Мэлон умирает

Мэлон умирает
Malone meurt / Malone Dies
Жанр:	роман
Автор:	Сэмюэл Беккет
Язык оригинала:	французский
Дата первой публикации:	1951
Издательство:	Éditions de Minuit

«Мэло́н умира́ет» (тж. Малон умирает, фр. Malone meurt, англ. Malone Dies) — роман ирландского писателя Сэмюэла Беккета. Написан Беккетом на французском языке, а впоследствии переведен им же в сотрудничестве с другим переводчиком на английский. Составляет наряду с романами «Моллой» и «Безымянный» единую трилогию, считающуюся одной из вершин прозаического творчества писателя.

Во втором томе трилогии Беккет предлагает сделать ещё один шаг в знакомстве с упадком человека — некоего человека, которого теперь зовут не Моллой, а Мэлон. Связь между ними не вполне ясна, на неё есть лишь намёки. На дне, которого они достигли, имя не имеет значения, как утверждают сами персонажи.

Сюжет

Роман написан от лица Мэлона, прикованного к постели, зависимого от посторонней неизвестной помощи, время от времени незаметно оказываемой ему. Мэлон ожидает конца, внося в свою тетрадь мысли, которые он считает достаточно рассудительными, чтобы быть записанными.

Эти обрывки ожидания (или жизни) представляют собой чередование нескольких тем, о которых размышляет Мэлон. Это мысли, занесённые в тетрадь, которые касаются в основном его физического и психологического состояния. Это разговор с потенциальным читателем, которому он описывает своё окружение, своё желание не упустить момент своего ухода, приближение которого он планирует ощущать по мере изложения трёх историй: о мужчине, о женщине и о камне или неодушевлённом предмете, — которые будет придумывать на ходу.

Чтобы занять время, Мэлон описывает читателю жизнь паренька Сапо с родителями и у Ламберов, которых он регулярно посещает. Затем он переключается на Макмана, старика, чей возраст точно не известен, который значительную часть рассказа проводит в приюте святого Иоанна Божьего, где живёт на полном пансионе. Рассказы о женщине и о камне не представлены явно, о них Мэлон фактически забыл, как и не довёл до конца список вещей, которые ему принадлежат.

Но у моих записок любопытная особенность, наконец я это понял, они уничтожают всё, что якобы фиксируют.

Стиль и интерпретации

Проблематика всех этих рассказов та же, что и в «Моллое» (жизнь, смерть, абсурдность человеческого предназначения, несоответствие миру и т. д.), стиль также по-прежнему специфичен, синтаксис упрощён, с неожиданными обрывами строк, повторяющимися воспоминаниями Мэлона, прерывающими его рассказы, которые и так наполнены его репликами («дальше», «теперь отдых» и т. д.).

Критика

Роман был включён в список 100 лучших книг всех времён по версии Норвежского книжного клуба, который для составления списка провёл опрос 100 писателей по всему миру.

Отрывок, характеризующий Мэлон умирает

Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.