Малик, Яков Александрович

Яков Александрович Малик
Род деятельности:	дипломат
Место рождения:	Российская империя
Гражданство:	СССР СССРРоссийская империя Российская империя
Место смерти:	Москва, СССР
Награды и премии:

Я́ков Алекса́ндрович Ма́лик (23 ноября (6 декабря) 1906, Островерховка, Харьковская губерния, Российская империя (ныне — Змиевской район Харьковской области Украины) — 11 февраля 1980) — советский государственный деятель.

В 1942—1945 годы — посол СССР в Японии, в 1953—1960 годы — посол в Великобритании. В 1946—1953 и 1960—1967 — заместитель министра иностранных дел СССР. Постоянный представитель СССР при ООН и в СБ ООН в 1948—1952 и 1967—1976 годы. Кандидат в члены ЦК КПСС (1952—1961).

Биография

Родился 6 декабря 1906 года в селе Островерховка Харьковской губернии (ныне — Змиевской район Харьковской области). В 1930 году окончил с отличием Харьковский институт народного хозяйства. После окончания института народного хозяйства находился на партийной работе в УССР. В это же время работает в качестве экономиста в Харькове. С 1935—1937 год учился в Институте дипломатических и консульских работников Наркомата иностранных дел СССР в Москве.

С 1937—1939 работал в Народном комиссариате иностранных дел СССР (Москва). Первая должность — референт (свободно владел японским, английским и французским языками), но спустя некоторое время — помощник заведующего отделом печати.

В 1939 году назначен на должность полномочного представителя СССР в Японии. 18 мая 1942 году его назначают чрезвычайным и полномочным послом СССР в Японии (вручение верительных грамот состоялось 8 июля 1942 года). Этот пост он занимал вплоть до разрыва советско-японских отношений и начала войны в августе 1945 года. 8 августа 1945 года СССР объявляет войну Японии. В этот день Яков Александрович вручает ноту об объявлении войны Японскому правительству. При бомбардировке Хиросимы находился на территории Японии.

С 9 августа 1945 по август 1946 находился в должности политического советника при Союзном Совете в Японии. В декабре 1945 в качестве члена делегации СССР участвовал в работах Московского совещания министров иностранных дел СССР, США и Англии.

24 января 1947 был назначен заместителем тогдашнего министра иностранных дел СССР — Молотова Вячеслава Михайловича. Через год работы в министерстве был делегирован как постоянный представитель СССР при ООН, а также постоянным представителем СССР в Совете Безопасности ООН (с мая 1948 по октябрь 1952). Яков Александрович вернется на работу в Совет Безопасности ООН в 1968.

После успешной работы в Европе Малик возвращается на привычную для него должность 1-го заместителя министра иностранных дел. На этот раз он работает под патронатом Вышинского.

После смерти Сталина Малик получает должность чрезвычайного и полномочного посла в Великобритании. 3 июня 1953 года в беседе с новым советским послом в Лондоне Маликом Черчилль поделился своими впечатлениями о личных встречах со Сталиным. Пробыв на этой должности более 7 лет (с 1953 по 1960), посол возвращается в Москву на должностью заместителя министра иностранных дел, но уже под патронатом Громыко.

В 1968 году Малик возвращается на работу в Совет Безопасности ООН. Это было его последнее место работы, вплоть до выхода на пенсию в ноябре 1976 года.

11 февраля 1980 года Яков Малик скоропостижно скончался. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Семья

Был женат, сын Юрий Яковлевич Малик (1930—1977).

Награды

• три ордена Ленина (03.11.1944; 05.11.1945; ...)
• орден Трудового Красного Знамени (19.12.1956)
• медали

Отрывок, характеризующий Малик, Яков Александрович

Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.