Малов, Сергей Ефимович

Сергей Ефимович Малов
Дата рождения:	28 января 1880(1880-01-28)
Место рождения:	Казань, Российская империя
Дата смерти:	6 сентября 1957(1957-09-06) (77 лет)
Место смерти:	Ленинград, РСФСР, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Научная сфера:	тюркология, востоковедение
Место работы:	Казанский университет, ЛГУ
Альма-матер:	Казанская духовная академия
Научный руководитель:	Н. Ф. Катанов
Награды и премии:

Сергей Ефимович Малов (28 января 1880, Казань — 6 сентября 1957, Ленинград) — русский, советский лингвист, востоковед-тюрколог, член-корреспондент АН СССР. Специалист по тюркским языкам. Перевёл и опубликовал своды древнетюркских рунических надписей.

Биография

Сын Евфимия Александровича Малова, заведующего кафедры противомусульманской полемики Казанской духовной академии и члена-учредителя Братства святителя Гурия, учился в Казанской духовной академии, занимаясь восточными языками у Н. Ф. Катанова. Позднее он окончил Петербургский университет (Институт восточных языков). Во время своего обучения он прослушал курсы Бодуэна де Куртенэ и Нечаева по экспериментальной психологии. Малов специализировался на арабском языке, персидском и тюркских языках. В начале своей карьеры он изучал чулымских тюрков. После окончания института он работал библиотекарем в Музее антропологии и этнографии Российской Академии наук.

По линии Министерства иностранных дел Малов изучал языки и обычаи тюркских народов, проживающих в Китае (уйгуры, салары, сарты, и киргизы). Он собрал богатый материал по фольклору и этнографии, сделал музыкальные записи, а также приобрёл драгоценные древние рукописи, в том числе самое важное произведение средневековой уйгурской буддийской литературы — уйгурской рукописи «Сутра золотого блеска», впоследствии опубликованные в сотрудничестве с В. В. Радловым.

В 1910 году в Китае (Ганьсу) обнаружил полный вариант Алтун ярук.

В 1917 году, Малов стал профессором Казанского университета и директором Нумизматической коллекции. Одновременно он изучал этнографию и диалекты поволжских татар, будучи одним из первых исследователей диалекта мишарей-татар.

В 1922 году Малов вернулся в Петроград (бывший Санкт-Петербург) и был избран доцентом Петроградского университета. Он продолжал работать в Ленинградском (бывшем Петроградском) университете, музеях, научно-исследовательских востоковедческих и языковых институтах Академии наук СССР. Как профессор университета, декан-тюрколог, С. E. Малов преподавал узбекский, ойротский, другие языки, а также лингвистику древних тюркских памятников. В 1929 году Малов опубликовал своё открытие таласского письма — третий известный вариант древнетюркского рунического алфавита.

В начале 1931 Малов передал Отделу Востока для регистрации и инвентаризации книги, газеты и рукописи на арабском, персидском и, главным образом, тюркских языках. Работа в библиотеке доставляла ему исключительный и неподцензурный доступ к текущей литературе на тюркских языках. В 1933 году, после начала кампании коммунистического правительства по переводу письменностей тюркских народов на латиницу, Малов покинул Отдел Востока АН СССР. В 1939 году он был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР по языку и литературе. Во время Второй мировой войны, Малов работал в Алма-Ате, как профессор в Казахском университете и Казахском педагогическом институте.

Малов известен как блестящий специалист по живым и вымершим тюркским языкам СССР и сопредельных стран. Его перу принадлежит около 170 публикаций по языку, фольклору, истории и этнографии тюркских народов центрального и западного Китая, Монголии, Средней Азии и Казахстана, Сибири и Поволжья. Он был первым, научно описавшим ряд тюркских языков; открыл, исследовал и опубликовал множество древних тюркских письменных памятников, а также участвовал в создании алфавитов и орфографических правил языков народов СССР, которые не имели исторически собственных национальных систем письма.

Малов был один из немногих ученых, интерес которых привлек алфавит так называемых секлеров, среди других руноподобных алфавитов стран Восточной Европы, в целях сравнительных исследований. Другое его достижение — вывод, что рунические надписи Енисея использовали различные этнические группы Кыргызского каганата. В 1952 вышла работа С. Е. Малова («Енисейская письменность тюрков: Тексты и исследования»), с текстами, написанными данным письмом, независимо от их географического положения (Хакасия, Тува, Монголия). В работе успешно сочетаются палеографические, исторические и социально-политические подходы к классификации алфавитов этих памятников.

Малов вел очень активную научную жизнь. Он участвовал в подготовке энциклопедий, словарей и справочников. Малов почитается как символ русской тюркологии. Его работы ценятся за эрудицию, обширные знания, научную объективность и исследовательскую скрупулезность.

Награды

• орден Ленина
• орден Трудового Красного Знамени (10.06.1945)

Труды

• Отчёт о командировке студента Восточного факультета С Е. Малова // ИРКСА. № 9. 1909, С. 35;
• Несколько слов о шаманстве у турецкого населения Кузнецкого уезда Томской губернии // Живая старина. Год 18. Вып. 2—3. 1909. С. 38—41;
• Отчёт о втором путешествии к уйгурам // ИРКСА. Сер. 3. № 3. 1914. С. 86.
• Сутра золотого блеска. СПб., 1917 (совм. с В. В. Радловым);
• Заметки по каракалпакскому языку. Турстукуль, 1932;
• Шаманский камень «яда» у тюрков Западного Китая // Советская этнография. 1947. № 1. С. 151;
• Памятники древнетюркской письменности. Тексты и исследования. — М.-Л., 1951.
• Енисейская письменность тюрков: Тексты и иссл. М.; Л., 1952;
• Уйгурский язык. Хамийское наречие: Тексты, пер., слов. Фрунзе, 1956;
• Язык желтых уйгуров: Слов. и грамматика. Алма-Ата, 1957;
• Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М.; Л., 1959;
• Уйгурские наречия Синьцзяна: Тексты, пер., слов. М., 1961;
• Заметки о каракалпакском языке. Нукус, 1966;
• Язык желтых уйгуров: Тексты и пер. М., 1967.

Литература

• Абрамзон С. М. Этнографические исследования С. Е. Малова // Тюркологический сборник 1975. — М.: Наука (ГРВЛ), 1978. — С. 12-25.

Ссылки

• [www.nlr.ru/ar/staff/malo.htm Малов Сергей Ефимович] // Сайт Российской национальной библиотеки
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51214.ln-ru Профиль Сергея Ефимовича Малова] на официальном сайте РАН
• Малов Сергей Ефимович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Малов, Сергей Ефимович

Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.