Малипьеро, Паскуале

Паскуале Малипьеро

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Паскуале Малипьеро (итал. Pasquale Malipiero; 1392, Венеция — 1 мая 1462, Венеция) — 66-й венецианский дож.

До избрания дожем Малипьеро служил на военной и дипломатической службе. Был избран прокуратором. Состоял в браке с Джованной Дандоло, имел трёх сыновей и дочь.

Правление

Паскуале Малипьеро был избран дожем 30 октября 1457 года в возрасте 65 лет, когда бывший дож Фоскари был ещё жив. Через два дня после смерти своего предшественника новый дож принял участие в государственных похоронах (несмотря на протесты вдовы), причём на церемонии он присутствовал будучи облачённым в сенаторское одеяние.

Малипьеро был выдвинут на должность дожа теми семействами, которые ранее находились в оппозиции предыдущему правителю, и условия, навязанные ему, напрочь сковали его собственную инициативу. Часто он отказывался принимать даже самые простые решения без предварительного согласования. В глазах горожан новый дож проигрывал сравнение со своим предшественником, который всегда действовал уверенно, самостоятельно, поэтому особого уважения к новому правителю люди не испытывали. Современники характеризовали Малипьеро как слабохарактерного, ничем не выделяющегося человека.

Курс, избранный Малипьеро, был полностью противоположен военной политике предшественника Паскуале — Франческо Фоскари.

Во время правления дожа Республика находилась в состоянии стабильности и мира. Благодаря этому Паскуале Малипьеро вошёл в историю с прозвищем dux pacificus, что означает мирный князь.

В 1458 году Паскуале Малипьеро подписал ряд законов, которые ограничили власть Совета десяти.

В 1459 году папа Пий II потребовал от Венеции прислать галеры для участия в новом крестовом походе против неверных, но дож уклонился от этого решения, придумывая различные предлоги.

Надгробие дожа находится в боковом нефе собора Санти Джованни е Паоло. Скульптуры аллегорических фигур мира и справедливости над надгробием выполнены Пьетро Ломбардо.

Литература

• Andrea da Mosto. I Dogi di Venezia. Florenz 1983.
• Helmut Dumler. Venedig und die Dogen. Düsseldorf 2001.

Отрывок, характеризующий Малипьеро, Паскуале

Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»