Малыгин (ледокол)
«Малыгин» — ледокольный пароход, внесший значительный вклад в освоение Арктики и Северного морского пути. Назван в честь русского полярного исследователя капитан-командора Степана Гавриловича Малыгина.
Содержание
История судна
«Брюс»
Построен в 1912 году в Великобритании по заказу компании «Рид Нюфендлэнд Компани» (англ. Reid Newfoundland Company). Назван «Брюс» (англ. SS Bruce II). Однотипен с построенным годом позже ледокол-пароходом «Линтрос» («Садко»). Ранее в 1909 году на этой же верфи «Napier and Miller» был построен ледокол-пароход «Бонавенчур» («Владимир Русанов»).
В течение нескольких лет «Брюс» работал в качестве почтово-пассажирского парома на линии Ньюфаундленд-Новая Шотландия.
«Соловей Будимирович»
В 1915 году «Брюс» куплен русским правительством для управления морским транспортом Беломорско-Мурманского района и переименован в «Соловей Будимирович» в честь былинного богатыря.
С 1 января до 1 апреля 1917 года входил в состав флотилии Северного Ледовитого океана.
15 апреля 1920 года мобилизован и включён в состав Беломорской военной флотилии, а затем с 24 апреля 1920 года — в состав Морских сил Северного моря. 25 мая 1920 года возвращен Мортрану.
«Малыгин»
В 1921 году «Соловей Будимирович» переименован в «Малыгин».
В 1921 году на пароходе вышли в первый экспедиционный рейс научные сотрудники только что созданного Плавморнина для проведения различного рода наблюдений в Баренцевом и Карском морях.
В 1928 году «Малыгин» участвовал в поисках экспедиции Умберто Нобиле на дирижабле «Италия», был зажат льдами в районе от острова Надежды. Самолет, пилотируемый полярным летчиком М. С. Бабушкиным, вылетал на поиски, дважды садился на льды, но из-за шторма вернулся на судно. Выйдя из льдов, «Малыгин» продолжал обследование районов Баренцева моря восточнее Шпицбергена.
С 1931 года на «Малыгине» производились гидрологические исследования в различных районах Арктики под командованием капитана Дмитрия Тимофеевича Черткова. В 1931 году в бухте Тихая на острове Гукера (Земля Франца-Иосифа) состоялась встреча «Малыгина» с дирижаблем Граф Цеппелин. С дирижабля на ледокол было передано 120 кг почты. В момент встречи с дирижаблем на ледоколе присутствовал Умберто Нобиле.
В 1932 году на острове Рудольфа экспедицией на «Малыгине» была основана самая северная в мире полярная станция (в связи с проведением 2-го Международного полярного года). В сентябре 1932 года ледокол достиг рекордной для того времени широты — 82°27‘. 28 декабря того же 1932 года, во время операции по снабжению угольного рудника треста «Арктикуголь» на острове Шпицберген, «Малыгин» под управлением капитана О. 3. Филатова сел на мель. 9 января 1933 года для спасения «Малыгина» из Мурманска был направлен отряд в составе ледокола «Ленин» и спасательного буксира «Руслан», затем к ним присоединился ледокольный пароход «Георгий Седов». 24 марта 1933 года после заделки пробоин «Малыгин» был снят с камней. При возвращении в Мурманск 25 апреля 1933 года «Руслан» затонул. Экипаж, за исключением 3 человек, погиб.
В 1935 году экспедиция на «Малыгине» открыла в районе острова Исаченко архипелаг из 7 островов.
В 1937 году «Малыгин» вместе с ледокольными пароходами «Садко» и «Георгий Седов» дрейфовал во льдах от острова Бельковского на Север до 83°05' северной широты, откуда вышел с помощью ледокола «Ермак» только в сентябре 1938 года.
При возвращении из гидрографической экспедиции Якова Смирницкого и Георгия Ратманова по восточной Арктике 28 октября 1940 года «Малыгин» погиб во время шторма в районе мыса Низкий у берегов Камчатки со всем экипажем и членами экспедиции (всего 98 человек).
Интересные факты
- «Малыгин» — один из ледоколов, открывших эру арктического туризма. По крайней мере, две каюты на судне были оборудованы по очень высокому классу. Одну из этих кают во время зимнего похода 1931 года к Земле Франца-Иосифа занимал научный руководитель экспедиции профессор Визе, другую каюту — американская туристка-миллионерша.
См. также
- Садко (ледокол)
- «Малыгин» — ледокол-пароход 1924 года постройки (Voima).
- «Лейтенант Малыгин» — пароход.
Напишите отзыв о статье "Малыгин (ледокол)"
Ссылки
- [www.polarpost.ru/forum/viewtopic.php?f=4&t=349 "Малыгин"/"Соловей Будимирович"/"Брюс", ледокольный пароход]
- [www.polarpost.ru/Library/Arcticheskiy-sbornik/epron.html А. А. Киселев Работа ЭПРОНа по подъему судов в северных морях]
- [www.polarpost.ru/forum/viewtopic.php?f=7&t=681 Карская экспедиция 1924 года]
Примечания
- ↑ [www.newfoundlandshipbuilding.com/alphabetfleet/documents/alphabet_fleet.htm The Alphabet Fleet]
Литература
- Визе В. Ю. Экспедиция на л/п «Малыгин» к восточному Свальбарду в 1928 г. // Труды Северной научно-промысловой экспедиции. — 1929. — Т. 45.
- Поход «Малыгина». Записки участников. Под ред. А. Яковлева. М.: Земля и фабрика, 1929.
Отрывок, характеризующий Малыгин (ледокол)
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
