нетрадиционные акценты: сутью этой идеологии называлось «разжигание вражды неевропейских рас к европейским». Характерно, что именно этот закон подтолкнул Африканский национальный конгресс и Панафриканский конгресс к союзу с Южноафриканской компартией.

Расовое неравенство в колониальной Южной Африке существовало и прежде. Главным методом его поддержания была экономическая дискриминация. 1948 год стал переломным в том плане, что правительство Малана распространило дискриминацию на все сферы жизни, закрепило законодательно и обосновало идеологически.

В то же время правительство Малана пыталось наладить отношения с частью «цветной» общины, привлечь её на поддержку Национальной партии. Инициировались также социальные проекты для бантустанов, дабы обеспечить лояльность чернокожего населения, прежде всего верхушки.

Важную роль играли церемониальные мероприятия, направленные на сплочение африканерской общины, государственное культивирование бурских традиций. Были объявлены праздничными днями 6 апреля (дата прибытия Яна ван Рибека в Южную Африку в 1652) и 10 октября (день рождения Пауля Крюгера).

Внешняя политика правительства Малана сталкивалась с серьёзными трудностями. Начавшийся процесс деколонизации, появление в ООН независимых афроазиатских государств представлялись ему нарушением основ мирового порядка. Малан пытался интегрировать ЮАС в систему Западного мира в контексте Холодной войны. Так, войска ЮАС участвовали в Корейской войне на стороне антикоммунистической коалиции. Экипажи южноафриканских ВВС участвовали в снабжении Западного Берлина во время Берлинского кризиса. Малан пытался сохранить членство ЮАС в Британском Содружестве. Особое внимание Малан уделял отношениям с США, Великобританией и Израилем, посетил коронацию Елизаветы II, встречался с Бен-Гурионом. При этом Малан настаивал на невмешательстве во внутренние дела Южной Африки.

Первоначально режим апартеида сохранял позиции в международном сообществе. Но уже при правительстве Малана стали возникать признаки изоляции, впоследствии вылившиеся в международный бойкот и санкции ООН против ЮАР.

Отставка, кончина, память

11 октября 1954 80-летний Даниэль Франсуа Малан участвовал в церемонии открытия памятника Паулю Крюгеру в Претории. После завершения церемонии он сообщил о своём намерении отойти от государственных дел. Это решение он объяснил преклонным возрастом, состоянием здоровья жены и желанием провести остаток жизни в мире и покое. Свою историческую миссию Малан считал исполненной.

Своим преемником Малан назвал министра финансов Николаса Хавенгу. 19 октября 1954 Хавенга вступил в исполнение обязанностей главы правительства (формально должность ещё занимал Малан). Однако радикальные африканерские националисты, в том числе Хендрик Фервурд, продвигали кандидатуру министра сельского хозяйства Йоханнеса Стрейдома. Радикалы считали политику Малана чересчур либеральной и умеренной. Они стремились вытеснить «патриархов» — поколение XIX века, вели дело к решительному разрыву с Британией и провозглашению независимой африканерской республики.

После полутора месяцев напряжённой внутрипартийной борьбы 30 ноября 1954 года Даниэль Франсуа Малан подал в отставку с поста премьер-министра. Правительство ЮАС возглавил не Хавенга, а Стрейдом. Спустя ещё четыре года премьером стал Фервурд. В политике Национальной партии утвердился жёсткий радикальный курс.

Последние годы жизни Даниэль Франсуа Малан провёл в своём доме в Стелленбосе. Писал автобиографию, но не успел закончить. Скончался от сердечного приступа в возрасте 84 лет.

При режиме апартеида Даниэль Франсуа Малан считался африканерским национальным героем. В Стелленбосе был учреждён музей и мемориальный центр Малана, поставлены бюсты и памятные знаки. Именем Малана названы улицы во многих городах, аэропорт в Кейптауне (до 1995). После демонтажа апартеида и прихода к власти АНК многие из этих объектов подверглись переименованию, но ряд улиц в Претории, Кейптауне, Джермистоне сохранили имя Малана. Медаль Малана с 1961 вручается за достижения в развитии языка африкаанс. Культ Малана сохранился в африканерском городе Орания. По опросу 2004 Даниэль Франсуа Малан занял 81-ю позицию в перечне «100 великих южноафриканцев».

Семья

Мать Даниэля Франсуа Малана — Анна Магдалена Малан — умерла, когда ему было 19 лет. Даниэль Франсуа Малан-старший вторично женился на Эстер Фури. Малан-младший поддерживал тёплые родственные отношения с мачехой и тремя сводными сёстрами.

Младший брат Даниэля Франсуа Малана — Стефанус Франсуа Малан — унаследовал семейную ферму и занимался сельским хозяйством. Он был политическим сторонником брата, видным деятелем Национальной партии, сенатором ЮАР. Другой младший брат, Якобус Малан, работал врачом.

Старшая сестра доктора Малана — Франсина Сусанна — отличалась глубокой религиозностью, работала в благотворительных организациях, быаа учительницей в воскресной школе для детей белых рабочих. Младшая сестра Мария была замужем за трансваальским учителем.

Даниэль Франсуа Малан был дважды женат. Первый брак он заключил в 1926 с Мартой Маргарет Сандберг. Супруги имели двух сыновей — Даниэля Франсуа Малана-младшего и Йоханнеса Лоуренса Малана. Первый стал кальвинистским проповедником, второй — журналистом, фотографом и общественным деятелем-экологистом.

В 1930 Марта Малан скоропостижно скончалась. В 1937 Даниэль Франсуа Малан женился на активистке Национальной партии Марии Софии Анне Лоу (на 30 лет моложе мужа). Эта женитьба осложнила отношения в клане Маланов. В 1948 супруги Малан удочерили немецкую девочку-сироту.

Внучатый племянник Даниэля Франсуа Малана Риан Малан — журналист-расследователь, писатель и музыкант — известен как общественный активист и противник апартеида.

Дальним родственником Даниэля Франсуа Малана был видный военный деятель Магнус Малан, командующий вооружёнными силами ЮАР и министр обороны в правительстве Питера Боты.

Интересные факты

Именем Даниэля Франсуа Малана был назван один из видов рыб. В 1952 известный ихтиолог Джеймс Смит обнаружил у рыбаков на острове Анжуан редкий экземпляр рыбы отряда целакантообразных. Он обратился к Малану с просьбой о содействии в доставке рыбы в Южную Африку. Малан выделил для этой цели военный самолёт (вторжение в Коморское воздушное пространство спровоцировало дипломатический конфликт ЮАС с Францией). Смит назвал рыбу в честь премьера, оказавшего помощь в доставке — Malania anjouanae (Маланья анжуанская). Впоследствии было установлено, что рыба принадлежит к виду Latimeria chalumnae.

Литература

1. Les Français Qui Ont Fait L’Afrique Du Sud («The French People Who Made South Africa»). Bernard Lugan. January 1996. ISBN 2-84100-086-9

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/enc/strany_mira/YUZHNO-AFRIKANSKAYA_RESPUBLIKA_YUAR.html#1012586-L-147 Энциклопедия «Кругосвет»]

Отрывок, характеризующий Малан, Даниэль Франсуа

Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.