Малышев, Сергей Васильевич (писатель)

Сергей Васильевич Малышев
Псевдонимы:	Пожарный
Дата рождения:	1877(1877)
Место рождения:	село Воскресенское, Ильинская волость, Угличский уезд, Ярославская губерния
Дата смерти:	1938(1938)
Место смерти:	Москва
Гражданство:	Российская империя, СССР
Род деятельности:	революционный и государственный деятель, журналист, писатель
Язык произведений:	русский

Сергей Васильевич Малышев (1877—1938) — российский революционный и советский государственный деятель, русский журналист и писатель.

Биография

Родился в 1877 году в селе Воскресенском Ильинской волости Угличского уезда Ярославской губернии в бедной крестьянской семье. Отец - из крестьян, пекарь, подручный в купеческих лавках в Москве. Мать - дочь крестьянина-кустаря по выработке овчин. Окончил начальную сельскую школу (1888 г.). Недолго учился в вечерней школе (1890-е гг.)..

Работал в Санкт-Петербурге в лавке, о чём впоследствии написал воспоминания «На пролетарских ступенях». Затем работал на Обуховском заводе, где стал членом кружка "Рабочее дело". Участвовал в «Обуховской обороне» в мае 1901 года. После подавления бежал в Одессу. В 1902 году вступил в РСДРП; большевик.

Освободившись в 1903 году перешёл на нелегальное положение, начав профессиональную революционную деятельность. Во время революции 1905 года под псевдонимом Пожарный был избран председателем первого Костромского Совета рабочих депутатов. Большевистский ЦО "Новая жизнь" (27.XI.1905, №23, С.4) сообщал: "20 ноября состоялось первое полное собрание Совета Рабочих Депутатов города Костромы... Собрание закрылось... выбором постоянного председателя (тов. Малышева - Пожарного) и двух секретарей". После поражения революции вёл агитацию среди рабочих Санкт-Петербурга. Был в числе организаторов Петербургского Совета Безработных (1906 -1907), заместителем председателя СБ и официальным издателем его органа - журнала "Тернии труда". 15 февраля 1907 на 4-ом номере еженедельник "Тернии труда" закрыт, а редактор-издатель Малышев арестован. Один из организаторов летом 1906 года большой стачки каталей, т.е. портовых грузчиков (по данным большевиков, в ней участвовало 15 тысяч человек). 12 мая 1907 начальник охраны Государственной Думы Остен-Сакен отказался пропустить в здание вызванных на заседание Комиссии помощи безработным II Думы представителей Совета безработных СПб Войтинского и Малышева (подробно описано в эсеровской "Народной правде" 13.IV.1907, №7, С.3).

В эти годы активно занимался самообразованием, писал стихи и рассказы (участник «Первого сборника пролетарских писателей»).

В конце 1913 году вернулся в Петербург из ссылки в Вологду. В феврале 1914 года после ареста секретаря редакции "Правды" Конкордии Самойловой, несмотря на свои сомнения, назначен секретарём редакции газеты «Правда». В начале июля 1914 года в числе её сотрудников сослан в Приангарский край, где написал автобиографическую повесть «К свету», изданную в 1918 году (переиздана в 1923 и 1924 годах под другими названиями). Летом 1916 года совершил побег, пойман и после пребывания в тюрьме в Енисейске отправлен обратно для продолжения ссылки. После Февральской революции освобождён. Некоторое время был председателем Совета рабочих депутатов в городе Боровичи. Участник организации Октябрьской революции в Петрограде.

После работал в Наркомате труда. Организовал несколько плавучих лавок-барж для обмена промышленных товаров на хлеб крестьян Поволжья. В 1919 году направлен в Туркестан для руководства аналогичной экспедицией. Участник гражданской войны в Средней Азии. Затем работал организатором и председателем Ирбитского, а после Нижегородского ярмарочных комитетов. В 1922 по распоряжению Ленина руководил возобновлением Нижегородской ярмарки.  Под руководством С.В. Малышева в 40 дней восстановили существенную часть ярмарки – Главный дом и 20 корпусов. В ответ на посещение Нижегородской ярмарки мэром Лиона Эдуаром Эррио командирован во Францию в 1923 году во главе советской делегацией, поездку описал в книге «Нижний — Лион (путевые заметки)». По пути во Францию в Берлине активно встречался с левыми эмигрантами из России, в т.ч. в их клубе и в редакции газеты "Накануне". В 20-е работал председателем Всесоюзной торговой палаты, Всесоюзной книжной палаты, в Комитете заготовок СНК СССР, был членом президиума Центросоюза и коллегии наркомата торговли.

В 1930-е годы персональный пенсионер. Последние годы был прикован к постели, но продолжал писать статьи, рассказы, воспоминания «Встречи с Лениным». В начале 1932 в Обществе старых большевиков выступил с докладом о Петербургском Совете безработных. Текст опубликован в виде брошюры в том же (и в 1938) году по-русски, в 30-е годы публиковался на иностранных языках, каждый раз отличаясь от русского издания по содержанию и объёму. В брошюре Малышева о СБ содержится ряд исторических мифов, выдуман никогда не существовавший "исторический персонаж" ("инженер Каирский" - отчасти из-за того, что имя реального руководителя СБ В. С. Войтинского было в СССР под запретом).

Умер в Москве 30 сентября 1938 года, микроскопический некролог опубликован в подвале "Правды" 3 октября. Похоронен на Новодевичьем кладбище. Вплоть до перестройки имя Малышева было фактически вычеркнуто из истории партии.

Семья

С августа 1906 и до конца жизни в браке с Клавдией Павловной Кадобновой (1876 - 1950), студенткой - медичкой, работавшей медсестрой в больнице на Выборгской стороне, левой активисткой. За участие в студенческих выступлениях Клавдия ранее исключалась из института без права поступления, в связи с рождением наследника престола власти это наказание отменили. До поступления в 1900 году в институт Клавдия работала сельской учительницей. Они познакомились в 1905 году, когда Малышев некоторое время был секретарём организации большевиков Выборгского района Петербурга и нелегальные собрания проводились в больнице, где работала Клавдия. Их единственная дочь Нина (1909 - 1994) родилась в 1909, когда отец в очередной раз был в тюрьме.

Сочинения

• Утро в деревне. Рассказ. - Сборник пролетарских писателей (ред. Н.Серебров [А.Н.Тихонов], предисловие М.Горького), СПб: Прибой, 1914, с. 15 - 19
• М.Горький. О писателях-самоучках//Современный мир, 1911, №2, февраль (Горький в виде цитаты почти полностью воспроизводит неопубликованный ранний рассказ С.В.Малышева "Родному слову")
• К свету. Повесть. — Пг., 1918.[www.nlr.ru:8101/e-case3/sc2.php/web_gak/gc/55989/5]
  • К новой жизни. Изд. 2. — М., 1923.[www.nlr.ru:8101/e-case3/sc2.php/web_gak/gc/55989/4]
    • По дороге в город. Изд. 3. — М., 1924
• Нижний — Лион (путевые заметки). стр. 60. [www.nlr.ru:8101/e-case3/sc2.php/web_gak/gc/55989/12]— М.: Красная новь, 1923.
• Нижний — Лион (путевые заметки).стр. 58.[www.nlr.ru:8101/e-case3/sc2.php/web_gak/gc/55989/11]  — М.: Красная новь, 1924.
• На пролетарских ступенях // Молодая гвардия. — № 2, 3. — 1925.
• Боевые странички 1905г. // стр. 59 - Прибой - 1926.[www.nlr.ru:8101/e-case3/sc2.php/web_gak/gc/55989/1]
• Наша большевистская «Правда» // Красная новь. — № 18. — 1927.
• О питерском совете безработных. — М., 1932.
• Встречи с Лениным. — Партиздат, 1933.[www.nlr.ru:8101/e-case3/sc2.php/web_gak/gc/55989/3]
  • отрывки // Воспоминания о В. И. Ленине. — Т. 2. — М.: Госполитиздат, 1957.
  • Малышев С.В. Встречи с Лениным во время НЭПа. [leninism.su/memory/3543-vstrechi-s-leninym-vo-vremya-nepa.html]
• S. Malyshev. Unemployed Councils in St. Petersburg in 1906. L.: Modern Books, 1931 & NY: Workers Library Publishers, 1931
• S. Malyschew. Der Arbeitslosenrat. Die Geschichte eines Petersburger Erwebslosenrates nach der Revolution von 1905. Berlin: Internationaler Arbeiter-Verlag, 1931
• S. Malychev. Le Soviet des chômeurs. Paris: Bureau d’Éditions, 1932
• S. Mályschev. El Soviet de parados. Episodios revolucionarios. Barcelona: Edeya, s.d. [circa 1932]
• S. Malyscev, Il soviet dei disoccupati. Bruxelles: Edizioni di Cultura Sociale, 1933
• S. Malyshev. Unemployed Councils in St. Petersburg in 1906. San Francisco: Proletarian Publishers, 1976
• S. Malyshev. How the Bolsheviks Organised the Unemployed. L.: Prinkipo Press, 1992
• Всесоюзное торжище. Краткий очерк Нижегородской ярмарки 1923 года. (Из материала к докладу Комвнуторгу при С.Т.О.). Н.Новгород, 1923
• Нижегородская ярмарка 1924 года (По материалам к докладу Правительству). Н.Новгород, 1924
• На пролетарских ступенях жизни и борьбы. Н.Новгород, 1924
• Нижегородская ярмарка 1925 года. По материалам к докладу Правительству. Н.Новгород, 1925.
• Противникам Нижегородской ярмарки. Н.Новгород, 1925
• 5-ая Всесоюзная Нижегородская ярмарка. По материалам доклада Правительству о работе ярмарки 1926 года. Н.Новгород, 1926.
• Боевые странички. 1905 г. Л.: Прибой, 1926
• Наш путь. Сборник [пролетарских писателей и поэтов](отв. ред. Малышев). Казань: Комитет кустарей, 1926.
• Нижегородская ярмарка 1927 года. Н.Новгород, 1927
• 7-ая всесоюзная нижегородская ярмарка 1928 года [По материалам доклада Ярмаркома правительству]. Н.Новгород, 1928.

Литература

• Астафьев А. В., Астафьева Н. А. С. В. Малышев // Писатели Ярославского края. — Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1974. — С. 239—246. — 248 с. — 5000 экз.
• Беляков Ю.П. Сергей Малышев: путь к себе (документальная повесть о жизни ярославского крестьянина, ставшего государственным деятелем [...]). Ярославль: Верхне-Волжское кн.издательство, 1989
• Бондаревская Т.П. Его знал и ценил Ильич (к 110-летию со дня рождения С.В.Малышева)//Вечерний Ленинград 11.08.1987 (№183 (18273)), С.2
• подгот. к печати: Paolo Casciola. Sergej Vasil'evič Malyšev, «Il Soviet dei disoccupati di San Pietroburgo». Firenze: ASSOCIAZIONE PIETRO TRESSO, 2016
• Михайлов Н.В. Совет безработных и рабочие Петербурга в 1906—1907 гг. М.; СПб., 1998
• Работа большевиков среди безработных (1905 - 1907 годы)//Историк-марксист, 1935, № 12(052), C. 75-97 [libmonster.ru/m/articles/view/РАБОТА-БОЛЬШЕВИКОВ-СРЕДИ-БЕЗРАБОТНЫХ-1905-1907-ГОДЫ]
• О моем деде ([краткая] биография С.В. Малышева,составленная его внучкой А.В. Борисовой[www.gorbibl.nnov.ru/files/malyshev.doc]

Отрывок, характеризующий Малышев, Сергей Васильевич (писатель)

– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.