Мальдини, Паоло

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Паоло Мальдини
Общая информация
Прозвище Il Capitano
Родился
Гражданство
Рост 187 см
Вес 85 кг
Позиция защитник
Информация о клубе
Клуб завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
1978—1985 Милан
Клубная карьера*
1984—2009 Милан 647 (30)
Национальная сборная**
1986—1988 Италия (до 21) 12 (5)
1987 Италия (олимп.) 1 (0)
1988—2002 Италия 126 (7)
Международные медали
Чемпионаты мира
Бронза Италия 1990
Серебро США 1994
Чемпионаты Европы
Бронза ФРГ 1988
Серебро Бельгия/Нидерланды 2000

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Па́оло Че́заре Мальди́ни (итал. Paolo Cesare Maldini; 26 июня 1968, Милан, Италия) — итальянский футболист, один из лучших защитников в мировом футболе за всю историю, многолетний капитан сборной Италии и «Милана». Играл на позиции центрального и левого защитника. Сын футболиста и тренера Чезаре Мальдини.

Всю свою футбольную карьеру провёл в «Милане», за который сыграл 902 официальных матча[1].

Лучший футболист мира 1994 года по версии World Soccer.

В 1995 году был номинирован на звание «Игрок года FIFA», где занял второе место, уступив своему одноклубнику Джорджу Веа.

Провёл 126 матчей в составе сборной Италии — это третий результат за всю историю сборной после Джанлуиджи Буффона и Фабио Каннаваро.

Паоло Мальдини является абсолютным рекордсменом по количеству сыгранных матчей в итальянской серии «А» (647 матчей).

Офицер (четвёртая степень) ордена «За заслуги перед Итальянской Республикой» — высшего ордена страны. Награждён 12 июля 2000 года после того, как сборная Италии стала вице-чемпионом Европы.





Карьера

Паоло Мальдини с раннего детства мечтал стать футболистом «Милана», как и его отец — Чезаре Мальдини, который был многолетним и прославленным капитаном «Милана» и выиграл с клубом Кубок чемпионов в 1963 году.

Дебют Паоло состоялся 20 января 1985 года, в матче «Удинезе» — «Милан». На тот момент футболисту было 16 лет и 208 дней. Мальдини стал самым молодым футболистом Милана, игравшим в Серии А. Этот рекорд держится и по сей день[2]. Со следующего сезона он уже прочно закрепился в основе клуба и стал символом «Милана» на протяжении целых 25 лет. На протяжении 25 сезонов подряд Мальдини проводил за «Милан» в серии А не менее 14 матчей за сезон.

Когда Мальдини только исполнилось 19 лет, он уже был приглашен в сборную своей страны, где и сыграл свой первый матч 31 марта 1988 года в матче против Югославии, который завершился со счётом 1:1. Завершил карьеру в сборной в 2002 году после чемпионата мира по футболу в Японии и Корее. В последний раз в составе «Милана» Мальдини вышел на поле 31 мая 2009 года в гостевом матче с «Фиорентиной» (2:0).

Статистика выступлений

Клубная

В сборной

Достижения в качестве игрока

«Милан»

Сборная Италии

Личные достижения

Государственные награды

Семья

Паоло Мальдини рос в большой семье. У его отца Чезаре Мальдини и матери Марии Луизы 6 детей. У Паоло 2 младших брата (Аллессандро и Пьер Чезаре) и три старших сестры (Моника, Донателла и Валентина). Паоло женат на Адрианне Фосса. Есть два сына (Кристиан и Даниэль).

Увлечения

Помимо футбола, в свободное время он работает на спутниковом телевидении и ведет музыкальную программу с DJ Ringo на итальянском «Радио 105». Также он владеет магазином по продаже видеоигр и является совладельцем дискотеки-бара «Hollywood», где миланисты часто отмечают свои многочисленные победы.

Интересные факты

  • Из букв фамилии Мальдини на итальянском (Maldini) можно составить словосочетание «di Milan», что означает «из Милана».
  • Футболка № 3 в «Милане» закреплена за Мальдини и по окончании им карьеры была изъята из оборота (также как и № 6 — закреплённая за Франко Барези). Однако Мальдини дал согласие на то, что если один из его сыновей будет играть за клуб, то получит этот номер.
  • Мальдини забил за сборную Италии 7 мячей, и во всех 7 случаях, когда Мальдини забивал, итальянцы выигрывали с разницей минимум в 2 мяча. Интересно также, что Мальдини забивал за сборную только в домашних матчах в 7 разных итальянских городах. При этом в Милане за сборную Мальдини так и не забил.
  • Гол, забитый Мальдини на 52-й секунде финала Лиги чемпионов 2004/05, стал самым быстрым в истории финальных матчей этого турнира, а Мальдини стал самым возрастным игроком, забивавшим в финале ЛЧ (36 лет и 11 месяцев) [3].
  • После победы «Милана» в финале Лиги чемпионов 2006/07 Мальдини стал самым возрастным победителем турнира 38 лет и 11 месяцев[3].

Напишите отзыв о статье "Мальдини, Паоло"

Примечания

  1. [www.acmilan.com/en/archive/show_player/Paolo-Maldini Hall of Fame. Paolo Maldini] (англ.), AcMilan.com.
  2. [www.championat.com/football/article-29056-obmanuvshij-vremja.html Обманувший время] (рус.), championat.com.
  3. 1 2 [www.uefa.com/MultimediaFiles/Download/StatDoc/competitions/UCL/01/67/63/64/1676364_DOWNLOAD.pdf Champions League Records] (англ.). UEFA.com. Проверено 22 сентября 2011. [www.webcitation.org/65CnRsCXL Архивировано из первоисточника 4 февраля 2012].

Ссылки

  • [acmilan.ucoz.net/forum/3-12-1 Биография Паоло Мальдини]
  • [www.acmilan.com/LM_Actor.aspx?idSquadra=3&idStagione=14&idPersona=5&name=Maldini%20Paolo Статистика выступлений Паоло Мальдини на сайте «Милана»]  (итал.)
  • [news.sportbox.ru//NewsStorage/20080217_futbol_maldini_mecht 1000 матч]

Отрывок, характеризующий Мальдини, Паоло

– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.