Мало, Гектор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эктор-Анри Мало
Hector Henri Malot
Место рождения:

Ла-Буй, Франция

Место смерти:

Фонтене-су-Буа, Франция

Язык произведений:

французский

Гектор Мало (собственно — Эктор-Анри Мало, фр. Hector Henri Malot; 20 мая 1830, Ла-Буй[en], департамент Приморская Сена, Франция — 17 или 18 июля 1907, Фонтене-су-Буа, департамент Сена, Франция) — французский писатель.





Биография

Сын нотариуса. Получил юридическое образование. Начал литературную деятельность журнальными очерками и заметками. Печатался с 1859. Среди романов Мало особенно известны написанные для подростков и переведённые на многие языки романы: «Ромен Кальбри» (1869, русский перевод 1870, 1959), «Без семьи» (1878, русский перевод 1886, 1954) и «В семье» (1893, русский перевод 1898). Два последних премированы Французской академией. Их герои привлекают живостью, смелостью и добротой, жизнь французских бедняков показана достоверно, сюжеты увлекательны. Повесть «Без семьи» сделалась во Франции классической детской книгой, по которой в школах изучают родной язык.

Наиболее популярные произведения:

  • Трилогия «Жертвы любви» (1859—1866)
  • «Ромен Кальбри» (1869)
  • «Без семьи» (1878)
  • «В семье» (1893)

Мало с большим успехом вёл литературный фельетон в Opinion nationale, пропагандировал там же физический труд и английскую систему воспитания; эти же взгляды он изложил в своей книге La Vie moderne en Angleterre. Первые романы Les Amants, Les Epoux и Les Enfants, составившие вместе серию Victimes d’amour («Жертвы любви»), сразу сделали Мало популярным. Из других его романов выдаются: Les Amours de Jacques, Un beau-frere, Une bonne affaire, Un mariage sous le second Empire, Cara, Sans famille, Docteur Claude, Seduction, Mondaine, Mariage Riche, Justice, Mere. Мало — крупный реалистический талант, примыкающий к школе Оноре де Бальзака. Его картины жизни напоминают скорее всего фотографические портреты во весь рост; но так как он умеет выбирать драматические сюжеты, то в его протоколировании житейских деталей всегда много интересного. Ему недостает истинно артистического темперамента, вследствие чего тонкие психологические темы получают в его романах внешний, мелодраматический характер, как, напр., в одном из его самых известных романов — Justice. Многие из романов Мало были прижизненно переведены на русский язык[1] .

Дореволюционные издания романа «Без семьи» на русском языке

с библиотечными шифрами Российской государственной библиотеки (город Москва)

Озаглавленные как «Без семьи»:

1) перераб. Вл. Суходольский (Одесса: Светоч, 1927) U 219/195

2) перевод в сокращ. О. Н. Поповой (СПб.: О. Н. Попова, 1904) Т 5/66

3) перев. С. Иванчиной-Писаревой (СПб.: журнал «Нашим детям», «Копейка», 1911) Т 1/839 (этот перевод сброшюрован в два выпуска — № 7 и № 9)

4) перевод А. Н. Рождественской (СПб.—М.: М. О. Вольф, 1910) U 61/318

5) перевод в сокращ. А. Круковского (СПб.: Вольф; Пороховщиков, 1897) А 245/268

6) переделан С. Брагинской (СПб.: тип. Дома призр. малол. бедных, 1901) М 36/360

Озаглавленный как «Безродный»:

7) составлен А. К. Розельон-Сошальской (СПб.: Стасюлевич, 1892) А 171/760

Под заголовком «Приключения Рене Мелигана»

8) переводчик не указан (М.: Сытин, 1891, 1899) А 162/513 (ПОЛНЫЙ КОМПЛЕКТ ИЛЛЮСТРАЦИЙ Эмиля Байара; самый приличный из всех дореволюционных переводов)

Интересные факты

  • В произведении «Без семьи», самой известной и популярной повести Гектора Мало, существует постоянный образ дороги, дороги жизни, дороги обретения семьи. На этой дороге проходят этапы жизни мальчика Реми: учение, взросление, набирание опыта, выживание и, наконец, обретение семьи. Реми на самом деле все время с семьей, но она неофициальная: матушка Барберен, Виталис и Капи, Маттиа, мистер Акен и его дети, и только в конце он обретает настоящую семью, при этом не забывая о прошлых «родных».

Экранизации

Напишите отзыв о статье "Мало, Гектор"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Мало, Гектор

– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.