Малая окружная автомобильная дорога (Киев)
Поделись знанием:
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Координаты: 50°28′48″ с. ш. 30°27′14″ в. д. / 50.48° с. ш. 30.454° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.48&mlon=30.454&zoom=14 (O)] (Я)
Малая окружная дорога (МОД) — автомобильная трасса в Киеве, кольцевая автомобильная дорога, проходящая внутри города, большей частью в пределах городской застройки. Длина 38,9 км.
Содержание
История
Постройка МОД начата в 50-е гг. ХХ века c улицы Индустриальной (ныне — улица Вадима Гетьмана), часть которой определенное время имела название Окружная, и улицы Александра Довженко, которая сначала была названа Новоокружной. Завершена (за исключением небольшого участка у станции метро «Черниговская») в 1990 году.[1]
Трасса Малой окружной автодороги
От Шулявского путепровода, по часовой стрелке:
- улица Александра Довженко (быв. Новоокружная), проложена в 1950-е;
- улица Елены Телиги (быв. Новоокружная, Демьяна Коротченко), проложена в 1950-е;
- Проспект Степана Бандеры (быв. Красноказачья, проспект Красных Казаков, Московский проспект), перепланирован в 1976 году;
- Московский мост, открыт в 1976 году;
- проспект Генерала Ватутина, проложен в 1970-е;
- Братиславская улица, проложена в конце 1980-х;
- Красногвардейская улица, проложена в 1950-е;
- проспект Юрия Гагарина (быв. Диагональная улица Соцгорода), проложен в 1950-е;
- проспект Воссоединения, проложен в 1950-е;
- Мост Патона, открыт в 1953 году;
- бульвар Дружбы народов (быв. Автострада), проложен в 1950-е;
- Проспект Валерия Лобановского, (быв. улицы Краснозвёздная, Семёна Палия, Совская), перепланирован в 1980-е;
- Чоколовский бульвар (быв. бульвар Ленина), проложен в 1950-е;
- улица Вадима Гетьмана (быв. улицы Окружная, Индустриальная), проложена в 1950-е.
МОД проходит через следующие площади:
- Тульская площадь (пересечение проспекта Бандеры и Оболонского проспекта, Оболонский район);
- Керченская площадь (пересечение проспектов Генерала Ватутина, Владимира Маяковского и бульвара Перова, Днепровский и Деснянский районы);
- Новороссийская площадь (развязка улиц Красногвардейской, Братиславской и Броварского проспекта, Днепровский район);
- Дарницкая площадь (развязка проспектов Воссоединения, Юрия Гагарина и Мира; улиц Строителей, Владимира Сосюры, Пражской и Харьковского шоссе, Днепровский район);
- площадь Героев Великой Отечественной войны (пересечение улиц Старонаводницкой и Лаврской, бульвара Дружбы народов, Печерский район);
- Московская площадь (развязка проспектов Голосеевского, Валерия Лобановского, Науки и бульвара Дружбы народов, Голосеевский район);
- Севастопольская площадь (развязка Чоколовского бульвара, проспектов Воздухофлотского и Валерия Лобановского, улицы Народного ополчения, Соломенский район);
- площадь Космонавтов (пересечение Чоколовского бульвара с улицей Авиаконструктора Антонова, Соломенский район).
Мосты и путепроводы на трассе МОД:
- Шулявский путепровод (1960);
- Путепровод через улицу Довженко;
- Тоннель под улицей Щусева (2000);
- Кирилловский путепровод;
- Путепровод через улицу Елены Телиги;
- Тоннель под Северным железнодорожным полукольцом;
- Путепроводы через проспект Степана Бандеры;
- Путепровод через проспект Героев Сталинграда (1976);
- Московский мост (1976);
- Эстакада через улицу Шолом-Алейхема;
- Путепровод через Броварской проспект;
- Никольский путепровод через Северное железнодорожное полукольцо;
- Тоннель под проспектом Воссоединения (2010);
- Мост Патона (1953);
- Наводницкий путепровод (1953);
- Печерский мост;
- Путепровод через Красноармейскую улицу (1970);
- Автовокзальный путепровод через Южное железнодорожное полукольцо;
- Эстакада через Московскую площадь (2010);
- Тоннель под Севастопольской площадью (2001);
- Караваевский путепровод (1960);
- Индустриальный путепровод.
Характеристики магистрали
На разных участках насчитывает от четырёх (у станции метро «Черниговская») до восьми полос (Московский мост). Длина кольца — 38,9 км. В состав МОД входит 18 многоуровневых развязок.
Транспорт
Станции метро
По часовой стрелке, с северного направления:
Станции скоростного трамвая
- «Ватутина» (левый берег)
- «Индустриальная» (правый берег)
См. также
Напишите отзыв о статье "Малая окружная автомобильная дорога (Киев)"
Примечания
- ↑ [wek.kiev.ua/uk/%D0%9C%D0%B0%D0%BB%D0%B0_%D0%9E%D0%BA%D1%80%D1%83%D0%B6%D0%BD%D0%B0_%D0%B4%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B3%D0%B0 Мала Окружна дорога].
Ссылки
Малая Окружная дорога Киева [maps.google.com/?q=tfsoft.org.ua/~xan/Storage/Malaja_okruzhnaja_doroga_Kieva.kmz Google Maps] [tfsoft.org.ua/~xan/Storage/Malaja_okruzhnaja_doroga_Kieva.kmz KMZ] (файл меток KMZ для Google Earth)
[wek.kiev.ua/uk/Мала_Окружна_дорога МОД в «Веб-енциклопедії Києва»]
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Малая окружная автомобильная дорога (Киев)
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
