Мальтийская конференция

Мальтийская конференция
англ. Malta Conference
Рузвельт и Черчилль на Мальтийской конференции.
Дата проведения	30 января — 2 февраля 1945 года
Место проведения	Крейсер Президента США "Куинси", Мальта
Участники	США США Великобритания Великобритания
Рассмотренные вопросы	Определение стратегического плана союзников в разгроме нацизма и послевоенное будущее Германии и Польши, будущий раздел мира между странами-победительницами.
Результаты	Принятие согласованных решений по рассматриваемым вопросам.
Последовательность
← Четвёртая Московская конференция Ялтинская конференция →

Мальтийская конференция проходила с 30 января по 3 февраля 1945 между президентом США Франклином Д. Рузвельтом и премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем на острове Мальта. Цель конференции заключалась в планировании окончательной кампании против немцев с начальниками генеральных штабов (Объединенным комитетом начальников штабов). Оба лидера договорились о нежелательности продвижения Красной армии в Центральной Европе.

Конференция началась 30 января 1945 года, но президент Рузвельт не приходил до 2 февраля, последнего дня конференции.

Мальтийская встреча Ф. Рузвельта и У. Черчилля

Встрече лидеров "Большой тройки" антигитлеровской коалиции предшествовала встреча глав Великобритании и США на острове Мальта в Средиземном море. Исход Второй мировой войны к тому времени был предрешён и был лишь вопросом времени.

Различие взглядов между СССР, с одной стороны, Великобритания и США — с другой, по некоторым политическим, военным и послевоенным проблемам отражало различие целей войны и послевоенного устройства мира: освободительные цели Советской страны и геополитические — западных держав. Не случайно накануне конференции Черчилль писал Рузвельту: «Конференция соберётся в момент, когда великие союзники разобщены, и тень войны перед нами становится все длиннее и длиннее» (The Conferences at Malta and Yalta, 1945, p. 31).

Первоначально Рузвельт не считал возможным провести предварительное сепаратное совещание на Мальте, совершить сговор за спиной союзника. Дело в том, что Рузвельт был твёрдо намерен вести сотрудничество с Москвой. По его мнению, СССР, в отличие от Великобритании, не являлся империалистической державой. Рузвельт считал ликвидацию колониальной системы одним из приоритетов послевоенного урегулирования. Президент США вёл сложную дипломатическую игру. С одной стороны, Великобритания продолжала оставаться ближайшим союзником и конфидентом США. С другой стороны, советско-американское сотрудничество позволяло, на взгляд Рузвельта, осуществлять глобальное регулирование системы международных отношений в послевоенном мире. В этой схеме Британии с её империей Рузвельт отводил более скромное место и был склонен использовать в этой игре Сталина, "Красная Армия которого шла от победы к победе" (Ялта-45. Начертания нового мира/ Отв. ред. Н. А. Нарочницкая. М.: Вече. 2010. С. 30-31) Поэтому Рузвельт сообщил Черчиллю 6 января, что рассчитывает прибыть на Мальту 2 февраля и в тот же день самолётом вылететь в Ялту, чтобы не нарушать договоренности с главой Советского правительства. Он выразил сожаление о невозможности личной встречи или совещания начальников штабов на Мальте до начала операции «Аргонавт» (Ibid., p. 28).

Однако не таков был Черчилль, чтобы отступить от задуманного плана. Он настаивал на необходимости личной встречи, предварительного совещания начальников штабов. Наряду с совещанием военных руководителей Черчилль добивался, чтобы министр иностранных дел Англии Иден и государственный секретарь США Стеттиниус собрались в Александрии или у пирамид для предварительного обсуждения повестки дня предстоящей конференции (Ibid., p. 31).

Черчилль настоял на своём: Рузвельт согласился на поездку начальника штаба американской армии Маршалла, адмирала Кинга и Арнольда на Мальту для участия в совещании с представителями английских штабов (Ibid., p. 32). Рузвельт уступил также и в другом вопросе, пообещав направить Стеттиниуса на Мальту 31 января. Кроме того, он направил в Лондон своего советника Гарри Гопкинса (позднее, на Крымской конференции 4 февраля, А. Иден заявил В. М. Молотову, что на Мальте якобы не было никаких переговоров между Англией и США (Крымская конференция руководителей трёх союзных держав — СССР, США и Великобритании (4-11 февраля 1945 г. М., 1984. С. 43)). Во время встречи Гопкинса с Черчиллем предварительно был обсуждён ряд политических вопросов, подлежавших рассмотрению на трехсторонней конференции. Особенно детально рассматривался польский вопрос (Черчилль У. Вторая мировая война. Т. VI. М., 1991).

В конце января 1945 г. президент Рузвельт и его группа отплыли из Соединённых Штатов на крейсере «Куинси» (CA-39 Quincy). Его путь лежал к гавани Ла-Валетта на острове Мальта.

А 29 января поднявшийся с английского аэродрома Норхольт самолёт «Скаймастер», на котором вылетел на Мальту британский премьер, совершил посадку на мальтийском аэродроме.

Около 9 часов утра 2 февраля в гавань Ла-Валетты вошёл американский крейсер «Куинси»(CA-39 Quincy). В тот же день на его борту состоялись официальные переговоры Рузвельта и Черчилля, продолжавшиеся более четырех часов.

Совещания проходили в далеко не спокойной обстановке.

На заседаниях Объединенного комитета начальников штабов выявились серьёзные разногласия; здесь разгорелись споры по многим вопросам военной стратегии на завершающем этапе войны против фашистской Германии, что определялось большой политикой. Одной из основ стратегии английские политические и военные деятели считали вопрос о роли Англии в послевоенной Европе.

Английские начальники штабов А. Брук, Ч. Портал, адмирал Э. Кеннингхэм и другие предложили свой стратегический план окончательного разгрома Германии, предусматривавший очищение западного берега Рейна, форсирование его в нижнем течении, продвижение в глубь Германии, на Берлин, до того, как германская столица будет освобождена Красной Армией (The Conferences at Malta and Yaltа, p. 641; Feis H. Churchill, Roosevelt, Stalin. Prinseton, 1957, p. 491, 495).

Черчилль на совещании с Рузвельтом снова выдвинул свой план «средиземноморской стратегии», потребовав наступления союзных войск из Италии в Австрию, был против отправки дивизий с итальянского фронта на запад, во Францию (PRO, Cab., 99/31, p. 155—156). В политическом отношении этот план преследовал цель «оккупации как можно большей части Австрии», чтобы не допустить освобождения Западной Европы Красной Армией (The Conferences at Malta and Yalta, 1945, p. 543).

Черчилль продолжал ратовать за оставление английских дивизий в Греции для удушения национально-освободительного движения в этой стране.

Американские штабы, Эйзенхауэр и представлявшие его на совещании на Мальте генерал Маршалл и темпераментный генерал Смит считали необходимым вести наступление англо-американских войск на Западе в пределах территорий, согласованных в Европейской консультативной комиссии.

Стремясь к вовлечению СССР в войну с Японией, к облегчению бремени войны на Западе, американские политики и военные не хотели до поры до времени усугублять разногласия с Советской страной. Арденнские события показали, насколько ценна и своевременна помощь Красной Армии. Споры о политике и стратегии войны были столь ожесточенными, что английские генералы грозили резким ухудшением отношений с США.

В свою очередь Маршалл заявил, что если английский план будет утвержден Черчиллем и Рузвельтом, Эйзенхауэр уйдёт в отставку с поста главнокомандующего. Вмешательство Рузвельта, поддержавшего Маршалла и Эйзенхауэра, решило спор в пользу американцев. Принятое в итоге решение привело к тому, что Восточную Европу, включая Австрию, заняли войска СССР, что привело к соответствующим последствиям для всей Европы — её почти полувековому разделению на два лагеря и, соответственно, к ослаблению стран Европы при росте послевоенного влияния США и, что не удивительно, СССР (но так далеко американцы вряд ли думали — им ещё предстояло продолжать воевать с Японией, а атомная бомба к тому моменту ещё не была испытана).

На совместном заседании штабов начальником имперского генерального штаба А. Бруком был представлен британский меморандум «Планируемая дата окончания войны с Германией». Предусматривался наиболее благоприятный, средне и менее благоприятные случаи разгрома Германии.

При наиболее благоприятном случае, в результате наступления советских армий на Востоке и армий союзников на Западе, «разгром Германии, — отмечалось в меморандуме, — может произойти в середине апреля 1945 г.» (The Conferences at Malta and Yalta, 1945, p. 479).

При средне благоприятном варианте капитуляция немцев наступит «в середине мая — начале июня» (PRO, CCS, 772, 30.1.1945, p. 96. Успехи Советской Армии, её победоносное наступление обеспечили достижение минимальных сроков победы над фашистской Германией).

Если же немцам удастся остановить наступление советских армий в Силезии (сохранить главные промышленные районы — Силезию и Рур), если весеннее наступление союзников потерпит неудачу, то летнее наступление русских армий и армий союзников «поведёт к разгрому Германии к началу ноября» (The Conferences at Malta and Yalta, p. 479, 480, 96).Однако английские стратеги считали наиболее вероятной ранней датой окончания войны 30 июня 1945 г. Датой, после которой «война вряд ли будет продолжаться», называлось 1 ноября 1945 г. (Ibid., p. 480).

На совещании штабов, Рузвельта и Черчилля рассматривались и вопросы войны против Японии. Считалось возможным «после разгрома Германии в союзе с государствами Тихого океана и России бросить все ресурсы Соединенных Штатов и Великобритании с целью достижения более быстрой безоговорочной капитуляции Японии» (Ibid., CCS, 772, p. 107—109).

Начальники штабов делали следующие прогнозы окончания войны с Японией: «а) ближайшая дата — 1 июня 1945 г.; б) дата, после которой война, вероятно, не будет продолжаться, — 31 декабря 1945 г.» (Ibid., p. 104).

Но наиболее вероятным считалось, что «дата окончания войны с Японией должна иметь точку отсчета — 18 месяцев после разгрома Германии» (Ibidem).

Американские генералы информировали своих английских коллег о планируемом вторжении на остров Кюсю только в сентябре 1945 г., а в район Токийского залива — в декабре 1945 г., если война в Европе закончится летом. И американцы и англичане склонялись к мысли, что война с Японией закончится в 1947 г. Это ещё раз подтверждало необходимость для США и Англии привлечения СССР к участию в войне с Японией. При этом все они боялись «продешевить», предложив СССР «слишком высокую цену» за участие в войне с Японией (The Conferences at Malta and Yalta, 1945, p. 501).

Наряду с военными на Мальтийской конференции рассматривались и политические проблемы. Государственные и политические руководители Англии и США по существу попытались выработать сепаратную программу по важнейшим вопросам.

Утром 1 февраля состоялась встреча Стеттиниуса с Иденом. Министры подвергли детальному обсуждению германскую проблему — будущее политическое и экономическое положение Германии. «Русские так близко от Берлина», с беспокойством заявлял Иден, и поэтому «настоятельно необходимо достижение тройственного соглашения» по Германии (Ibid., p. 503). Он сказал: «Нам следует договориться о том, чтобы собрать воедино все, чего мы хотим, и все, что нам придётся отдать» (Ibid., p. 501). Стеттиниус в свою очередь говорил о важности достижения между США и Англией соглашения по вопросу о зонах оккупации Германии, «поскольку русские могут быть скоро в Берлине» (PRO, Cab., 99/31, 20-A, p. 115).

Детальному обсуждению на конференции подвергался польский вопрос. Это была важнейшая политическая проблема, означавшая, пойдёт ли развитие освобождённой Польши по демократическому пути, или в стране будет навязана власть из Кремля. В тот период Польшу представляло Лондонское эмигрантское правительство Томаша Арцишевского (польск.) с Армией Крайовой. Просоветскую Польшу представлял Польский комитет национального освобождения, реорганизованный 31 декабря 1944 г., несмотря на противодействие Англии и США, во Временное правительство Польши в освобождённом Люблине.

На совещании Стеттиниуса и Идена было решено не признавать люблинского Временного правительства, «русский вариант» решения польского вопроса (The Conferences at Malta and Yalta, 1945, p. 499—508; PRO, Cab., 99/31, p. 115), угрожая СССР разрывом. Выдвинув идею создания коалиционного правительства Польши из лондонских поляков, люблинского Временного правительства, Иден и Стеттиниус предлагали в состав его, пусть не столь хороших, даже с их точки зрения, кандидатов, включить Миколайчика, Ромера и Грабского. Они также предлагали учредить «президентский совет» в составе бывшего премьера Польши Витоса, архиепископа Сапеги, Жулавского, «известных своими антисоветскими воззрениями» (Ibid., p. 501).

Что касается будущей польско-советской границы, то англичане соглашались на «линию Керзона». Американская же делегация выступила за передачу Польше «Львова и нефтепромыслов», подвергнув тем самым пересмотру ранее согласованные решения о восточных границах Польши (Ibid., p. 510). На Мальте было решено также не принимать новой польско-немецкой границей речной фарватер по рекам Одеру — Нейсе, предоставив Польше лишь «некоторые территории по Одеру» (Ibid., p. 505).

Итоги конференции

На Мальтийской конференции политическим руководителям Англии и США удалось, несмотря на серьёзные разногласия, договориться по ряду вопросов, хотя она и не сняла ряда противоречий между США и Великобританией, и прийти на Крымскую конференцию с согласованной программой, противопоставив её позиции делегации Советского Союза во главе со И. В. Сталиным. Однако программа Мальты была коренным образом пересмотрена на Крымской конференции.

Фильмография

Покер-45: Рузвельт, Черчилль, Сталин. Телеканал "Россия", 2010.

Литература

• Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers. The Conferences at Malta and Yalta. 1945. Washington, 1955.
• Секретная переписка Рузвельта и Черчилля в период войны/Пер. с англ. М., Терра, 1995. 800 с. ISBN 5-300-00235-6

Отрывок, характеризующий Мальтийская конференция

«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.