Малефисента

Малефисента
Maleficent
Малефисента
Персонаж(и) диснеевского мультфильма «Спящая красавица»
Первое появление	Спящая красавица (1959)
Последнее появление	Малефисента (2014)
Раса	фея
Вид	фея
Пол	женский
Семья	Лисандр (отец; умер) Гермия (мать; умерла) Мэл (дочь; Наследники)
Прообраз	Элеонор Одли
Создатель	Уолт Дисней Марк Дэвис (дизайн и анимация)
Живая модель	Элеонор Одли Джейн Фаулер
Актриса	Малефисента: Анджелина Джоли Изобель Моллой (в детстве) Элла Пёрнелл (в юности) Однажды в сказке: Кристин Бауэр Наследники: Кристин Ченовет
Оригинальная озвучка	Элеонор Одли/Люсиль Ла Верн (запись голоса) (Спящая красавица) Лоис Неттлтон (Мышиный дом) Сьюзан Блэксли (Kingdom Hearts, 2002 — настоящее время)
Русская озвучка	Любовь Казарновская (Спящая красавица) Светлана Кузнецова (Однажды в сказке, Малефисента)

Малефисента (в ранних переводах — Зловредина или Дьяволина; англ. Maleficent, букв. «вредоносная», «пагубная») — вымышленный персонаж и главная антагонистка диснеевского мультфильма 1959 года «Спящая красавица», а также, протагонистка художественного фильма 2014 года «Малефисента». В оригинальном мультфильме, Малефисента была озвучена американской актрисой радио и телевидения Элеонор Одли. В последующих её появлениях, злодейку озвучили актрисы Линда Гэри («Fantasmic!»), Лоис Неттлтон («Мышиный дом») и Сьюзанн Блэксли («Kingdom Hearts»). В русском дубляже мультфильма «Спящая красавица» Малефисента говорит голосом оперной дивы Любови Казарновской.

Создание персонажа.

История

Ещё в 1938 году, Уолт Дисней начал задумываться о создании мультфильма по мотивам сказки Шарля Перро «Спящая красавица». Однако, работа над фильмом началась лишь в самом начале 1950 года. К созданию сценария приступили лишь год спустя, в 1951 году. Ранняя версия сценария во многом отличалась от истории, показанной в мультфильме в итоге: предполагалось, что Аврора будет жить взаперти в собственном замке и никуда не будет выходить. Однако, Уолту Диснею не понравился этот сценарий, так как он решил, что этот вариант истории слишком схож с сюжетами его предыдущих мультфильмов: «Белоснежка и семь гномов» и «Золушка». Тогда, стали разрабатывать новые идеи и сценарии, и работа над сюжетом затянулась на целых четыре года. В итоге, история принцессы, спящей в окружённом терновником замке была заменена смесью «Белоснежки» с «Голливудской историей знакомства мальчика с девочкой».

«Всё, фактически, начиналось с концепции истории и с её развитием, она становилась более и более сосредоточенной, и её персонаж становился более утончённым. В этом случае, потребовалось около четырёх лет, начиная с концепции истории, чтобы завершить фильм.»

— Барни Мэттинсон, аниматор и ассистент Марка Дэвиса, о развитии персонажа Малефисенты.

По словам аниматора Барни Мэттинсона, персонаж Малефисенты тоже менялся: с развитием сценария «Спящей красавицы», она «становилась более и более сосредоточенной и её персонаж получался более утончённым». Однако по мнению сценаристов и аниматоров, Малефисента, одновременно, получалась несколько статичной, так как она часто произносила речи и монологи и, можно сказать, обращалась прямо к зрителям, нежели к другим персонажам. Поэтому, в сюжет решили ввести персонажа, с которым она могла бы говорить, или который мог бы её «расширять». Первоначально, в сюжет ввели говорящего стервятника с нью-йоркским акцентом, который по сюжету должен был следить за Авророй через её лесных друзей и докладывать обо всех своих наблюдениях Малефисенте. Однако сценаристам было трудно представить такого персонажа в истории, действие которой происходит в XIII—XIV в.в., и поэтому, персонаж стервятника был вскоре заменён вороном.

Разработка образа

Работу над образом и анимацией Малефисенты, Уолт Дисней поручил аниматору Марку Дэвису. В первоначальных набросках, Малефисента изображалась старой каргой с крючковатым носом, что, однако, вполне соответствовало классической сказке о спящей красавице. Некоторые другие эскизы придавали злодейке несколько нечеловеческий вид. Но однажды, Марк Дэвис нашёл в своей домашней библиотеке чехословацкую книгу о средневековом искусстве, в которой была изображена женщина, одетая в чёрную одежду с языками пламени. По словам самого аниматора, это изображение очень его заинтриговало, и он решил использовать его в качестве основы нового образа Малефисенты. Создавая новый облик злодейки, Марк Дэвис старался придать ей демонический вид, и хотел, чтобы она была несколько похожа на «гигантскую летучую мышь-вампира, чтобы тем самым создавать ощущение угрозы». Кроме того, аниматор решил добавить новому облику Малефисенты пару рогов, поскольку считал, что «в ней есть что-то от дьявола». Элеонор Одли, актриса озвучившая Малефисенту, также стала прообразом внешности злодейки. Существует предположение, что прообразом Малефисенты также послужила Майла Нурми, актриса, воплотившая на экранах образ персонажа Вампиры.

Уолт Дисней очень хотел, чтобы аниматоры старались сделать персонажей в «Спящей красавице» «настолько естественными, насколько это возможно, почти что во плоти и крови». Поэтому, чтобы добиться реалистичности персонажей, он нанимал актёров, которые служили «опорами» (живыми моделями) для аниматоров при создании персонажей. Живыми моделями для Малефисенты стали танцовщица Джейн Фаулер и актриса Элеонор Одли, которая также озвучила злодейку.

Создание Малефисенты-дракона досталось аниматорам Эрику Клеворту, Кену Андерсону и Вольфгангу Райтерману, который также режиссировал сцену схватки принца с драконом. Марк Дэвис участие в аминировании дракона не принимал. Эрик Клеворт рассказывал, что моделировал дракона на рептилии «с огромными мускулами, передвигающей громоздкое тело по скалистой местности». Звук, который издавал дракон изрыгая пламя, был создан при помощи учебных фильмов по работе с огнеметом, которые звукооператор Джим Макдональд запросил у Армии США.

Озвучивание

На роль Малефисенты, Уолт Дисней лично пригласил актрису Элеонор Одли, которая ранее озвучила леди Тремейн в другом мультфильме Диснея, «Золушка». Однако, актриса первоначально отказала Диснею, поскольку все 1950-е годы она пыталась вылечиться от туберкулёза, и поэтому сомневалась, что сможет продержаться на записи голоса. Но вскоре, Элеонор Одли стала чувствовать себя лучше и согласилась принять участие в озвучивании мультфильма. Сама актриса признавалась, что озвучивая Малефисенту, она «старалась быть много-контрастной, чтобы звучать мило и мерзко одновременно». Аниматоры Фрэнк Томас и Олли Джонстон в своей книге «The Disney Villain» описали, что голос Одли «затруднял, но захватывал аниматоров, когда им приходилось смешивать голосовой трек с огромном количеством инсинуаций, с яростной силой её характера».

Появления

Спящая красавица

Малефисента впервые появляется в мультфильме «Спящая красавица» в качестве главного антагониста. В одном королевстве был устроен праздник по случаю дня рождения принцессы Авроры, дочери короля Стефана и королевы Лии. В качестве почётных гостей на крестины были приглашены три добрые феи, Флора, Фауна и Мэривезер, но Малефисента не была приглашена на празднество, причём сознательно. Тогда злая фея сама является в замок и накладывает на новорождённую принцессу заклятье: в день своего шестнадцатилетия Аврора уколет палец о веретено прялки и умрёт. Однако фея Мэривеза меняет заклятье так, что принцесса не умрёт, а заснёт глубоким сном. Затем король Стефан приказывает сжечь все прялки, а феи забирают Аврору и прячут её от Малефисенты в маленьком лесном домике на краю леса и растят как обычную девочку.

Малефисента вскоре узнаёт, что принцесса исчезла из замка, и посылает свою армию прислужников на её поиски. Но монстры оказываются чрезвычайно глупыми, и все шестнадцать лет они ищут младенца, нежели подросшую девушку. Тогда злая фея просит о помощи своего ворона Диабло, надеясь, что хотя бы он сможет найти Аврору и поможет осуществить её зловещий замысел.

Посланный Малефисентой ворон вскоре находит лесной домик при помощи волшебства, озарявшего лес, обнаруживает принцессу и узнаёт, что вечером она должна отправиться в замок, о чём потом он докладывает своей хозяйке. Воспользовавшись случаем, Малефисента тайком пробирается в замок и, загипнотизировав Аврору, заманивает её в старую каморку, где заставляет её коснуться веретена волшебной прялки. Затем злая фея устраивает засаду в лесном домике и, похитив принца Филиппа, отводит его в свой замок на Запретной горе, откуда она собирается выпустить его лишь через сто лет. Узнавшие об этом феи пробираются в логово Малефисенты и освобождают юношу, вручив ему волшебные щит и меч как оружие борьбы со злом. Пытавшегося предупредить хозяйку о побеге принца ворона Диабло Мэривезер превращает в камень.

Но Малефисента всё же узнаёт о побеге пленника и окружает замок короля Стефана терновыми зарослями, чтобы остановить его. Однако попытка оказывается тщетна, и тогда злодейка вступает в схватку с принцем, превратившись в огромного огнедышащего дракона. Но Филипп побеждает её, пронзая волшебным мечом, и злодейка погибает.

Малефисента

Малефисента является основной протагонисткой фильма «Малефисента», который рассказывает её предысторию, а также показывает события диснеевской «Спящей красавицы» с точки зрения Авроры, главной героини оригинального мультфильма. В этом фильме, роль Малефисенты исполнила американская актриса Анджелина Джоли. Роль героини также сыграли молодые актрисы Изобель Моллой (Малефисента в детстве) и Элла Пёрнелл (юная Малефисента), которая изначально пробовалась на роль принцессы Авроры. В отличие от мультфильма, здесь злодейка показана как сугубо положительный персонаж (в частности, по отношению к главным героям — Авроре и Филиппу; образ последнего в то же время намного пассивнее, нежели в оригинале).

С детства Малефисента живёт на Топких Болотах в окружении различных волшебных существ. В детстве, Малефисента знакомится с мальчиком Стефаном, и между ними сразу же возникает взаимная дружба, которая с годами перерастает в любовь. Когда Малефисента вырастает, на Болота нападает человеческий король, но фея и другие волшебные создания встают на защиту своего дома и побеждают, а самой Малефисенте удаётся тяжело ранить короля. Некоторое время спустя к Малефисенте на Болота приходит Стефан и предупреждает её об опасности. Малефисента верит ему, и весь следующий вечер они проводят вместе, пока фея неожиданно не засыпает.

На утро, Малефисента обнаруживает, что Стефан отрезал ей крылья, но не может понять причину этого поступка. Впав в отчаяние, Малефисента в скором времени покидает Болота и забирается в развалины старого замка. Некоторое время спустя фея спасает от смерти ворона по имени Диаваль, и тот в благодарность соглашается служить ей. С его помощью Малефисента узнаёт, что Стефан украл её крылья ради того, чтобы стать королём. Придя в бешенство, озлобленная фея возвращается на Болота и провозглашает себя их королевой.

Спустя несколько лет, Малефисента узнаёт, что у Стефана родилась дочь, и по этому случаю назначены крестины. Желая отомстить Стефану, Малефисента в день крестин является в замок и накладывает на Аврору (дочь Стефана) нерушимое заклятье: в день своего шестнадцатилетия принцесса уколет палец о веретено и заснёт беспробудным сном, от которого она сможет проснуться только с помощью поцелуя любви. Испугавшись за себя и за дочь, Стефан отдаёт девочку трём феям Нотграсс, Флитл и Фислвит, которые отвозят девочку глубоко в лес, а сам прячется в собственном замке.

В это время, Малефисента окружает Болота непроходимой Терновой Стеной, чтобы оградить своё королевство от посягательств людей. Вскоре она узнаёт, что феи вместе с Авророй прячутся в лесном домике, и несмотря на свою неприязнь к малышке, Малефисента начинает за ней приглядывать, так как феи оказываются не самыми лучшими няньками.

Когда Авроре исполняется пятнадцать лет, девушка впервые знакомится с Малефисентой, и последняя в итоге показывает Авроре Болота и их обитателей. Со временем, Малефисента начинает привязываться к любознательной и дружелюбной девушке и решает снять с неё заклятье, но у неё не получается это сделать, поскольку ранее она заявила о том, что её заклятье нерушимо и вечно, и никому не дано его снять. Проходит время, и до дня рождения Авроры остаётся один день. Желая спасти девушку от собственного заклятья, Малефисента предлагает ей поселиться на Болотах, подальше от всяких веретён. Аврора соглашается, и сообщает об этом своим «тётушкам». Но феи в ответ рассказывают девушке о её происхождении, проклятии и Малефисенте. Разозлившись на Малефисенту, Аврора в тот же день возвращается в замок.

Малефисента понимает, что Аврора находится в опасности, и решает спасти её. Она находит Филиппа (принца, с которого познакомилась Аврора незадолго до своего дня рождения) и вместе с ним и Диавалем отправляется в замок Стефана. Фея пытается успеть спасти девушку, но не успевает: Аврора укалывает палец о волшебное веретено, и проклятье сбывается. Тайком пробравшись во дворец, Малефисента отводит Филиппа в покои Авроры, и тот целует её, но принцесса не просыпается. Решив, что всё потеряно, Малефисента раскаивается в своём поступке перед спящей Авророй, и затем целует её в лоб. Девушка неожиданно просыпается.

Малефисента, Аврора и Диаваль пытаются незаметно покинуть замок, но фея попадает в ловушку, устроенную Стефаном и его солдатами. Малефисента пытается спасти себя, превратив Диаваля в дракона, но тот сам попадает в ловушку. Стефан пытается убить ослабленную Малефисенту, но её успевает спасти Аврора, вернув фее её украденные крылья. Оказывается, что в них теплилась жизнь, и, когда Аврора разбила стеклянную витрину, в которую Стефан поместил крылья Малефисенты, они вылетели оттуда и сами вернулись к хозяйке. Вернув крылья, Малефисента вступает в битву со Стефаном, и тот в итоге погибает, упав с высокой башни.

Победив Стефана, Малефисента, вместе с Диавалем и Авророй, возвращается на Болота, разрушает Терновую Стену и затем провозглашает Аврору новой королевой волшебного и человеческого королевств, зная, что девушка сможет достойно ими править.

Однажды в сказке

В сериале Малефисента появляется в первом и втором сезонах с незначительной ролью, а в четвертом сезоне её роль стала одной из главных. Малефисента представляется в сериале подругой Злой королевы/Реджины Милс. В четвёртом сезоне показывают прошлое Малефисенты. Малефисента была одной из Королев Тьмы вместе с Урсулой и Стервеллой. Они были обмануты магом Румпельштильцхеном и из-за этого чуть не умерли. Потом Королевы Тьмы пытались отомстить Румпельштильцхену, но были повержены. После этого Королевы Тьмы делали всё возможное, чтобы остановить тёмное проклятие Злой королевы/Реджины Милс. Для этого они заключили мир с Белоснежкой/Мэри Маргарет и с Прекрасным Принцем/Дэвидом, но их план рухнул. При перемирии Малефисента рассказала Снежке и Прекрасному о потенциальной тьме в их неродившимся ребёнке. Позже Малефисента одна приходит к Белоснежке/Мэри Маргарет пока та спит и просит её о помощи, чтобы остановить проклятье, раскрыв свою тайну, сказав что тоже беременна. Но Белоснежка отказывает ей в просьбе. Белоснежка и Прекрасный принц, пытаясь уберечь своё дитя, крадут ребёнка Малефисенты, после чего и ребёнок, и Стервелла, и Урсула попадают в открытый портал, а Малефисента решает, что её малыш погиб. Наслав своё проклятие, Злая Королева/Реджина Милс берёт Малефисенту с собой в наш мир, в город Сторибрук и закрывает её в подземелье. Через 28 лет дочь Белоснежки/Мэри Маргарет Эмма Свон спускается в подземелье и убивает Малефисенту в облике дракона , чтобы спасти своего сына. В другом сезоне в подземелье спускается Капитан Крюк/Килиан Джонс и Злая Королева/Реджина Милс там на них нападает Малефисента в своём другом облике, пытается убить Крюка, но тот одерживает над ней победу и Малефисента умирает уже окончательно. После некоторых событий в город приезжают Стервелла с Урсулой, вместе с Румпельштильцхеном/мистером Голдом они оживляют Малефисенту, которая собирается мстить Белоснежке/Мэри Маргарет. В ходе этого Королевы Тьмы с Голдом развязывают войну с героями. Позже Малефисента узнаёт, что её малышка жива, и что она в этом мире, и являлась подругой детства Эммы Свон. Малефисента после предательства Урсулы и гибели Стервеллы расторгает союз с Голдом. Вскоре дочь Малефисенты, Лили приезжает в Сторибрук и воссоединяется с матерью. Малефисента забывает про месть и рада, что её дочь с ней.

Отпрыски/Наследники

В фильме Наследники Малефисента является матерью Мэл.

Другие появления

• Малефисента (яп. マレフィセント) является одним из основных антагонистов серии видеоигр «Kingdom Hearts». В английской версии её озвучивает Сьюзан Блэйксли, в японской — Тосико Савада. Она появляется во всех играх серии, за исключением Kingdom Hearts: 358/2.

Литература

• Энциклопедия любимых героев. — Эксмо, 2015. — С. 64. — 136 с. — (Disney. Коллекционное издание). — ISBN 978-5-699-80296-8.

Ссылки

• [disney.wikia.com/wiki/Maleficent Малефисента на Disney Wiki (англ.)]
• [disneyvillains.wikia.com/wiki/Maleficent Малефисента на Wickedpedia (англ.)]
• [khwiki.net/Maleficent Малефисента на Kingdom Hearts Wiki (англ.)]
• [imdb.com/character/ch0027757/ Малефисента]  (англ.) на сайте Internet Movie Database (англ.)

Отрывок, характеризующий Малефисента

– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.