Мальтийские конвои

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Мальтийские конвои — серия конвоев Союзников, снабжавших Мальту во время морской и воздушной блокады острова, предпринятой странами Оси в ходе Второй мировой войны.

Сухогрузы Novasli и Masirah вышли из Гибралтара 5-го и 7 июня 1940 года соответственно. Оба судна вероятно пришли на Мальту до объявления Италией войны 10 июня, или возможно 11 июня, никем не атакованные. На Мальте суда встали в гавани Валетты и позже вошли в состав первых конвоев с острова.





Содержание

1940 год

Операция MA.5

Операция представляла собой обеспечение проводки двух конвоев с Мальты. Для прикрытия обоих конвоев в море выходил Средиземноморский флот в составе 4 линкоров: Malaya, Ramillies, Royal Sovereign и Warspite, 1 авианосца: Eagle, 7 крейсеров: Caledon, Capetown, Gloucester, Liverpool, Neptune, Orion, Sydney и 21 эсминца: Dainty, Decoy, Defender, Diamond, Hasty, Havock, Hereward, Hero, Hostile, Hyperion, Ilex, Imperial, Janus, Jervis, Juno, Mohawk, Nubian, Stuart, Vampire, Voyager, Waterhen. Для флота операция вылилась в Бой у Калабрии.

Конвой MF-1

Первый конвой, отправленный с Мальты. В задачу конвоя входила эвакуация членов семей британских служащих и части работников Мальтийской верфи, направленных в Александрию для пополнения военно-морской базы квалифицированным персоналом. В состав конвоя входили быстроходные суда El Nil, Knight of Malta и Rodi. Конвой вышел с Мальты 9 июля и прибыл в Александрию 11 июля, никем не атакованный на всём протяжении пути.

Конвой MS-1

Этот тихоходный конвой вышел с Мальты 10 июля и также без потерь пришёл в Александрию 14 июля. В состав конвоя входили суда: Kirkland, Masirah, Novasli, Tweed и Zeeland.

Операция Hats / MB.3

В конце августа — начале сентября британский флот провёл одновременно две операции, которые часто именуют «Hats/MB.3». Под индексом «Hats» называется часть операции, проводимая кораблями действующими из Гибралтара, под индексом «MB.3» — название операции в части действия Средиземноморского Флота.

Во время перехода конвоя MF-2, следующего на Мальту из Александрии, из Гибралтара в Александрию в составе Соединения F были проведены подкрепления для Средиземноморского Флота. Своими действиями это соединение отвлекло внимание от конвоя, одновременно являясь его дополнительным прикрытием от надводных атак противника. До сицилийских проливов переход этих кораблей прикрывался кораблями Соединения H.

30 августа оба соединения вышли из Гибралтара.

Соединение H состояло излинейного крейсера Renown, линкора Valiant, авианосца Ark Royal, крейсера Sheffield, и 10 эсминцев: Encounter, Faulknor, Firedrake, Forester, Foresight, Fortune, Fury, Hero, Velox, Wishart.
Соединение F состояло из крейсеров Calcutta и Coventry и 7 эсминцев: Gallant, Greyhound, Griffin, Hotspur, Janus, Mohawk и Nubian.

Конвой MF-2

Конвой имел характерное для Средиземноморского флота, обусловленное неразберихой, название. Этот второй быстроходный конвой (англ. Malta Fast 2, MF-2) фактически был сформирован и отправлен на Мальту из Александрии 29 августа. На остров он прибыл в полном составе 2 сентября. Конвой состоял из рефрижераторного судна Cornwall, танкера RFA Plumleaf и сухогруза Volo. Непосредственный эскорт конвоя состоял из 3 крейсеров: Gloucester, Kent, Liverpool и 4 эсминцев: Dainty, Diamond, Jervis и Juno. Из кораблей сопровождения до Мальты следовали только эсминцы.

Также, в море из Александрии, в дополнение к кораблям сопровождения конвоя, вышел Средиземноморский флот в составе 2 линкоров: Malaya и Warspite, 1 авианосца: Eagle, 2 крейсеров: Orion и Sydney и 12 эсминцев: Decoy, Defender, Garland, Hasty, Hereward, Hyperion, Ilex, Imperial, Stuart, Vampire, Vendetta, Voyager.

31 августа конвой подвергся бомбардировке итальянской авиацией; рефрижератор Cornwall получил попадание и загорелся. Тем не менее, управляясь машинами, он справился с пожарами и пришёл на Мальту. Остальные суда пришли на остров без происшествий.

В ходе операции Соединение F 1 сентября без проблем прошло проливы, после чего было встречено кораблями Средиземноморского флота. Соединение H без потерь вернулось в Гибралтар.

Операция MB.6

В этой операции Средиземноморский флот выступал в качестве дальнего прикрытия пары конвоев: проводимого на Мальту и выводимого с неё. Флот состоял из 4 линкоров: Malaya, Ramillies, Valiant и Warspite, 2 авианосцев: Eagle и Illustrious, 6 крейсеров: Ajax, Gloucester, Liverpool, Orion, Sydney, York и 17 эсминцев: Dainty, Decoy, Defender, Diamond, Hasty, Havock, Hereward, Hero, Hyperion, Ilex, Imperial, Janus, Jervis, Juno, Nubian, Vampire, Vendetta. Кроме того, эсминец Mohawk вышел с Мальты, чтобы действовать совместно с флотом. В ходе операции эсминец Imperial подорвался на мине и был отбуксирован на Мальту.

Конвой MF-3

Данный конвой, упомянутый главнокомандующим как «войсковой», состоял из четырёх судов: Clan Ferguson, Clan Macaulay, Lanarkshire и Memnon. Его непосредственное охранение составляли 2 крейсера: Calcutta и Coventry и 4 эсминца: Stuart, Voyager, Waterhen и Wryneck. Конвой вышел из Александрии 8 октября, прибыв без потерь на Мальту 11 октября.

Конвой MF-4

По прибытии конвоя MF-3 на остров, данный конвой, состоящий из трёх судов: Cornwall, Plumleaf и Volo и канонерской лодки Aphis, отправился с Мальты в Александрию в сопровождении кораблей, пришедших с конвоем MF-3: крейсеров Calcutta, Coventry и эсминцев Waterhen и Wryneck. Конвой прибыл благополучно в пункт назначения 16 октября.

Независимо от перехода конвоев, 12 октября был проведён ночной рейд, в ходе которого крейсер Ajax провёл бой с тремя итальянскими военными кораблями. Два корабля — миноносцы Airone и ArielAjax потопил, причём Ariel взорвался. В третий корабль — эсминец ArtigliereAjax также добился попаданий и вывел того из строя. Эсминец, обнаруженный позже крейсером York, будучи не в состоянии сопротивляться, сдался, и был затоплен. Чуть позже Ajax провёл безрезультатный бой с ещё двумя кораблями. По другим данным, потери итальянцев составили: 2 миноносца и 1 эсминец потопленными, 1 миноносец (Aviere) повреждённым.[1]

Операция MB.8

MB.8 представляла собой масштабную операцию, включающую в себя проводку конвоев в Грецию и на Крит, а также в обратную сторону, конвоя на Мальту (MW-3) и с Мальты (ME-3). Операция обеспечивалась основными силами Средиземноморского флота в составе 4 линкоров Malaya, Ramillies, Valiant, Warspite, авианосца Illustrious, 2 крейсеров: Gloucester и York и 16 эсминцев: Dainty, Decoy, Defender, Gallant, Hasty, Havock, Hereward, Hero, Hyperion, Ilex, Janus, Jervis, Juno, Mohawk, Nubian, Vendetta.

Во время проводки MW-3 появилась возможность провести из Гибралтара транспорты с войсками и припасами для гарнизона Мальты, а также подкрепления для Средиземноморского Флота в составе Соединения X. Данное соединение состояло из: линкора Barham, крейсеров Berwick и Glasgow, а также эсминцев Gallant, Greyhound и Griffin. Оно вышло из Гибралтара 7 ноября, прибыв на Мальту 10 ноября.

Помимо этого, по окончании проводки конвоев, флот также выполнял прикрытие знаменитого налёта на Таранто и рейда в Отрантский пролив.

Конвой MW-3

Этим конвоем началась более логичная система обозначений, MW, означающая: Мальтийский западный (англ. Malta West), то есть внутренний средиземноморский, сформированный для Мальты. Соответствующий порожний конвой в Александрию был назван ME: Мальтийский восточный (англ. Malta East). Как правило, конвои встречались во время перехода.

MW-3 вышел из Александрии 4 ноября, имея в своём составе 5 судов: Devis, Plumleaf, Rodi, Volo и Waiwera в сопровождении 2 крейсеров ПВО: Calcutta и Coventry и 4 эсминцев: Diamond, Vampire, Voyager, Waterhen. Старый тральщик Abingdon также усиливал эскорт на подходах к Мальте, куда конвой прибыл 10 ноября.

Конвой ME-3

10 ноября этот конвой вышел, сопровождаемый кораблями, которые пришли на Мальту с конвоем MW-3 или зашли на заправку: линкор Ramillies, крейсер Coventry, эсминцы Decoy и Defender. С ними также шли монитор Terror и эсминец Vendetta. В состав конвоя входили порожние судна предыдущего конвоя MF-3: Clan Ferguson, Clan Macaulay, Lanarkshire и Memnon. Конвой без потерь прибыл в Александрию 13 ноября.

Операция Collar / MB.9

Следующая проводка пары мальтийских конвоев состоялась в конце ноября, параллельно с проводкой сквозного конвоя из Гибралтара в Восточный бассейн Средиземноморья. В восточной части моря операция носила название «MB.9», в западной — «Collar». Средиземноморский флот, помимо этого, наносил удар по Триполи и прикрывал движение транспортов между Грецией, бухтой Суда и Египтом. В состав флота входили линкор Malaya, авианосец Eagle, крейсер Ajax и эсминцы Hasty, Havock, Hero, Hyperion, Ilex. Флот выполнял функции дальнего прикрытия упомянутых ниже конвоев в Восточном Средиземноморье.

Конвой MW-4

23 ноября из Александрии на Мальту вышли быстроходный транспорт Breconshire, сухогрузы Clan Ferguson, Clan Macaulay и Memnon. Одновременно с Мальты направлялись порожние транспорты: Cornwall, Devis, Rodi, Volo и Waiwera, возвращавшиеся в Александрию.

Для того чтобы прикрыть эту пару конвоев, было сформировано непосредственное охранение конвоев из крейсеров ПВО Calcutta и Coventry и эсминцев Greyhound, Vampire, Vendetta, Voyager, вышедшее из Александрии. Основной флот также вышел в море, прикрывая как эти конвои, так и сложные действия по усилению сил в бухте Суда и атаку на Додеканесские острова. Конвой MW-4 пришёл на Мальту без потерь 26 ноября.

Операция Collar

Эта операция Соединения «H» из Гибралтара совпала по времени с остальными двумя конвоями. Действия в рамках операции Collar прикрывали проводку двух грузовых судов на Мальту и одного в бухту Суда. Одновременно перебрасывались подкрепления для Средиземноморского флота.

Конвой Collar состоял из судов Clan Forbes и Clan Fraser, следующих на Мальту, и New Zealand Star, следующего в бухту Суда в сопровождении эсминцев: Duncan, Hotspur, Velox, Vidette, Wrestler и корветов: Gloxinia, Hyacinth, Peony, Salvia. Из эсминцев только Velox и Wrestler прикрывали суда в Сицилийских проливах. Конвой прошёл через Гибралтарский пролив 25 ноября.

Одновременно, крейсера Manchester и Southampton, образовав Соединение «F», грузили на борт войска, предназначавшиеся для Мальты и доставленные в Гибралтар из метрополии транспортом Franconia.

В качестве сил прикрытия, конвой и Соединение «F» сопровождало Соединение «H» в составе линейного крейсера Renown, авианосца Ark Royal, крейсеров Despatch и Sheffield и 8 эсминцев: Encounter, Faulknor, Firedrake, Forester, Fury, Jaguar, Kelvin, Wishart.

Соединение «D» из состава Средиземноморского флота: линкор Ramillies, крейсера: Berwick, Coventry и Newcastle (последний вышел с Мальты) под прикрытием эсминцев Defender, Diamond, Gallant, Greyhound и Hereward должно было встретить конвой и составить дополнительный эскорт в районе Сицилийских проливов. Соединение «C» из состава Средиземноморского флота: авианосец Eagle, линкоры Malaya и Barham осуществляло дальнее прикрытие восточнее.

Курс конвоя был проложен как можно ближе к берегу Алжира, считавшегося нейтральным, как можно дальше от Сицилийских авиабаз. Однако вмешательство Итальянского Флота вызывало изменения в планах операции, и в конечном счёте произошло сражение, известное как Бой у мыса Спартивенто.

В ходе него, конвой с небольшим охранением продолжал движение, пока обе эскадры, объединившись, преследовали итальянский Флот, который, однако, скрылся, пользуясь преимуществом в скорости. Во время боя крейсер Berwick получил попадание. С итальянской стороны по крайней мере два корабля получили попадания. Транспорты и охранение конвоя беспрепятственно дошли до цели. Из их числа New Zealand Star и корветы отправились дальше в бухту Суда вместе с дрифтерами Fellowship и Lanner.

Конвой ME-4

Конвой вышел с Мальты 26 ноября после прибытия на остров конвоя MW-4. ME-4 состоял из пяти порожних транспортов Cornwall, Devis, Rodi, Volo и Waiwera, сопровождавшихся крейсером ПВО Calcutta и эсминцами Vampire, Vendetta, Voyager. Конвой прибыл в Александрию 29 ноября. По пути суда Cornwall, Rodi и Volo отделились от основных сил и направились в Порт-Саид.

Операция MC.2 / Hide

Следующая операция Средиземноморского Флота была названа MC.2 и имела пять целей: проводку двух конвоев на Мальту и одного с Мальты, прикрытие конвоя из Пирея в Александрию и проводку войскового транспорта HMS Ulster Prince на Крит и далее в Грецию. К тому же, в ходе операции, авианосцы флота произвели налёт на Додеканезские острова, а крейсера и эсминцы провели рейд в Адриатике. Также были произведены авиационный налёт и обстрел с моря побережья Албании.

Одновременно Соединение «H» из Гибралтара находилось в море в рамках операции «Hide», встречая конвой MG-1 с Мальты и линкор Malaya, выводимый из состава Средиземноморского флота. Соединение «H» состояло из линейного крейсера Renown, авианосца Ark Royal, крейсера Sheffield и эсминцев Faulknor, Firedrake, Forester, Fortune, Foxhound. В дальнейшем оно усилилось эсминцами Duncan, Encounter, Isis, Jaguar, Wishart.

Конвой MW-5A

Конвой, состоящий из сухогрузов Lanarkshire и Waiwera в сопровождении линкора Malaya и эсминцев Defender, Diamond, Nubian и Wryneck, вышел из Александрии после полудня 16 декабря и без потерь прибыл на Мальту 20 декабря.

Конвой MW-5B

Этот конвой изначально делился на две секции: первая секция вышла из Порт-Саида 15 декабря в составе торговых судов: Pontfield, Rodi и Volo. HMS Ulster Prince также вышел в составе этой части конвоя. Утром 16 декабря из Александрии вышла вторая часть конвоя: сухогрузы Devis и Hoegh Hood в сопровождении крейсера ПВО Calcutta, эсминца Havock и подлодки Parthian.

В море обе части прикрывались основными силами Флота, вышедшими из Александрии, и включавшими в себя линкоры: Valiant, Warspite, авианосец Illustrious, крейсеры Gloucester и York, эсминцы Dainty, Greyhound, Hasty, Hereward, Hero, Hyperion, Ilex, Janus, Jervis, Juno, Mohawk. В дополнение к этим силам крейсер Orion находился в Пирее, а крейсера Ajax и Sydney направлялись на соединение из бухты Суда.

Две части конвоя MW-5B соединились в 08:00 17 декабря. Hoegh Hood из-за малой скорости отстал и продолжил путь отдельно под охраной эсминца Havock. И оба конвоя (MW-5A и MW-5B), и Hoegh Hood благополучно прибыли на Мальту 20 декабря.

Конвой ME-5A

Конвой был сформирован на Мальте из порожних судов, которые перегонялись в Александрию: Breconshire, Clan Ferguson, Clan Macaulay и Memnon. Конвой вышел после полудня 20 декабря в сопровождении крейсера ПВО Calcutta, эсминца Wryneck и корветов Hyacinth, Peony и Salvia; в течение последующей ночи он сопровождался главными силами флота. 23 декабря конвой невредимым прибыл в Александрию.

Конвой MG-1

Этот конвой с Мальты имел своим пунктом назначением Гибралтар. Он также вышел с Мальты после полудня 20 декабря и состоял из судов Clan Forbes и Clan Fraser. Его сопровождали линкор Malaya, прибывший на Мальту вместе с MW-5A, и эсминцы Hasty, Hereward, Hero, Hyperion, Ilex.

Остальной флот, охранявший ME-5A от возможной надводной атаки, снова повернул на запад и вступил в охранение MG-1 в период с 15:00 до 19:30 21 декабря, после чего конвой с линкором Malaya и пятью эсминцами продолжил самостоятельный путь на запад, до встречи с Соединением «H», вышедшим из Гибралтара, а Средиземноморский флот повернул в Александрию.

Позже на переходе эсминец Hyperion подорвался на мине, и затем был потоплен эсминцем Janus, который при получении информации о подрыве был послан на помощь с Мальты вместе с 14-й флотилией эсминцев.

Соединение «H», линкор Malaya и конвой MG-1 пришли в Гибралтар в течение 24 декабря, завершив таким образом конвойные операции на Мальту и с неё на 1940 год.

1941 год

Операция Excess / MC.4

Конвои 1941 года начались комплексной операцией Соединений как из Александрии, так и из Гибралтара. Средиземноморский Флот прикрывал переход быстроходного конвоя из одного судна на Мальту, тогда как с Мальты на восток вышли транзитные быстроходный и тихоходный конвои в Восточное Средиземноморье и два конвоя в Эгейское море. Операция носила наименование Excess для западной части перехода и MC.4 для восточной. Фактически, все они теперь известны под общим названием: Операция Excess.

Конвой Excess

Конвой из Великобритании, состоящий из 4 судов: Clan Cumming, Clan Fraser, Empire Song и Essex, пришёл в точку западнее Гибралтара в 16:00 6 января, сопровождаемый крейсером Bonaventure и эсминцами Duncan, Hasty, Hereward, Hero. Из этих судов три следовали транзитом в Пирей, а на Мальту шёл только Essex с грузом в 4000 тонн боеприпасов, 12 истребителей Hurricane и 3000 тонн семенного картофеля для острова. Соединение легло на курс через пролив и прошло его после наступления темноты, чтобы избежать обнаружения иностранными агентами, располагающимися на берегу пролива. В качестве прикрытия конвоя шло Соединение «H» в составе: линейный крейсер Renown, линкор Malaya, авианосец Ark Royal, крейсер Sheffield и 8 эсминцев: Duncan, Faulknor, Firedrake, Forester, Fortune, Foxhound, Fury, Jaguar.

На следующий день Malaya, Firedrake и Jaguar усилили конвой, войдя в его непосредственное охранение, Соединение «H» продолжало движение впереди по курсу и севернее, в качестве прикрытия. В течение 9 января Ark Royal отправил пять самолётов Swordfish для усиления авиации Мальты.

Контакт со Средиземноморским Флотом был установлен утром 9 января, когда крейсера Gloucester, Southampton и эсминец Ilex присоединились к конвою. Соединение «H», за исключением Bonaventure и Jaguar, которые должны был пойти на Мальту, в тот же день незадолго до сумерек отделилось и направилось на запад.

В 07:20 10 января, по носу конвоя были замечены два итальянских миноносца: Circe и Vega. Jaguar и слегка отставший Bonaventure пошли на перехват. На рассвете последовал бой. После огромного расхода боеприпасов (только Bonaventure истратил шестьсот 133-мм снарядов), примерно через сорок минут боя миноносец Vega потерял ход, и затем был потоплен эсминцем Hereward. Второй противник отступил. Британские корабли вернулись к остальным кораблям эскорта.

Конвой и усилившийся крейсерами эскорт встретились вскоре после боя с основными силами Средиземноморского флота, вместе с которыми и прошли Сицилийские проливы. Во время форсирования проливов эсминец Gallant подорвался на мине и потерял носовую часть. Его необходимо было отбуксировать на Мальту, для чего выделили Bonaventure, Griffin и Mohawk. Эти корабли благополучно достигли Мальты 11 января, встретившись на острове с сухогрузом Essex, который прибыл самостоятельно в сопровождении эсминца Hero во второй половине дня 10 января.

Действия Средиземноморского Флота

5 января крейсера Gloucester, Southampton и эсминцы Ilex и Janus вышли из Александрии в составе Соединения «B» в бухту Суда. На следующий день, 6 января, крейсера Соединения «B» посадили на борт армейские части и персонал RAF и направились на Мальту, попутно эскортируя конвой в Пирей. 7 января они оставили этот конвой и самостоятельно направились на остров. После высадки и разгрузки на Мальте 8 января, эти корабли вышли и встретили утром 9 января конвой Excess, как было сказано выше.

Основные силы флота вышли из Александрии перед рассветом 7 января в составе: линкоры Valiant и Warspite, авианосец Illustrious и 7 эсминцев: Dainty, Gallant, Greyhound, Griffin, Jervis, Mohawk, Nubian, и направились в бухту Суда, где эсминцы заправились, зайдя туда в 12:30 8 января. Корабли снова вышли в море в 14:00 в сопровождении крейсера Sydney и эсминца Stuart, которые отделились от флота после полудня 9 января и ушли в Александрию. Флот продолжил выполнение операции, чтобы встретить конвой Excess и сопроводить Мальтийские конвои.

Конвой MW-5½

Этот конвой вышел из Александрии в 14:00 7 января в сопровождении крейсера ПВО Calcutta и эсминцев Defender и Diamond; он состоял из войскового транспорта Breconshire и судна Clan Macaulay. Не подвергшись атакам, группа благополучно прибыла на Мальту в 08:00 10 января. Его прикрытие предусматривало сложные перемещения Средиземноморского Флота на время перехода.

Конвой ME-5½

Сформированный из двух порожних судов: Lanarkshire и Waiwera, конвой вышел с Мальты 10 января, сразу же по прибытии туда конвоя MW-5½, в сопровождении крейсера ПВО Calcutta и эсминца Diamond. Calcutta почти немедленно отделилась, чтобы присоединиться к конвою «Excess». Конвой ME-5½ продолжил движение, чтобы на следующий день присоединиться к конвою ME-6. Он оставался с ним до утра 12 января, когда южнее Крита отделился, и прибыл в Александрию 13 января.

Конвой ME-6

Этот конвой включал тихоходные суда Devis, Hoegh Hood, Rodi, Trocas, Volo и танкеры Plumleaf и Pontfield, которые также вышли с Мальты 10 января в охранении трёх корветов: Hyacinth, Peony, Salvia. По плану, крейсера Gloucester, Southampton и эсминец Diamond должны были присоединиться к этому конвою, но обстоятельства помешали этому. Крейсера Ajax, Orion, Perth и York, вышедшие из бухты Суда, случайно встретили конвой и присоединились к нему утром 10 января. Уже в полдень Ajax снова отделился. В сумерках также отделились Orion и Perth, оставляя в охранении только York, корветы также ушли в бухту Суда. Эсминец Nubian присоединился к конвою в 08:00 12 января, сменив York, покинувший конвой в 10:00 того же дня. Конвой без потерь прибыл в Александрию 13 января.

Воздушная атака на флот

Атака была организована силами Оси из соображений, что при устранении главного компонента охранения, уничтожение сопровождаемых судов облегчается. Мощная атака была предпринята после того, как конвои вышли с Мальты. Она была нацелена сначала на крупные корабли Флота, переключившись позже на крейсера.

В отличие от более ранних атак, которые проводились Итальянским Военно-морским флотом и Военно-воздушными Силами, эти последние, наиболее разрушительные налёты были предприняты в основном немецкой авиацией. Сражение началось атакой итальянских торпедоносцев сразу после полудня 10 января, от которой корабли уклонились. Вскоре прибыло большое соединение немецких пикирующих бомбардировщиков и предприняло очень умелую атаку исключительно на авианосец Illustrious. Шестью прямыми попаданиями и тремя близкими разрывами авианосец был выведен из строя, и на нём начались серьёзные пожары. На авианосце была приведена в негодность полётная палуба, выведена из строя половина вооружения и повреждено управление. Управляясь машинами, авианосец покинул Флот и пошёл на Мальту в охранении эсминцев Hasty и Jaguar, по пути он вновь подвергся атакам, на этот раз безуспешным. Вскоре после 22:00 10 января авианосец наконец встал на якорь в бухте Мальты, хотя пожары не были погашены на нём до 03:00 11 января. Потери экипажа составляли 126 человек убитыми и 91 ранеными.

Следующий удар был нанесён по основным силам флота в 17:00 и сосредоточен на линкоре Valiant, но без результата. Тем не менее, на следующий день пикирующие бомбардировщики вернулись, выбрав своей целью крейсера. Gloucester был поражён бомбой, которая не взорвалась, но Southampton получил три прямых попадания, которые вызвали большие пожары. Хотя при тушении пожаров вначале был достигнут некоторый успех, борьба за живучесть не дала результата; корабль был покинут, и вечером затоплен торпедами крейсеров Gloucester и Orion. Потери Gloucester составили 9 убитых и 14 раненных, Southampton потерял 80 убитыми и 87 ранеными.

Переход Illustrious с Мальты в Александрию

Illustrious находился на Мальте с 10 по 23 января, производя минимальный ремонт, позволяющий выйти в море. В течение этого периода на корабль было произведено множество безрезультатных налётов, первый из которых состоялся 13 января. Две масштабных бомбовых атаки были проведены 16 января; в ходе их корабль получил попадание в корму, на которую и так приходились основные повреждения от предыдущих атак. Следующая атака 19 января снова привела к повреждениям и частичному затоплению.

Когда Illustrious покидал Мальту в 18:46 23 января, никто не мог сказать, какую скорость выдадут его машины. Корабль отправился на юг, чтобы держаться как можно дальше от сицилийских авиабаз, где базировались немецкие пикирующие бомбардировщики. Сначала скорость корабля была 25 узлов, которую он поддерживал в течение шести часов, затем она упала до 21 узла, но 24 января её удалось поднять до 23 узлов. С этой скоростью авианосец благополучно пришёл в Александрию в 13:00 25 января, с остатком топлива в 60 тонн.

На переходе с Мальты авианосец сопровождали эсминцы Greyhound, Janus, Jervis и Juno, посланные для этой цели из бухты Суда. На конечном этапе перехода в Александрию предусматривалось прикрытие флотом в составе линкоров Barham и Valiant, крейсера Perth и эсминцев Diamond, Griffin, Hasty, Mohawk, Nubian и Stuart. Соединение не нашло в море авианосец, поскольку его скорость была значительно больше, чем ожидалось.

Возвращение Breconshire и Clan Macaulay

Эти два судна, пришедшие на Мальту в конвое MW-5½, готовы были теперь возвращаться. Соответственно, после высадки войск на Мальте суда самостоятельно вышли с острова в сумерках 20 февраля: Breconshire в сопровождении эсминца Havock и Clan Macaulay в сопровождении эсминца Hotspur.

Breconshire и эскортирующий его эсминец соединились с основными силами Флота вечером 21 февраля и пришли в Александрию 22 февраля. Clan Macaulay и его эсминец были усилены крейсером ПВО Coventry 21 февраля и после полудня подверглись атаке немецкой авиации. Несмотря на это, Clan Macaulay прошёл «бомбовую аллею» (как стали называть восточную часть Средиземноморья между Критом и Северной Африкой) неповреждённым и вместе со своим эскортом также пришёл в Александрию 22 февраля.

Операция MC.9

Конвой MW-6

Этот конвой включал проводку четырёх судов на Мальту в рамках операции Средиземноморского флота под названием MC.9. Три судна: City of Manchester, Clan Ferguson и Perthshire вышли из Хайфы 19 марта в сопровождении эсминцев Griffin и Hotspur, ещё одно судно — City of Lincoln вышло из Александрии в сопровождении эсминца Greyhound. Суда соединились к северу от Александрии и продолжили движение, держась западного побережья Крита, чтобы иметь истребительное прикрытие с аэродрома Малеме.

Основные силы флота: линкоры Barham, Valiant, Warspite, авианосец Formidable, эсминцы: Havock, Hero, Ilex, Jaguar, Janus, Jervis, Juno, Mohawk и Nubian вышли из Александрии для прикрытия конвоя и присоединились к нему к полудню 21 марта — сроку, когда ожидались воздушные атаки противника. Крейсер Bonaventure, вышедший из бухты Суда, уже успел присоединиться к конвою. В 16:00 крейсера Ajax, Gloucester, Orion, Perth, York и эсминцы Hasty, Hereward, Stuart также присоединились к основным силам флота, чуть позже крейсера ПВО Calcutta, Carlisle и Coventry вместе с эсминцем Havock усилили непосредственное охранение конвоя. В течение ночи флот шёл севернее конвоя, имея отряд крейсеров ещё севернее. Состав соединений не менялся в течение дня 22 марта; на заходе солнца от флота отделились эсминцы Mohawk и Nubian, чтобы заменить Carlisle и Coventry в охранении конвоя.

Конвой и эскорт прибыли неповреждёнными на Мальту в 07:00 23 марта. Однако почти одновременно с прибытием конвоя началась воздушная атака на Мальту, и City of Lincoln получил незначительные повреждения, а Perthshire получил попадание бомбы и загорелся.

Операции MD.2 и MD.3

Эти две операции Средиземноморского флота включали в себя доставку подкреплений на Мальту, вывод пустых судов с острова, и обстрел Триполи.

Операция началась 18 апреля, когда флот, состоящий из линкоров Barham, Valiant и Warspite, авианосца Formidable, крейсеров ПВО Calcutta, Phoebe и эсминцев: Defender, Encounter, Griffin, Havelock, Hereward, Jaguar, Kimberley, Kingston, вышел из Александрии в бухту Суда для заправки. Двенадцать часов спустя, вслед за Флотом, вышел транспорт Breconshire в сопровождении крейсера Perth и эсминца Hotspur. Флот заправился топливом в бухте Суда 19 апреля, и в 16:30 вышел курсом на юго-запад, для встречи с Breconshire.

Конвой ME-7

В сумерках 19 апреля этот конвой вышел с Мальты. Он состоял из судов City of Lincoln, City of Manchester, Clan Ferguson и Perthshire, следующих в балласте, в сопровождении эсминцев: Diamond, Janus, Jervis и Nubian.

В 08:00 20 апреля к флоту присоединились крейсера Ajax, Gloucester, Orion и эсминцы Hasty и Hero, некоторое время спустя Breconshire и его эскорт были встречены флотом. В полдень также произошло рандеву флота с конвоем ME-7, Janus и Jervis из состава эскорта конвоя пошли вместе с флотом, а ME-7 продолжил движение в Александрию, сопровождаемый крейсерами ПВО Calcutta, Phoebe и эсминцами Diamond и Nubian, прибыв туда без происшествий.

Флот продолжал движение к западу без происшествий. В сумерках от него отделился и ушёл на Мальту Breconshire в сопровождении эсминца Encounter. Затем Флот повернул на юг, чтобы обстрелять Триполи, что и сделал в 05:00 21 апреля. На отходе Флот не встретил никакого противодействия, кроме слабых атак авиации. Janus и Jervis в сумерках отделились от флота, чтобы вернуться на Мальту.

Breconshire после быстрой разгрузки был отправлен с Мальты 28 апреля в сопровождении крейсера ПВО Dido, минного заградителя Abdiel (шедших транзитом через Средиземное море в рамках операции Salient) и эсминцев Imperial, Jaguar, Jervis и Juno. После спокойного перехода все суда пришли в Александрию.

Операция Tiger / MD.4

С эвакуацией Греции и Крита, когда Армия с помощью Средиземноморского флота спешно эвакуировала войска, почти всё её тяжёлое вооружение было потеряно. Исходя из сложившейся обстановки правительство, несмотря на предшествующий опыт, приказало провести конвой быстроходных судов из Гибралтара в Александрию. Совсем непонятно, почему при этом была проигнорирована возможность также осуществить доставку на Мальту. Так как решение на проведение операции было чисто политическим, то с потребностями Мальты, даже с самыми срочными, не считались. Всего один быстроходный транспорт на Мальту мог бы сделать существенный вклад в ситуацию со снабжением острова, и трудно понять причины такого решения Лондона. Так как Мальта содействовала в проводке данного конвоя, то эта операция также учтена, как пример упущенной возможности снабжения острова.

Пять судов: Clan Campbell, Clan Chattan, Clan Lamont, Empire Song и New Zealand Star были отправлены из Клайда к Гибралтару 28 апреля в составе войскового конвоя WS-8A. Эти суда отделились от основного конвоя 2 мая и, в сопровождении линейного крейсера Repulse, крейсера Naiad и эсминцев Harvester, Havelock и Hesperus, проследовали через пролив в сторону Мальты. Naiad был послан вперёд в Гибралтар, чтобы сообщить о состоянии конвоя, в частности Clan Campbell, который из-за аварии не смог проследовать дальше Гибралтара.

Дополнительно к суднам конвоя присоединился линкор Queen Elizabeth, предназначавшийся для усиления Средиземноморского Флота. Он пришёл в Гибралтар из Фритауна 30 апреля.

Queen Elizabeth, Fearless, Foresight, Fortune и Velox вышли из Гибралтара на запад в 16:00 4 мая, встретив Repulse и его эсминцы, сопровождающие пять судов. Эсминцы зашли в Гибралтар, для заправки топливом. Соединение «H» в составе: линейный крейсер Renown, крейсера Fiji и Sheffield вышло позже, чтобы также сопровождать конвой, в то время как эсминцы Kashmir и Kipling выполняли проводку судов через пролив.

Конвой прошёл пролив в 01:30, а боевые корабли в 04:30 6 мая. Организация была следующая: Конвой из пяти торговых судов сопровождали эсминцы Fearless, Foresight, Fortune, Kashmir и Kipling. Соединение H: Renown, Ark Royal и Sheffield с эскортом из Harvester, Havelock и Hesperus прикрывало их. Подкрепления для восточной части моря состояли из Queen Elizabeth, Fiji, Gloucester и Naiad в сопровождении Faulknor, Forester и Fury. Эсминцы Velox и Wrestler предназначались для охранения в районе Гибралтара.

Gloucester вместе с Kashmir и Kipling должен был базироваться на Мальту и действовать с острова. Однако гавань и якорная стоянка были блокированы минами, поэтому все три корабля были вынуждены до начала операции уйти в Гибралтар. Gloucester в пути получил бомбовое попадание. Но бомба не взорвалась, просто проделав два 6-дюймовых отверстия в палубе юта и шкафута, а также в его параване взорвалась мина, вызвав некоторое обводнение топливных цистерн. Придя в Гибралтар 4 мая, он сразу приступил к ремонту, чтобы принять участие в операции.

8 мая около полудня конвой достиг опасного района возможных атак. Первая атака итальянских торпедоносцев началась в 13:45. Она была отбита без какого-либо ущерба для кораблей. Дальнейшие итальянские атаки, в течение остального дня, также не достигли успеха. В 20:15 Renown, Ark Royal, Sheffield, Harvester, Havelock и Hesperus повернули в Гибралтар. В момент поворота ещё один итальянский торпедоносец сбросил торпеды, выполнив атаку с высокой точностью. При её отражении Renown пострадал от собственного огня, когда 114-мм башня P3 (номер 3 левого борта) из-за неисправности блокиратора сделала выстрел в тыловую броню башни P2, убив 6 и ранив 26 человек из её расчёта.

На этом этапе Операция Tiger становится частью действий Средиземноморского Флота под названием MD.4.

Конвой MW-7A

14-узловой конвой, состоящий из четырёх судов: Amerika, Settler, Thermopylae и Talabot, сопровождаемый крейсерами ПВО Calcutta, Dido, Phoebe и эсминцами Hereward, Hero, Ilex и Isis, вышел из Александрии 6 мая и пришёл на Мальту 10 мая, одновременно с проходом конвоя Tiger мимо острова.

Конвой MW-7B

Конвой из двух 10-узловых танкеров Hoegh Hood и Svennor, сопровождаемый крейсерами ПВО Carlisle и Coventry, эсминцами Decoy, Defender и Greyhound, корветом Gloxinia (который был оснащён тралом магнитных мин) и тральщиком Swona, вышел из Александрии 5 мая и прибыл на Мальту 10 мая.

Оба этих конвоя прикрывались Средиземноморским Флотом: линкоры Barham, Valiant и Warspite, авианосец Formidable, крейсера Ajax, Orion и Perth и 12 эсминцев: Griffin, Havock, Hotspur, Imperial, Jaguar, Jervis, Juno, Kandahar, Kimberley, Kingston, Napier и Nizam. Флот сопровождали быстроходный минный заградитель Abdiel с контактными минами на борту и транспорт Breconshire с припасами и топливом для Мальты. Флот вышел из Александрии 6 мая.

Действия флота до 10 мая (MD.4)

Вскоре после отхода Defender вынужден был выйти из MW-7B из-за неисправностей и возвратиться в Александрию. В 11:30 7 мая Ajax, Havock, Hotspur и Imperial отделились, чтобы выполнить обстрел Бенгази, что они и сделали ночью. Это соединение присоединилось к флоту в 17:00 8 мая, сообщив о вероятном уничтожении двух грузовых судов в порту.

С наступлением сумерек 8 мая пять крейсеров ПВО: Calcutta, Carlisle, Coventry, Dido, Phoebe были отделены и посланы к конвою Tiger, тогда как Breconshire в сопровождении Havock, Hotspur и Imperial (все снабжены устройством размагничивания) продолжил путь на Мальту. Конвои MW пришли на Мальту к полудню 9 мая, а в 15:15 того же дня флот встретил конвой Tiger.

После ухода Соединения «H» конвой Tiger и корабли поддержки продолжили путь к востоку без проблем до полуночи 8 мая, когда в параванах New Zealand Star взорвалась мина; через три минуты Empire Song (бывший китобой) затралил параваном две мины, которые и взорвались у его борта. Судно вынуждено было оставить ордер и сообщило об пожаре в трюме, где находились боеприпасы.

Foresight и Fortune также вышли из ордера и держались в стороне от Empire Song, позже Foresight подошёл и снял с судна команду. После того как было решено, что судно можно спасти, добровольцы из офицеров Foresight и торговых моряков судна были посланы в качестве спасательной партии. В этот момент Empire Song взорвался, с широким разбросом боеприпасов и обломков. Китобой затонул (погиб только один человек), а оба эсминца присоединились к конвою: Foresight имел на борту 130 спасённых, которых позже ушёл высаживать на Мальту.

Крейсера Dido и Phoebe присоединились к конвою в 06:00 9 мая, Calcutta, Carlisle и Coventry в 08:00, тогда как основной флот был встречен только в 15:15.

В восточной части перехода, эсминцы были отряжены для выполнения повторного обстрела Бенгази — выпустив 866 120-мм снарядов по району гавани в течение 9 минут. Операция Tiger завершилась прибытием конвоя в Александрию в полдень 12 мая, с потерей только одного Empire Song. С прибытием конвоя армия и ВВС получили пополнение: 238 танков, 64 истребителя Hurricane, большое количество боеприпасов и т. п.

Операция Substance

Эта операция обеспечивала прикрытие проводки конвоя GM-1 (англ. Gibraltar-Malta 1) на Мальту и возврат порожних судов с Мальты в Гибралтар, в составе конвоя MG-1. С обозначениями могла возникнуть неразбериха, поскольку название GM-1 уже использовалось в сентябре 1939 года для обозначения конвоя, состоящего из лайнеров и следующего из Клайда в Порт-Саид и далее. Помимо этого, обозначение MG.1 хронологически позже было использовано в операции Средиземноморского Флота, состоявшейся в марте 1942 года при прикрытии проводки конвоя MW-10.

Предварительно транспорты и их охранение, шедшие из Великобритании, вышли из Клайда в составе конвоя WS-9C 11 июля. Торговые суда City of Pretoria, Deucalion, Durham, Melbourne Star, Port Chalmers, Sydney Star и небольшое пассажирское судно Leinster направлялись на Мальту. Помимо этого, большое пассажирское судно Pasteur с войсками для Мальты должно было загрузится в Гибралтаре. В сопровождении конвоя были крейсера Arethusa и Manchester, минный заградитель Manxman и эсминцы Cossack, Lightning, Maori, Nestor и Sikh.

Pasteur отделился от конвоя 17 июля в сопровождении Manchester, Lightning и Nestor. Судно вместе со своим эскортом было встречено эскортными миноносцами Avon Vale, Eridge и Farndale, отправленными из Гибралтара, и вместе с ними прибыло в Гибралтар 19 июля.

Leinster также отделился 17 июля в сопровождении Arethusa, Cossack, Maori и Sikh и пришёл в Гибралтар рано утром 20 июля. К несчастью, на следующий день он сел на мель и был не в состоянии продолжить движение далее вместе с конвоем.

Manxman также отделился от WS-9C и пришёл в Гибралтар 19 июля.

Операция началась 21 июля с отправкой танкера Brown Ranger в сопровождении эсминца Beverley для дозаправки эсминцев, сопровождающих конвой в Средиземном море. Суда конвоя WS-9C прошли Гибралтарский пролив в 01:45 21 июля, туманной ночью, в сопровождении линкора Nelson, крейсера Edinburgh, заградителя Manxman и эсминцев и эскортных миноносцев: Avon Vale, Eridge, Farndale, Fury, Lightning. После этого к конвою присоединились Arethusa, Manchester, Cossack, Maori, Nestor, Sikh, вышедшие на следующий день вместе с кораблями Соединения «H»: линейный крейсер Renown, авианосец Ark Royal, крейсер Hermione и эсминцы Faulknor, Fearless, Firedrake, Foresight, Forester, Foxhound, Duncan.

В течение 22 июля эсминцы конвоя заправились топливом от Brown Ranger, десять кораблей попарно. По завершении заправки танкер и Beverley возвратились в Гибралтар, прибыв туда 23 июля.

23 июля с Мальты вышел конвой MG-1 в составе: Breconshire, Amerika, Hoegh Hood, Settler, Svennor, Talabot, Thermopylae, в сопровождении эсминца Encounter. К несчастью, Svennor при отходе задел мол и был вынужден возвратиться в порт для ремонта, остальные суда отправились на запад, чтобы встретится с подходящими боевыми кораблями.

Вражеская авиация обнаружила Соединение «H» и конвой, следующий из Гибралтара, 23 июля и провела воздушную атаку приблизительно около 10:00. В ходе атаки были торпедированы крейсер Manchester и эсминец Fearless. Manchester отправился в Гибралтар в сопровождении миноносца Avon Vale, Fearless пришлось затопить. Позже, в тот же день, Firedrake, следуя впереди конвоя, попал на минное поле и подорвался. Его был вынужден взять на буксир Eridge, и корабли направились в Гибралтар. В конечном счёте они достигли базы 27 июля. Тем временем Wishart, посланный из Гибралтара, усилил охранение Manchester и отослал Avon Vale на помощь Eridge.

В сумерках 23 июля конвой подошёл к Сицилии, избежав обнаружения противником. Фактически по конвою были предприняты только две атаки, обе торпедными катерами. Хотя во время второй Sydney Star получил попадание, он остался на плаву и продолжил переход на Мальту после того, как около 500 солдат было снято с его борта эсминцем Nestor. Это заслуживает внимания, поскольку австралийский эсминец Nestor уже до этого момента имел, помимо собственной команды, 300 человек пассажиров.

Ранним утром 24 июля Arethusa, Edinburgh и Manxman покинули конвой и на высокой скорости отправились на Мальту, чтобы высадить войска и выгрузить припасы. Они прибыли на остров в полдень. Спустя четыре часа пришёл и конвой. Крейсера, прибывшие на остров, плюс Hermione, который к вечеру привёл повреждённый Sydney Star, тем же вечером отправились в Гибралтар в сопровождении Cossack, Foxhound, Maori, Nestor, Sikh. Farndale остался на Мальте для устранения неисправностей.

Конвой MG-1

Этот конвой был сформирован после того, как Мальтийские воды были очищены от мин. Шесть судов этого конвоя разделились на три пары, распределённые по скорости, и вышли в море. Только вторую пару сопровождал единственный эсминец Encounter. В пути все суда были атакованы авиацией. Hoegh Hood был повреждён авиационной торпедой, но уцелел и смог прийти в Гибралтар. Breconshire и Talabot в сопровождении Encounter прибыли утром 26 июля, Amerika и Thermopylae после полудня того же числа, Settler в 02:30 27 июля, повреждённый Hoegh Hood в 08:30 утра. Повреждённый при выходе Svennor, после аврального ремонта на Мальтийской верфи, прибыл в одиночку в Гибралтар только 28 июля.

В ходе операции Substance, Средиземноморский флот выходил 22 июля по направлению к Мальте, чтобы создать видимость, что конвой является повторением операции Tiger. Флот находился в море до 24 июля, а затем возвратился в Александрию и Порт-Саид.

Операция Mincemeat

Фактически операция по постановке минных заграждений у Ливорно. Она прикрывалась Соединением «H», выходившим из Гибралтара. Попутно использовалась возможность прикрыть возврат двух одиночных транспортов из состава конвоя GM-1.

Быстроходное судно Durham покинуло Мальту с наступлением темноты 21 августа и, несмотря на подрыв на мине, пришло в Гибралтар 24 августа. Судно Deucalion вышло 26 августа, сопровождаемое эскортным миноносцем Farndale, который также пришёл с предыдущим конвоем и задержался на Мальте из-за устранения неисправностей. Оба судна благополучно прибыли в Гибралтар 26 августа.

Операция Halberd

В основном повторение операции Substance: проводка из Гибралтара на Мальту конвоя GM-2 и возвращение трёх из оставшихся четырёх порожних судов с Мальты в конвое под названием MG-2.

Конвой GM-2

Была запланирована отправка на Мальту девяти транспортов: Breconshire, Ajax, City of Calcutta, City of Lincoln, Clan Ferguson, Clan Macdonald, Dunedin Star, Imperial Star и Rowallan Castle. Охранение конвоя предусматривалось Соединением «H», в значительной степени усиленным кораблями Home Fleet’а. Также 11 сентября из Саймонстауна в Гибралтар вышел крейсер Edinburgh.

12 сентября из Клайда в Гибралтар был отправлен крейсер Sheffield с 300 солдатами на борту и зенитными автоматами Oerlikon, предназначенными для установки на корабли Соединения «H» в качестве усиления их зенитной артиллерии. Он прибыл туда 17 сентября.

Суда для Мальты и их эскорт вышли из Клайда в составе конвоя WS-11X 17 сентября. Конвой, помимо упомянутых судов, включал лайнер Stratheden (только в течение двух дней), и вспомогательные крейсера Queen Emma, Princess Beatrix, Royal Scotsman, Ulster Monarch, следующие во Фритаун, а также транспорт Leinster, следующий только до Гибралтара.

Эскортом конвоя от Клайда были линкор Prince of Wales, крейсера Euryalus и Kenya, эсминцы Garland, Isaac Sweers, Laforey, Lightning, Oribi и Piorun. Из Гибралтара к ним навстречу 18 сентября вышли эсминцы Foresight, Forester, Gurkha, Lance, Legion и Zulu и уже на следующий день вошли в состав охранение конвоя.

С 19 сентября начался сложный манёвр силами в Гибралтаре, частично, для снабжения топливом кораблей в ходе Средиземноморского перехода, частично, для усиления эскорта при проходе Гибралтарского пролива, а также для маскировки планов от возможных вражеских наблюдателей. Так, 19 сентября крейсер Sheffield вышел в сопровождении эсминца Lively, чтобы присоединиться к конвою в полдень 20 сентября. Крейсера Euryalus и Kenya пришли в Гибралтар после наступления темноты 22 сентября, заправились топливом и вышли перед рассветом, чтобы присоединиться к конвою на следующий день. Prince of Wales с Laforey, Lightning и Oribi проделали подобную эволюцию. Одновременно эсминцы Cossack, Farndale и Heythrop вышли в море, чтобы присоединиться к конвою 24 сентября в качестве дополнительного охранения. Наконец, 24 сентября линкор Rodney, на переходе с Бермудских островов в Великобританию, пришёл в Гибралтар в 09:00 в сопровождении эсминцев Garland, Isaac Sweers и Piorun, чтобы заправится топливом, и встал на якорь рядом с Nelson. Nelson вышел на следующий день на соединение с конвоем, вместе с бывшим эскортом Rodney, оставив сам Rodney на месте. Подняв флаг Адмирала и демонстративно прощаясь сигналами с берегом, линкор вышел в море. Таким образом старались показать, что это был простой заход корабля в промежуточную базу (подразумевалось, что ушёл Rodney) на пути в Великобританию.

Крейсер Edinburgh вышел на соединение с конвоем в полдень. Эсминцы Foresight, Forester, Gurkha, Lance, Legion, Lively и Zulu заправились топливом и вышли снова, с наступлением темноты, с остальной частью Соединения «H» — Rodney, Ark Royal, Hermione и эсминцем Duncan. Наконец, танкер Brown Ranger в сопровождении корвета Fleur de Lys вышел в сумерках, чтобы обеспечивать заправку эсминцев на переходе, а буксир St Day с расчётом, в случае необходимости, быть на позиции 26 сентября. Все корабли, выходившие в течение светового дня 24 сентября шли на запад, ложась на курс к проливу только после наступления темноты.

Конвой прошёл пролив в 01:30 25 сентября с эскортом, сформированным из 5 крейсеров: Edinburgh, Euryalus, Hermione, Kenya, Sheffield и 9 эсминцев: Cossack, Farndale, Foresight, Forester, Heythrop, Laforey, Lightning, Oribi, Zulu. Их сопровождало усиленное Соединение «H»: 3 линкора — Nelson, Prince of Wales, Rodney, авианосец Ark Royal и 9 эсминцев: Duncan, Fury, Garland, Gurkha, Isaac Sweers, Lance, Legion, Lively, Piorun.

После рандеву в 09:00 25 сентября, две группы боевых кораблей снова разделились и шли отдельно до 27 сентября, когда они соединились для совместного прохода наиболее опасной части вояжа. Уловка имела успех и итальянцы не подозревали о полной силе флота и не развёртывали свои силы до 27 сентября, когда только итальянский флот вышел на перехват конвоя.

Воздушная атака итальянских торпедоносцев началась в 13:00 и продолжалась в течение часа, в результате чего Nelson получил торпеду в правый борт и его скорость снизилась до 15 узлов. Это соответствовало скорости конвоя, так что он остался с непосредственным прикрытием конвоя.

Вскоре после того, как Nelson был повреждён, на расстоянии около 75 миль от конвоя был обнаружен итальянский флот. Неповреждённые Prince of Wales и Rodney, крейсера Edinburgh и Sheffield в сопровождении 6 эсминцев, были посланы на перехват, а Ark Royal подготовил воздушную атаку. Атака сорвалась, поскольку самолёты не смогли обнаружить итальянские корабли. Корабли вернулись к конвою и в 19:00 основные силы повернули на запад, чтобы вернуться в Гибралтар, тогда как конвой и непосредственное прикрытие продолжили переход.

Торпедоносцы продолжили атаки после наступления темноты и добились попадания в транспорт Imperial Star. Видя, что буксировать его невозможно, эсминец Heythrop снял с борта 300 человек из числа перевозимых военнослужащих и команду судна. Само судно затонуло после того, как было подожжено артиллерийским огнём эсминца Oribi.

В течение ночи крейсер Hermione подошёл к острову Пантеллерия и выполнил его обстрел, одновременно сбросив дымовые шашки в море, чтобы создать впечатление того, что конвой проходит непосредственно мимо острова, тогда как фактически он шёл гораздо севернее.

Все последующие атаки противника не имели успеха и на рассвете истребители с Мальты начали непрерывное воздушное прикрытие конвоя. В 08:30 крейсера Euryalus, Hermione, Kenya и Sheffield ушли вперёд конвоя и пришли на Мальту в 11:20, радостно встреченные огромной толпой на берегу. Они высадили свои войска и выгрузили боеприпасы и снова вышли в море в 18:30. Конвой, сопровождаемый Edinburgh и эсминцами, прибыл после полудня без дальнейших потерь.

Конвой MG-2

В течение операции транспорт Melbourne Star в одиночку вышел с Мальты 26 сентября и без происшествий пришёл в Гибралтар 29 сентября. Суда City of Pretoria и Port Chalmers вышли в темноте 27 сентября, с кратковременной локальной охраной корветами, и дальше совместно, в паре, пошли в Гибралтар. В течение ночи Port Chalmers подвергся атаке торпедных катеров. Суда разделились на рассвете и продолжили путь под Французскими флагами, Port Chalmers пришёл в Гибралтар 30 сентября не атакованный, а спустя несколько часов прибыл и City of Pretoria, который отбил три атаки торпедоносцев и уклонился от двух вероятных атак подлодок.

Эскорт конвоя, следовавшего на остров, вышел с Мальты в сумерках 28 сентября, возвращаясь в Гибралтар вдоль Северного берега Африки, и несколько раз был атакован подлодками. Попаданий не было, а более того, 30 сентября эсминцы Gurkha и Legion потопили итальянскую лодку Adua.

Основные силы соединения возвратились в Гибралтар в течение 30 сентября, а последние корабли к 08:30 1 октября. В тот же день Соединение Home Fleet’а ушло в Великобританию.

Возвращение Breconshire в Александрию

Breconshire, стоящий в балласте на Мальте со времени прибытия конвоя GM-2, был вызван в Александрию и отправился 5 декабря в сопровождении эсминцев Kimberley и Kingston, с прикрытием из крейсеров Ajax, Neptune и эсминца Lively. Соединение подверглось воздушной атаке 6 декабря, обошедшейся без потерь. Позже в этот же день прикрывающее соединение отделилось от Breconshire и его эскорта. Им на замену из Александрии пришли крейсера Carlisle, Galatea, Hobart и эсминец Hotspur, которые встретили конвой 7 декабря. Все корабли и Breconshire пришли в Александрию 8 декабря.

Переход Breconshire на Мальту

Breconshire в сопровождении крейсеров Carlisle, Euryalus, Naiad и эсминцев Decoy, Havock, Hasty, Jervis, Kimberley, Kingston, Kipling и Nizam вышел из Александрии на Мальту 15 декабря. Carlisle отделился 16 декабря. Вышедшее с Мальты Соединение «K»: крейсера Aurora и Penelope, эсминцы Lance и Lively, встретило суда на рассвете 17 декабря.

В течение последующего дня на суда было проведено много воздушных атак, а около полудня получено сообщение о нахождении в море Итальянского флота. Но прежде чем итальянские корабли вступили в контакт, наступили сумерки. Breconshire, в сопровождении эсминцев Decoy и Havock, уклонился с пути, а эскорт приготовился к ночному бою. В последовавшем в темноте кратком бою контакт с противником был потерян. Контакт между собственными кораблями также постоянно прерывался, при этом только случайно обошлось без столкновений. Breconshire и Соединение «K», усиленное крейсером Neptune и эсминцами Jaguar и Kandahar, благополучно пришли на Мальту 18 декабря, остальные корабли возвратились в Александрию.

Конвой ME-8

На Мальте скопилось множество порожних судов из предшествующих конвоев. Эти суда, а также крейсер Dido и эсминцы, были направлены на восток, чтобы освободить гавань.

26 декабря суда Ajax, City of Calcutta, Clan Ferguson и Sydney Star вышли в сопровождении крейсеров Ajax и Dido, эсминцев Arrow, Foxhound, Gurkha, Lance, Lively и Nestor. В то же время из Александрии им навстречу были отправлены крейсер Carlisle и эсминцы Isaac Sweers, Maori, Napier и Nizam. Isaac Sweers получил повреждения от волнения на море и вынужден был на следующий день уйти в Александрию, остальные корабли встретили конвой на рассвете 28 декабря. Lance и Lively отделились от конвоя, чтобы вернуться на Мальту. 28 декабря на конвой был произведён воздушный налёт. Некоторые суда получили незначительные осколочные повреждения, тем не менее все благополучно прибыли в Александрию 29 декабря, а Sydney Star, в сопровождении Nizam, был направлен в Порт-Саид.

Этим конвоем завершились конвойные операции 1941 года. К концу года на Мальте остались только Breconshire и Rowallan Castle.

1942 год

Операция MF.2

Цель этой операции состояла в том, чтобы провести десантный транспорт Glengyle с припасами на Мальту и вывести с острова Breconshire. 6 января из Александрии вышли крейсера Euryalus и Naiad, эсминцы Foxhound, Gurkha, Kingston, Kipling и Sikh, сопровождавшие Glengyle. В тот же день эсминцы Havock, Jaguar, Lance и Lively вышли с Мальты, сопровождая Breconshire.

Рандеву двух соединений состоялось в 13:00 7 января, когда Breconshire и Havock соединились с Александрийским соединением, а Glengyle и Sikh с Мальтийским. Оба соединения затем без происшествий возвратились в базы.

Операция MF.3

Под этим кодовым обозначением на Мальту направлялись два конвоя: MW-8A и MW-8B. Оба конвоя вышли из Александрии в разное время 16 января.

MW-8A состоял из судов Ajax и Thermopylae в охранении эсминцев Arrow, Griffin, Hasty и Hero. MW-8B состоял из судов: City of Calcutta и Clan Ferguson в сопровождении эсминцев Gurkha, Isaac Sweers, Legion и Maori. В результате потерь при выходе из гавани, прикрывающее соединение окончательно состояло из крейсеров Dido, Euryalus, Naiad и эсминцев Havock, Kelvin и Kipling. К тому же в операции принимало участие Соединение «K», действующее с Мальты: крейсер Penelope, эсминцы Jaguar, Lance, Lively и Sikh. Это соединение вышло с Мальты 17 января, встретив конвой 18 января.

Во время перехода двух конвоев, которые в итоге объединились 18 января, Gurkha был торпедирован немецкой лодкой U-133 и покинут командой. Отсутствие паники на борту и помощь подошедшего голландского Isaac Sweers спасли значительное количество уцелевших при взрыве.

Поздним вечером 17 января Thermopylae отстал, так как не смог держать скорость конвоя и у него начались проблемы с рулевым управлением; он был направлен в Бенгази с крейсером Carlisle и эсминцами Arrow и Havock. Эта группа была атакована приблизительно около 09:30 19 января, Thermopylae получил попадание, загорелся и был потоплен Arrow. Из 385 человек команды и пассажиров транспорта 207 человек спас Havock и 54 Arrow.

Рандеву с Соединением «K» произошло в 13:15 18 января. Maori был передан Соединению «K», а Jaguar перешёл в Александрийское соединение. Эскорты разделились в 19:30. Несмотря на воздушную атаку в пути, все суда прибыли благополучно на Мальту в середине дня 19 января.

Операция MF.4

В этой операции, состоявшейся в конце января, планировалось привести из Александрии Breconshire с грузами и вывести с острова десантное судно Glengyle и Rowallan Castle — последнее из судов, пришедших на Мальту в 1941 году.

Крейсера Carlisle, Dido, Euryalus и Naiad с эсминцами Arrow, Griffin, Hasty, Isaac Sweers, Jaguar, Kelvin, Kingston и Kipling вышли вместе с Breconshire из Александрии 24 января. 25 января с Мальты вышли крейсер Penelope, эсминцы Lance, Legion, Lively, Maori и Zulu, сопровождающие Glengyle и Rowallan Castle.

Воздушные атаки на конвой Breconshire в течение 25 января и на конвой Glengyle 26 января не причинили ущерба. Конвои встретились вскоре после полудня 26 января и обменялись эсминцами Lance и Kingston — последний должен был ремонтироваться на Мальте. Противником были предприняты очередные воздушные атаки на соединения, но никаких повреждений нанесено не было ни Breconshire, достигшему Мальты 27 января, ни Glengyle с Rowallan Castle, достигшим Александрии 28 января.

Операция MF.5

Это операция должна была провести на Мальту гружёный конвой MW-9 из трёх судов и забрать с острова 4 порожних судна в виде конвоя ME-10. Вероятность успеха была значительно ниже, чем в предшествующие действия, так как неприятель в основном нейтрализовал мальтийские истребители и изгнал британскую армию из западной Киренаики. Господство в воздухе оказалось теперь за немецкими Военно-воздушными силами.

MW-9 вышел двумя частями: MW-9A — Clan Campbell и Clan Chattan в сопровождении крейсера Carlisle и эсминцев Avon Vale, Eridge, Heythrop и Lance, а MW-9B — Rowallan Castle в сопровождении эскортных миноносцев Beaufort, Dulverton, Hurworth и Southwold. Обе секции должны были 12 февраля прибыть в район Тобрука, там объединиться, и, направившись к северу, за сутки дойти до Мальты. Прикрытие конвоев осуществлялось 3 крейсерами: Dido, Euryalus, Naiad и 8 эсминцами: Arrow, Griffin, Hasty, Havock, Jaguar, Jervis, Kelvin и Kipling, которые вышли из Александрии 13 февраля.

MW-9A подвергся атаке 13 февраля, уже после того, как две секции соединились. В ходе неё Clan Campbell получил серьёзные повреждения. Так как его скорость упала, он был отправлен в Тобрук в сопровождении Avon Vale и Eridge, а оставшиеся два судна продолжили путь. Прикрывающее соединение приняло под опеку объединённый конвой на рассвете 14 февраля.

В течение 14 февраля был предпринят ряд спорадических атак, прежде чем в сумерках одиночный самолёт нанёс удар по Clan Chattan. У него в трюме, где перевозились боеприпасы, начался пожар. Southwold подошёл и снял 285 членов команды и пассажиров, в то время как Avon Vale (вернувшийся из Бенгази), Beaufort и Dulverton спасали оказавшихся в воде.

Соединение «K» и конвой ME-10 с Мальты, избежав атак, встретили конвой MW-9, когда Clan Chattan горел. Соединение «K» приняло Rowallan Castle, и конвои поменялись эсминцами: Lance перешёл в Мальтийский дивизион, Fortune и Decoy отправились в Александрию, после чего оба соединения пошли своими курсами.

Соединение «K» снова было атаковано в 15:00, и единственное уцелевшее торговое судно было повреждено и остановилось. Пока экипаж Rowallan Castle надеялся спасти судно, его буксировал Zulu. Однако вскоре после 19:00 судно было покинуто и все пассажиры были сняты Lance. После того как Rowallan Castle был затоплен, Lively, Sikh и Zulu присоединились к Александрийской эскадре, а соединение «K» вернулось на Мальту при дневном свете 15 февраля.

ME-10 подвергся частым атакам в течение 14-го и 15 февраля, но атаки были несогласованны, и конвой избежал потерь. В 10:30 15 февраля Beaufort, Dulverton, Hurworth и Southwold были отправлены в Тобрук. В 20:00 Decoy, Lively, Sikh и Zulu полным ходом направились в Александрию, а Carlisle был послан к Clan Campbell, который и встретил в районе полуночи. Утром 16 февраля Fortune, Jaguar, Jervis, Kelvin и Kipling привели Ajax, City of Calcutta и Clan Ferguson в Порт-Саид, остальное соединение и Breconshire пришли в Александрию.

15 февраля четыре эскортных миноносца типа Hunt были посланы в Тобрук, распределив между собой спасённых, и затем сопровождали повреждённый Clan Campbell в Александрию. Соединившись с Carlisle ранним утром 16 февраля, соединение благополучно прибыло в тот же день.

Операция MG.1

Не следует путать с конвоем 1941 года такого же названия, следовавшего с Мальты в Гибралтар.

Эта операция включала проводку в марте конвоя MW-10 из Александрии на Мальту. Являлась последней операцией, спланированной адмиралом Э. Б. Каннингемом до его перевода со Средиземноморья.

На Мальту направлялись четыре судна: Breconshire, Clan Campbell, Pampas и Talabot. Конвой вышел в 7 утра 20 марта в сопровождении крейсера ПВО Carlisle и эсминцев Hasty, Havock, Hero, Lively, Sikh и Zulu. Во второй половине дня вышло прикрытие — крейсера ПВО Cleopatra, Dido и Euryalus с эсминцами Jervis, Kelvin, Kingston и Kipling. Оба соединения встретились 21 марта к северу от Тобрука. Ещё до выхода конвоя, вечером 19 марта из Александрии вышли 7 эскортных миноносцев типа Hunt: Avon Vale, Beaufort, Dulverton, Eridge, Heythrop, Hurworth, и Southwold, которые из-за своей малой дальности плавания должны были зайти в Тобрук на дозаправку и позже присоединиться к конвою. Однако миноносец Heythrop был торпедирован немецкой подводной лодкой U-652 и потерял ход. Несмотря на попытки миноносца Eridge отбуксировать его в гавань Тобрука, Heythrop затонул на подходе к порту. Остальные миноносцы присоединились к конвою 21 марта. Помимо этого, в 08:00 22 марта к северу от Бенгази к конвою присоединилось вышедшее на усиление с Мальты Соединение «К» в составе: крейсер Penelope и эсминец Legion.

В 14:10 22 марта произошёл первый контакт с итальянским флотом. Контакт установил Euryalus, после чего начался бой, известный как Второе сражение в заливе Сирт.[2] Carlisle и Avon Vale поставили плотную дымовую завесу, а также открыли сильный зенитный огонь, прикрывая конвой, который находился в это время под сильной атакой с воздуха. Эта атака была отбита без потерь, и основные усилия крейсеров заключались в дополнительной зенитной защите конвоя.

В 16:30 в тяжёлых штормовых условиях и при плохой видимости, вызванной как погодой, так и эффектами многочисленных дымовых завес, началось морское сражение между британскими крейсерами и эсминцами и итальянским флотом, в то время как конвой продолжал подвергаться воздушным атакам. Бой продолжался до 19:00. Британские корабли, постоянно ставя дымовые завесы и имитируя под его прикрытием торпедные атаки, сдерживали врага вплоть до сближения на дистанцию в 6000 ярдов. Повреждения на итальянских кораблях были незначительны, 133-мм и 120-мм снаряды не могли пробить толстой брони, и ни одна из 36 выпущенных британских торпед не поразила цели. Тем не менее значительно более сильное итальянское соединение не смогло атаковать конвой, который прибыл на Мальту без потерь от надводных сил противника.

Тем временем сам конвой подвергся четырёхчасовым непрерывным воздушным атакам, но также без потерь. При этом эскорт причинил многочисленные потери атакующей авиации.

В сумерках Александрийское соединение повернуло на восток, чтобы вернуться в базу, Penelope и Legion присоединились к конвою, который продолжал следовать к Мальте. В 09:15 23 марта Penelope и Talabot вошли в Grand Harbour, следующий за ними Pampas был поражён бомбами, но ни одна из них не взорвалась. Удача покинула конвой: Breconshire также был повреждён и выведен из строя всего в 8 милях от гавани. Не в состоянии продолжить движение, он в конечном счёте встал на якорь, тогда как Clan Campbell подвергся бомбёжке часом позже в 20 милях от Мальты, и очень быстро затонул. Интенсивность атаки на последних милях характеризует факт, что попадания в Clan Campbell добился самолёт, летевший на высоте в пятьдесят футов (15 м), несмотря на плотную завесу зенитного огня Eridge.

Legion был повреждён в последние часы и ушёл в Марсашлокк, перейдя позже в Grand Harbour, где он 26 марта был потоплен бомбами. Breconshire был отбуксирован в Марсашлокк 25 марта, снова был разбомблён и наконец потоплен 27 марта. Southwold подорвался на мине и затонул 24 марта, охраняя Breconshire.

Последнее бедствие настигло конвой после прибытия двух уцелевших судов; их разгрузка была очень медленной, а последовавшая атака люфтваффе скорой и сильной. И Pampas, и Talabot были сильно повреждены и 26 марта затонули (в случае с Talabot — он был затоплен из-за риска взрыва). Только очень малая часть их грузов была разгружена. Некоторые источники говорят о 6000 тонн груза из 26 000 тонн, прибывших на их борту, хотя считается, что это завышенная цифра, исходя из того краткого времени, которое оба уцелевших судна находились в гавани. Исходя из показателей скорости разгрузки и доступного для неё времени, более вероятна цифра в 800 тонн.

Александрийское соединение, исключая Lively, отправленного в Тобрук после полученного повреждения, прибыло в Александрию в полдень 24 марта после действий, которые можно характеризовать только как «блестящие», в любых обстоятельствах.

Операции Harpoon и Vigorous

Критическое положение на Мальте, с быстро кончавшимися припасами и отчаянной ситуацией с истребителями, привело к серии активных действий.

Конвойные операции приобрели огромный размах. Дальневосточный флот был ослаблен, чтобы обеспечить достаточные силы прикрытия для конвоя с востока, который должен был состоять из одиннадцати торговых судов, легко вооружённого судна спецназначения, использованного как грузовое, восьми крейсеров, двадцати шести эсминцев, четырёх корветов, двух тральщиков, четырёх MTB и двух спасательных судов.

С запада, из Гибралтара, вышли шесть торговых судов в сопровождении линкора, двух авианосцев, четырёх крейсеров, быстроходного минзага, семнадцати эсминцев, двух корветов, четырёх тральщиков и шести катеров. Из этой армады, к месту назначения прибыли лишь два торговых судна и быстроходный заградитель с грузом для острова.

Конвой Harpoon

Операция Harpoon (12-15 июня) была попыткой Великобритании провести из Гибралтара на Мальту крупный конвой под прикрытием значительного эскорта. Однако эта попытка в значительной степени не удалась.

Столкновение эскорта конвоя с итальянскими ВВС и ВМС закончилось победой итальянцев, в результате чего крейсер Liverpool и эсминец Partridge были повреждены и им пришлось вернуться, эсминец Bedouin был повреждён и затем затонул. Из шести судов конвоя трое было затоплено, танкер Kentucky был повреждён, и его было решено тоже затопить, чтобы оставшийся конвой смог дойти до Мальты на максимальной скорости.

Так как конвой подошёл к Мальте в сумерках, не удалось провести контрольное траление фарватера. В результате подорвались на минах эсминцы Badsworth, Matchless и Kujawiak (последний затонул), подорвалось также одно из судов конвоя — но оно всё же смогло войти в гавань, потери груза были незначительны.

Помимо двух судов, дошедших до гавани Мальты, грузы были доставлены на быстроходном минном заградителе Welshman, который отделившись от конвоя, достиг Мальты и разгрузил свою часть груза, после чего успел вернуться в состав эскорта.

Конвой Vigorous (ME-11)

Операция Vigorous, проходившая одновременно с операцией Harpoon, была попыткой провести конвой в составе одиннадцати торговых судов под прикрытием значительного эскорта из восточной части Средиземноморья. Отсутствие в составе эскорта авианосца не позволило организовать надёжную противовоздушную оборону.

При переходе конвой и эскорт сильно пострадали от авиации, торпедных катеров и подводных лодок противника. В ходе боёв крейсеры Newcastle и Birmingham были повреждены, Hermione затонул. Затонули эсминцы Nestor и Hasty. Два судна из конвоя было потоплено, ещё два повреждены.

Большой расход боеприпасов и малый остаток топлива после манёвров вынудили британское командование принять решение о возвращении конвоя.

Этим завершились попытки снабжения Мальты конвоями с востока, до тех пор, пока армия не очистила от противника Северную Африку, что позволило ВВС обеспечивать воздушное прикрытие в течение перехода.

Операция Pedestal

Очередной попыткой улучшить снабжение острова стала Операция Pedestal (11—15 августа) — конвой в составе 14 торговых судов, сопровождаемый 44 военными кораблями, включая линкоры и авианосцы. Почти сразу оставшись без воздушного прикрытия, конвой неуклонно подвергался атакам. 13 августа 1942 года, в день мальтийского праздника Святой Марии, уцелевшие корабли конвоя прибыли на Мальту. Важнейшим фактором также явилось прибытие с ними американского танкера «Ohio (англ.)»: в танкер попали торпеды и бомбы, о его палубу разбился бомбардировщик, корабль горел, лишился хода, но остался на плаву. Буксируемый эсминцами, под градом бомб, он привёз на остров драгоценное авиационное топливо. Цена конвоя была немалая: из 14 торговых судов уцелело лишь 5, авианосец Eagle, два крейсера и эсминец были затоплены, ещё два крейсера и авианосец были сильно повреждены.

Операция Stoneage

Первым конвоем на Мальту после начала наступления армии, вслед за Битвой у Эль-Аламейна, стал конвой MW-13, покинувший Суэц утром 16 ноября; пройдя через Суэцкий канал, он прибыл в Порт-Саид и продолжил путь в Средиземное море. Конвой состоял из четырёх судов: Bantam, Denbighshire, Mormacmoon и Robin Locksley в сопровождении крейсера Euryalus и семи эсминцев, проведших его до Александрии. Здесь в охранение заступили более пригодные для ПВО эскортные миноносцы типа Hunt 5-й флотилии, с Euryalus в качестве лидера: Aldenham, Beaufort, Belvoir, Croome, Dulverton, Exmoor, Hurworth, Hursley, Tetcott и греческим Pindos. В 07:00 17 ноября конвой вышел на Мальту со скоростью 15 узлов.

Рано утром 18 ноября к конвою присоединились крейсера Arethusa, Cleopatra, Dido и Orion с семью эсминцами, которые оставались с ним до 17:30. В течение этого периода на конвой была предпринята одна воздушная атака без последствий.

Вскоре после отделения основных сил эскорта на конвое услышали взрыв, после чего было получено сообщение о торпедировании Arethusa и предстоящем налёте. Одиночный торпедоносец выполнил безуспешную атаку. На следующее утро крейсер и соединение эсминцев снова прикрывали конвой, и хотя по всем признакам, авиация снова искала конвой, больше атак не последовало. Протраленный фарватер у острова был пройден в 22:40 при помощи тральщика Speedy, вышедшего навстречу.

Операция Portcullis

Армия достигла своих исходных позиций на западе в Ливии, и теперь появилась возможность использовать порты Бенгази и, что более важно, Триполи, для снабжения 8-й Армии из Александрии. Эти конвои также использовались для проводки судов на Мальту. Мальтийская часть сопровождалась сильным эскортом с Мальты, встречавшим суда у Бенгази, откуда суда, предназначенные в Триполи, поворачивали на юг.

Первый конвой по этому маршруту вышел в рамках операции под наименованием Portcullis. Мальтийская часть конвоя состояла из судов: Agwimonte, Alcoa Prospector, Glenartney и Suffolk, которые вышли из Порт-Саида 1 декабря в конвое MW-14 в сопровождении эсминцев Belvoir, Bursley, Pakenham, Petard и Queen Olga. 2 декабря у Александрии конвой встретили крейсер Orion и эсминцы Aldenham, Dulverton, Exmoor, Hurworth, Paladin и Pindos. Hurworth вскоре вынужден был вернуться в Александрию из-за неисправностей.

Также 2 декабря было решено включить в конвой загруженный танкер Yorba Linda из Бенгази, и из Александрии были направлены эсминцы Croome и Tetcott для его сопровождения. Они привели танкер к MW-14 в 17:00 3 декабря. Заградитель Welshman с грузом для Мальты присоединился к конвою на рассвете и оставался с ним до сумерек, затем продолжив самостоятельный поход на остров.

Встреченный крейсерами Cleopatra, Dido и Euryalus и эсминцами Jervis, Kelvin и Nubian, конвой пришёл на Мальту невредимым 5 декабря.

Этот переход начал постоянное снабжение Мальты конвоями через Триполи, обычно парами судов, которое продолжалось до середины 1943 года. С открытием для судоходства всего Средиземного моря, маршрут снабжения острова проходил уже напрямую из Великобритании.

Операция Quadrangle

Фактически серия из четырёх конвоев для Мальты под индексами A, B, C и D и обозначениями от MW-15 до MW-18. Конвои использовали маршрут через Триполи, эскорт предусматривался кораблями, находящимися на Мальте.

Конвой MW-15

Конвой включал суда American Packer и Ozarda, отправленные из Порт-Саида 6 декабря в сопровождении тральщиков Boston, Cromarty и Whitehaven. Эскортные миноносцы Dulverton, Hurworth и Paladin из Александрии присоединились к конвою 7 декабря. Также эскорт был усилен эсминцем Belvoir из Тобрука 10 декабря. 10 декабря крейсер Orion и эскортные миноносцы Aldenham, Croome, Exmoor и Hursley с Мальты приняли и привели конвой на остров в 22:30.

Конвой MW-16

Конвой состоял из судов: Clan Macindoe, Robert Maersk и Erinna в сопровождении Belvoir и Paladin из Александрии. Hurworth также присоединился к конвою, чтобы взять на себя судно для Бенгази. В назначенный срок 12 декабря он вернулся к конвою, а Paladin ушёл на Мальту после наступления темноты. 13 декабря конвой был встречен кораблями с Мальты: Aldenham, Croome, Exmoor и Hursley. Конвой достиг Мальты рано утром 14 декабря.

Конвой MW-17

Конвой включал суда Fort Tadoussac и Ocean Voyager, вышедшие из Порт-Саида 12 декабря в сопровождении Dulverton, Pindos и Tetcott до Александрии, где конвой был задержан до 17 декабря, после чего вышел вместе с судами для Бенгази в сопровождении Beaufort, Dulverton, Pakenham, Pindos и Tetcott. Встреченный Orion и Beaufort, конвой прибыл на Мальту 21 декабря.

Во время этого перехода командующий[кто?] на Средиземном море отметил в дневнике боевых действий, что те четырнадцать судов, пришедшие с грузом в Гибралтар и готовые выйти на Мальту, теперь не требуются и должны быть распущены, так как восточный маршрут теперь считался безопасным и мог справляться со снабжением острова.

Конвой MW-18

Последний конвой из серии Quadrangle состоял из судов Daniel H. Lownsdale и Yorba Linda в сопровождении Aldenham, Exmoor, Hursley, Hurworth; вышел из Александрии 28 декабря и получил приказ укрыться в Бенгази 30 декабря, из-за сообщений о выходе в море итальянских линкоров. Конвой снова вышел в 19:00 и достиг Мальты 31 декабря, завершив этим серию декабрьских конвоев, а с ними и всех конвоев 1942 года.

Конвои с Мальты в декабре 1942 года

Конвой ME-11

Конвой был отправлен с Мальты 7 декабря в рамках Операции MH.2. Он состоял из уцелевших судов из конвоев Pedestal и MW-13: Bantam, Brisbane Star, Denbighshire, Melbourne Star, Mormacmoon, Port Chalmers, Robin Locksley, Rochester Castle и Yorba Linda. Они сопровождались у острова крейсером Orion и эсминцами Aldenham, Belvoir, Croome, Dulverton, Exmoor, Hursley, Pakenham, Petard, Tetcott и греческими Pindos и Queen Olga. Эскорт несколько уменьшился при встрече конвоев у Триполи, часть кораблей присоединились к встречному MW-16. С ним ушли обратно на остров Orion, Aldenham, Croome, Exmoor и Hursley. Позже Belvoir был послан в Тобрук на заправку, тогда как Dulverton и Pindos, сопровождая Yorba Linda ушли в Александрию. Конвой пришёл в Порт-Саид в 07:00 11 декабря.

Конвой ME-12

Конвой вышел 17 декабря в сопровождении Orion, Aldenham, Belvoir, Croome, Exmoor, Hursley, Hurworth, Petard и Queen Olga. Он состоял из судов: Agwimonte, Alcoa Prospector, Glenartney и Suffolk. Orion отделился в 09:00 19 декабря для соединения со встречным MW-17, Petard и Queen Olga ушли в Александрию; конвой прибыл в Порт-Саид в 20:00 20 декабря.

Конвой ME-14

Это был последний восточный конвой года, вышедший 28 декабря в составе: American Packer, Clan Macindoe, Erinna и Ozarda в сопровождении Euraylus и эскортных миноносцев Beaufort, Dulverton, Tetcott и Pindos. Конвой был атакован подлодкой 30 декабря, но обошлось без потерь; Beaufort был отряжен для поисков атаковавшей лодки. Euraylus оставил конвой, чтобы вернуться на Мальту в 18:00 30 декабря, Beaufort вернулся 31 декабря, и конвой пришёл в Порт-Саид 1 января 1943 года.

Снабжение одиночными судами без эскорта

Положение Мальты было настолько отчаянным, что решено было испробовать снабжение закамуфлированными одиночными судами без охранения. Теоретически, замысел имел шансы, благодаря множеству небольших устаревших судов-трампов, двигавшихся вдоль берегов Северной Африки, низкому качеству системы наблюдения и оповещения и тому факту, что морской транспорт был (и остался) важнейшим фактором. К одиночным неохраняемым переходам прибегали и для вывода судов прошлых конвоев, отстаивавшихся на Мальте. Такие неохраняемые переходы обычно происходили одновременно с конвойными операциями, и в этом случае считаются их частью; однако некоторые предприняли переход самостоятельно, без маскировки другими событиями. В хронологическом порядке:

Операция Temple

Первая попытка одиночного перехода на остров была предпринята пароходом Parracombe, который вышел 17 апреля 1941 года из Великобритании вместе с конвоем OG-59. Ему вернули окраску мирного времени; он оставил конвой в начале перехода и продолжил путь отдельно, сопровождаемый корветами Columbine и Gardenia. Гибралтарский пролив был пройден ночью 28/29 апреля 1941 года. Патрули имели приказ не приближаться и не вызывать судно, чей эскорт оставил его у мыса Европа.

Parracombe перевозил 21 истребитель Харрикейн и 68 направляющих НУРС (неуправляемых реактивных снарядов) с боеприпасами к ним, а также различные другие военные грузы.

Проходя через пролив, он поднял испанский флаг, заменив его на французский дальше к востоку, у берегов Алжира. Он имел приказ держаться как можно ближе к мысу Бон, а затем, под прикрытием ночной темноты, сделать бросок к Мальте, чтобы к рассвету быть в пределах 50 миль от неё, в зоне истребительного прикрытия.

О судне ничего не было слышно после его прохода Сицилийскими проливами, пока не стало очевидно, что оно попало на одно из минных полей, выставленных у мыса Бон. Оно затонуло 2 мая, 18 членов команды из 47 достигли берега и были интернированы вишистами. Минное поле противника, очевидно, начиналось очень близко к границе территориальных вод.

Операция Propeller

Вторая сходная попытка перехода была предпринята под обозначением «Операция Propeller» судном Empire Guillemot, но на этот раз судно было загружено фуражом. Стоит пояснить, насколько ценен был этот груз для Мальты, гражданский транспорт которой теперь полагался исключительно на лошадей или ослов, равно как и сельскохозяйственные работы, и тот же скот предусматривался как резерв продовольствия. Даже в мирное время значительная часть фуража покрывалась импортом, а в условиях блокады корма выращивать стало негде, так как обрабатываемая земля отошла под производство продовольствия для населения.

Empire Guillemot отправился из Великобритании в составе конвоя OG-73, и также пользовался соответствующей маскировкой под французский или испанский сухогруз. Он покинул конвой и прошёл Гибралтарский пролив, сопровождаемый корветами Gentian и Jasmine в течение ночи 13/14 сентября 1941 года под испанским флагом.

Судно сменило маскировку на французскую 15 сентября до прохода Бизерты, где оно стало итальянским и повернуло на север к Сицилии. На подходе к Мальте оно подняло британский флаг и прибыло на остров раним утром 19 сентября.

Конечная часть перехода висела на волоске, когда Empire Guillemot встретил итальянский конвой, который был атакован самолётами Swordfish. К счастью, лётные экипажи имели строгий приказ не атаковать в ту ночь никакие одиночные суда, которого и придерживались строго, несмотря на условия ночного боя.

Clan Macdonald

Clan Macdonald вышел независимо с Мальты 16 октября 1941 года, на следующий день был обнаружен и атакован торпедоносцем, однако успешно уклонился от атаки и пришёл в Гибралтар 19 октября 1941 года.

City of Lincoln, Dunedin Star, Empire Guillemot

Empire Guillemot должен был возвращаться в ходе операции Halberd, но к несчастью не смог выйти из-за неисправностей в машине. Он в конечном счёте покинул Мальту и пошёл независимо 22 октября 1941 года под прикрытием темноты, но был опознан итальянским торпедоносцем 24 октября и потоплен у острова Ла-Галита, один офицер погиб. Остальные 38 членов команды и 6 артиллеристов ушли на двух шлюпках. К несчастью, одна разбилась в прибое при высадке на африканский берег, и 9 человек погибли; 33 уцелевших интернировали французы.

City of Lincoln и Dunedin Star также вышли 22 октября и шли раздельно; оба благополучно прибыли в Гибралтар.

Clan Ferguson

Clan Ferguson вышел с Мальты 24 октября 1941 года — последним в попытке очистить гавань от порожних судов. Вскоре после отхода он был перехвачен и атакован авиацией, и так как не ушёл далеко, то был отозван на Мальту. В конечном счёте он ушёл с восточным конвоем ME-8 в Александрию.

Операция Astrologer

Следующая попытка перехода с запада была предпринята двумя судами: Empire Defender и Empire Pelican в рамках операции Astrologer. Оба прошли Гибралтарский пролив независимо 12 и 14 ноября 1941 года и следовали по той же схеме, что и Empire Guillemot. К несчастью, эта схема была вскрыта, вероятно противник узнал подробности перехода Parracombe, после того как его команда была интернирована в Северной Африке, и наблюдал с испанского берега за проходящими судами.

Как Empire Pelican 14 ноября, так и Empire Defender 15 ноября были атакованы авиацией у острова Галита и потоплены, первый потерял одного человека, второй — четырёх. Эта неудача прекратила попытки перехода с запада на целый год.

Empire Patrol

Наличие в Александрии судна Empire Patrol, бывшего итальянского приза Rodi, стало поводом к попытке снабжения острова с востока. В конце 1942 года ситуация с топливом на Мальте стала критической из-за его большого расхода авиацией острова при поддержке Операции Torch («Факел»). Соответственно, флот мобилизовал Empire Patrol как корабль Его величества и отправил 1 ноября 1942 года, погрузив 1200 тонн авиационного бензина и 300 тонн бензина, все в канистрах, в попытке неохраняемого перехода на Мальту.

Его приказ гласил: пройти восточнее Кипра в воды Турции, под турецким флагом, затем повернуть на запад под итальянским флагом, изображая итальянское судно, идущее из Дарданелл в Южную Италию обычным для итальянцев маршрутом. Командир корабля, лейтенант военно-морского резерва, имел разрешение отказаться от перехода, если решит, что маскировка судна раскрыта.

На переходе судно страдало от электрических и механических неисправностей, а после полудня 2 ноября было пристально обследовано немецким разведывательным самолётом. Вследствие этого переход был прерван, и 3 ноября Empire Patrol вошёл в порт Фамагуста. Решение прервать операцию было одобрено командованием.

Операция Crupper

Заключительная попытка была предпринята, чтобы воспользоваться неразберихой во время осуществлённого вторжения в Северную Африку в рамках Операции Torch. Два судна: Ardeola и Tadorna были посланы вместе с конвоем вторжения KMS-1, но отделились западнее Гибралтара. Суда прошли пролив с обычной маскировкой и продолжили путь вдоль северного берега Африки до мыса Бон.

К несчастью, одно из предположений Операции Torch было в том, что что сопротивление французов будет слабым, однако сопротивление было значительным и в Тунисе дошло до активного сотрудничества с силами Оси. Вследствие этого оба судна были обстреляны береговыми батареями мыса Бон и получили приказ остановиться. Капитаны не предприняли никаких попыток затопить суда в надежде, что смогут «объясниться» и продолжить путь. Фактически оба судна были захвачены и приведены в Бизерту, где они были разгружены, грузы конфискованы, а суда переданы итальянцам.

Оба судна ходили под итальянским флагом, как Aderno и Balzac соответственно, и позже были торпедированы и потоплены британскими подлодками 23 июля 1943 года и 7 марта 1943 года.

Доставка самолётов на Мальту морем

Хорошо известно, что политические расчёты и ошибочное стратегическое решение воздушного командования почти лишили Мальту истребительной авиации в июне 1940 года. Если бы не случайно обнаруженные на складах Мальты четыре упакованных в ящики самолёта Sea Gladiator, которые собрали и ввели в строй 3 мая 1940 года, то всю ПВО острова составляли бы четыре истребителяHurricane, отправленные через Францию и Тунис и прибывшие на остров 28 июня 1940 года.

Авиагруппа HMS Argus

Вскоре после начала войны на Средиземном море авианосец Argus выполнил первое пополнение Мальты морем, переправив на остров 12 Swordfish 830-й эскадрильи флота, чтобы создать на острове ударную группу торпедоносцев, каковую роль флот исполнял в течение всей блокады.

Операция Hurry

20 июля Argus, выгрузив собственную авиационную группу и приняв 12 Харрикейнов, вышел из Клайда и отправился на Мальту в сопровождении эсминцев Encounter, Gallant, Greyhound и Hotspur. Соединение было встречено линкорами Resolution и Valiant, крейсером Arethusa и эсминцами Escapade и Velox. Комбинированное соединение затем пошло к Мальте до точки подъёма, где 2 августа Харрикейны взлетели с Argus, с двумя самолётами Skua впереди, затем корабль вернулся в Гибралтар.

Все самолёты прибыли на остров, но один Харрикейн разбился при посадке. Два Skua предполагалось вернуть на Argus, но были задержаны на Мальте для дальнейшего использования с острова. Разрушенный Hurricane был восстановлен до работоспособного состояния аэродромной командой Мальты с использованием имеющихся запчастей.

Наземные команды RAF для этих самолётов были переправлены на Мальту на подлодках Pandora и Proteus, как предвестие последующих перебросок на остров этим способом.

В течение операции линейный крейсер Hood, авианосец Ark Royal, эсминцы Faulknor, Forester, Foresight и Foxhound осуществили операцию воздушного налёта на Кальяри, одновременно крейсер Enterprise отделился и искал французское судно, предположительно находившееся в том районе.

Операция Coat

Не связана с поддержкой Мальты. В ходе действий в ноябре 1940 года Ark Royal поднял три истребителя Fulmar, которые приземлились на Мальте для дозаправки, где они и остались. Позже они перебазировались на авианосец Illustrious Средиземноморского флота, усилив его истребительное прикрытие.

Операция White

Argus снова потребовался, чтобы возместить потери авиации на Мальте и, приняв двенадцать Hurricane и два Skua в качестве ведущих, вышел из Клайда 11 ноября в сопровождении крейсера Despatch и эсминцев Duncan, Fury и Wishart. Встретившись с Соединением «H» западнее Гибралтара (линейный крейсер Renown, авианосец Ark Royal, крейсер Sheffield и эсминцы Faulknor, Firedrake, Forester, Fortune и Foxhound), он проследовал в точку подъёма, где 17 ноября самолёты взлетели двумя группами.

Из-за обнаружения в море крупных итальянских сил, точка подъёма была западнее, чем при операции Hurry. Это и другие факторы привели к вынужденной посадке на воду восьми Харрикейнов из-за недостатка топлива, тогда как один из лидирующих Skua заблудился и был сбит над Сицилией. Летающие лодки Sunderland и бомбардировщики-разведчики Martin Maryland, также высланные в качестве ведущих, не встретили самолёты, и продолжили независимый полет на Мальту.

Торпедоносцы Swordfish с HMS Ark Royal

Из шести собранных Swordfish, доставленных в Гибралтар в одной из предыдущих перебросок самолётов из Великобритании, пять были погружены на Ark Royal (и один вышел из строя) 9 января, когда авианосец участвовал в Операции Excess. В течение этой операции все пять самолётов взлетели и прибыли благополучно на Мальту.

Операция Winch

В течение месяцев, следующих за операцией White, убыль в самолётах острова оставалась на высоком уровне, несмотря на переброску двенадцати Харрикейнов из Египта через передовые базы в Ливии. В результате флот снова был призван для доставки самолётов из Великобритании.

В середине марта 1941 года Argus принял стандартные 12 Харрикейнов (на этот раз модели Mk.II), сопровождаемые в этот раз тремя Скьюа, и вышел из Клайда 21 марта в сопровождении крейсера Sheffield и эсминцев Garland, Napier, Nizam и Ottawa, прикрываемый также Соединением «H»: линейный крейсер Renown, авианосец Ark Royal и эсминцы Foresight, Forester и Fortune, с 25 марта до прибытия в Гибралтар 29 марта.

Здесь все самолёты были переданы на Ark Royal, и 2 апреля тот вышел под прикрытием Renown, Sheffield и эсминцев Faulknor, Fearless, Foresight, Fortune и Fury.

3 апреля Харрикейны и Скьюа взлетели. Ark Royal также выделил девять своих Fulmar из 800-й эскадрильи, чтобы усилить гарнизон Мальты. Все Харрикейны прибыли, но один разбился при посадке. Ведущие Skua должны были вернуться на авианосец, но из-за неблагоприятных погодных условий совершили вынужденную посадку на воду.

Операция Dunlop

Повторение предыдущей операции. Снова Argus принял смешанную группу из 24 Hurricane Mk.I и Mk.II и вышел из Клайда 17 апреля в сопровождении крейсера London, достигнув Гибралтара 24 апреля с локальным эскортом из крейсера Sheffield и эсминцев Faulknor, Forester и Wrestler. Здесь он передал 23 Харрикейна (один остался на Argus из-за повреждений) на Ark Royal, который вышел 25 апреля в точку подъёма в сопровождении линейного крейсера Renown, крейсера Sheffield и эсминцев Faulknor, Fearless, Foresight, Fortune и Fury. 23 из 24 Харрикейнов взлетели 27 апреля и, ведомые тремя Skua, благополучно достигли Мальты.

Во время этой операции несколько военных кораблей были проведены до острова в рамках Операции Salient.

Операция Splice

Для следующей переброски в мае 1941 года потребовался авианосец Furious. Приняв 64 Харрикейна Mk.II в Ливерпуле и затем присоединившись в Клайде к крейсеру London, 12 мая авианосец вышел в Гибралтар, их сопровождали эсминцы Brilliant, Legion, Mashona и Tartar; 15 мая их сменили Fearless, Harvester, Havelock и Wrestler. Furious и London достгли Гибралтара 18 мая. London имел на борту 575 пассажиров из военнослужащих.

По прибытии, Furious встал кормой к носу Ark Royal и передал 20 самолётов Hurricane и 5 своих собственных Fulmar через деревянную рампу, возведённую между двумя полётными палубами. Затем оба корабля вышли 19 мая под прикрытием линейного крейсера Renown, крейсера Sheffield и эсминцев Brilliant, Faulknor, Forester, Foxhound, Fury и Hesperus. После взлёта 48 Hurricane и 5 Fulmar все корабли повернули в Гибралтар, прибыв туда 22 мая.

Три самолёта Martin Maryland с Мальты были посланы в качестве ведущих для 46 истребителей Харрикейн, долетевших до Мальты. Один разбился у мыса Бон, и один числится как «пропавший без вести»; ещё 16 истребителей остались в Гибралтаре.

В ходе этой операции эсминец Foresight самостоятельно возвратился с Мальты в Гибралтар.

Операция Rocket

Argus тем временем принял в Клайде 29 самолётов Hurricane и вышел с крейсером Exeter, чтобы присоединиться к конвою WS-8B 22 мая, достигнув Гибралтара 31 мая, встреченный эсминцем Foresight. Furious снова сделал быстрый поход до Великобритании и вернулся 1 июня с 48 Харрикейнами Mk.II, передав некоторые на Ark Royal по прибытии. Argus передал свои самолёты на Furious, и окончательное распределение выглядело так: 20 Hurricane на Furious и 24 на Ark Royal, остальные были оставлены в Гибралтаре.

Ark Royal и Furious в сопровождении линейного крейсера Renown, крейсера Sheffield и эсминцев Faulknor, Fearless, Foresight, Forester, Foxhound и Fury вышли 4 июня и 6 июня подняли 44 Hurricane. Один Hurricane вернулся с неисправностями, остальные 43, сопровождаемые 8 бомбардировщиками Blenheim из Гибралтара, прибыли благополучно.

Эскадра вернулась в Гибралтар 7 июня, когда Furious снова ушёл в Великобританию за очередной партией самолётов, присоединившись к Argus по пути в море. Авианосцы достигли Клайда 14 июня в компании лайнера Nea Hellas и эсминцев охранения Cossack, Maori и Sikh. Furious от Гибралтара прикрывало соединение «H», которое переключилось на сопровождение Victorious после встречи с авианосцем Argus и его эскортом.

Операция Tracer

В этой операции на сцену выходит новый авиатранспорт. Новейший авианосец Victorious перевозил самолёты Hurricane для Западной Африки, но был вынужден выгрузить их, чтобы принять участие в операции по охоте на Bismarck. Теперь он снова принял 48 истребителей Mk.I 29 мая и вышел 31 мая с конвоем WS-8X в сопровождении крейсеров Neptune и Orion и эсминца Wessex. Victorious и Neptune покинули WS-8X 5 июня, и достигли Гибралтара 9 июня, встреченные Renown, Ark Royal и 6 эсминцами. Первоначально это соединение держалось в море к западу, пока Neptune заходил в Гибралтар, но позже также вошло в гавань из-за задержки операции.

По прибытии 26 Hurricane были переданы на Ark Royal, а 22 остались на Victorious, и оба корабля вышли 13 июня в сопровождении Renown и эсминцев Faulknor, Fearless, Foresight, Forester, Foxhound, Hesperus и Wishart. 46 Hurricane взлетели, ведомые 4 самолётами Hudson из Гибралтара. 2 истребителя разбились при посадке, один приводнился и один сбился с курса и приземлился в Северной Африке. Авианосцы и эскорт возвратились в Гибралтар 15 июня, откуда Victorious ушёл в Клайд, прибыв туда 21 июня, встреченный 19 июня эсминцами Cossack и Sikh.

Операция Railway I

Furious вернулся в Клайд после проведения Операции Rocket, затем принял свой самый большой груз — 64 Hurricane и 9 Swordfish. Вышел из Клайда 22 июня в сопровождении крейсера Hermione и эсминцев Lance, Legion, Vanquisher и Winchelsea, которые выполняли локальное охранение в Британских водах. Позже Furious встретили Faulknor, Fearless, Forester, Foxhound и Fury из Гибралтара, куда корабли прибыли 25 июня.

Двадцать два самолёта были переданы на Ark Royal, который вышел 26 июня в сопровождении линейного крейсера Renown, крейсера Hermione и эсминцев Faulknor, Forester, Fury, Lance и Legion, чтобы отправить самолёты 27 июня в сопровождении Blenheim из Гибралтара. Только один Hurricane не долетел, тогда как Ark Royal и его эскорт вернулись в Гибралтар 28 июня.

Операция Railway II

По возвращении Ark Royal в Гибралтар, Furious передал ему ещё 26 самолётов, оставив 16 на борту, после чего авианосцы вышли 29 июня к точке подъёма, в сопровождении линейного крейсера Renown, крейсера Hermione и эсминцев Faulknor, Fearless, Forester, Foxhound, Fury, Lance и Legion.

При взлёте 30 июня, на Furious случилась серьёзная авария, когда десятый по счёту самолёт при взлёте врезался в островную надстройку. Соответственно при возвращении корабля 6 Hurricane остались на борту, их пилоты не успели взлететь из-за аварии и вынуждены были высадиться в Гибралтаре. Все 35 успешно взлетевших самолёта достигли Мальты, приведённые туда шестью бомбардировщиками Blenheim.

4 июля Furious вышел в Великобританию, сопровождая Cameronia и Scythia, в охранении эсминцев Lance, Legion, Fury и Wishart; крейсер Edinburgh присоединился позже, и шёл с конвоем до 9 июля. В этот день линкор Royal Sovereign и эсминец Piorun сменили прежнее охранение и вели конвой до Клайда, прибыв туда 12 июля.

Операция Substance

Фактически конвойная операция по доставке грузов на Мальту. Ark Royal, пользуясь тем, что был в охранении конвоя, 25 июля отправил на Мальту 6 Swordfish, чтобы усилить торпедоносцы острова. Все самолёты прибыли благополучно.

Операция Status I

По завершении операции Substance, численность боеспособных истребителей на Мальте была 85 машин, в основном Hurricane Mk.II. Было решено, что по завершении операций в Норвегии и на севере России переброски должны возобновиться. Соответственно Furious вышел из Клайда 31 августа с 61 Hurricane, принятых в дополнение к его собственной авиагруппе. Он был вынужден зайти в Бангор, из-за неисправностей, но вышел снова 1 сентября, чтобы присоединиться к конвою WS-11, сопровождаемый крейсером ПВО Cairo (до 2 сентября), крейсером Sheffield и эсминцами Blankney, Garland (до 3 сентября), Lively и Piorun (до 3 сентября), прибыв в Гибралтар 7 сентября и передав 26 самолётов на Ark Royal.

Ark Royal вышел 8 сентября в сопровождении крейсера Hermione и эсминцев Forester, Gurkha, Lance и Lively. Только один из ведущих Blenheim прибыл в точку встречи 9 сентября, поэтому взлетели только 14 Hurricane. Все самолёты достигли Мальты. Авианосец вернулся в Гибралтар 10 сентября, совершив быстрый переход для проведения второго этапа операции Status.

Операция Status II

Быстро завершив погрузку в Гибралтаре, Ark Royal с 26 Hurricane и Furious с 20 вышли 10 сентября, как два отдельных соединения, которые объединились ранним утром 11 сентября с охранением из линкора Nelson, крейсера Hermione и эсминцев Foresight, Forester, Gurkha, Lance, Legion, Lively и Zulu. 46 самолётов Hurricane взлетели 13 сентября, из них третий по счёту потерпел аварию при взлёте. Остальные самолёты встретили 7 ведущих Blenheim и прибыли благополучно на остров. Корабли вернулись в Гибралтар 14 сентября, Furious вышел снова 18 сентября на Бермуды с локальным эскортом Forester, Foresight, Fury и Legion, а оттуда в США для ремонта.

Операция Callboy

Следующая операция должна была пополнить и усилить части торпедоносцев на Мальте. Argus принял 828-ю флотскую эскадрилью (12 самолётов Albacore с подвесными баками) в Клайде и влился в конвой WS-12 1 октября, по пути отделившись в Гибралтар в сопровождении эсминцев Cossack, Sikh и Zulu и прибыв туда 8 октября.

Выгруженные в Гибралтаре самолёты были приняты на Ark Royal, который вышел к точке взлёта 16 октября в сопровождении линкора Rodney, крейсера Hermione и эсминцев Cossack, Forester, Foresight, Fury, Legion, Sikh и Zulu. 18 октября 11 Albacore и 2 Swordfish сделали перелёт, но 1 Swordfish вернулся. Эскадра вернулась в Гибралтар 19 октября.

В течение этой операции крейсера Aurora, Penelope и эсминцы Lance и Lively перешли на Мальту, чтобы там сформировать Соединение «K».

Argus и Eagle в сопровождении эсминцев Forester, Foresight и Fury ушли в Клайд 21 октября (локальный эскорт у Гибралтара обеспечивали Sikh и Zulu), достигнув его 26 октября.

Операция Perpetual

Argus и авиатранспорт Athene приняли 62 Hurricane (23 на Argus и 39 на Athene) и вышли из Клайда 1 ноября в сопровождении эсминца Laforey в Гибралтар, прибыв туда 8 ноября, по пути к ним присоединились Gurkha, Isaac Sweers, Lightning и Zulu. По прибытии 26 самолётов были переданы на Ark Royal, Argus нёс 11, а остальные (вероятно, всё ещё упакованные в ящики), были оставлены для сборки в Гибралтаре.

10 ноября Argus и Ark Royal вышли в сопровождении линкора Malaya, крейсера Hermione и эсминцев Isaac Sweers, Laforey, Legion, Lightning, Gurkha, Sikh и Zulu. 37 Hurricane вылетели на Мальту 12 ноября, ведомые Blenheim из Гибралтара. Три Hurricane не достигли острова.

Во время возвращения эскадры в Гибралтар Ark Royal был торпедирован немецкой подлодкой U-81 и затонул во время буксировки в пределах видимости базы 13 ноября, таким образом отменилась предлагаемая операция Perpetual II, в которой планировалось переправить оставшиеся 25 Hurricane на остров. В следующем месяце они были погружены на Athene, которая вышла 23 декабря в сопровождении эскортных миноносцев Croome и Exmoor до Такоради, откуда самолёты должны были направляться в Египет транс-Африканским маршрутом.

К началу 1942 года значительные силы Люфтваффе возвратились в Средиземноморье с Восточного фронта, и давление на Мальту всё усиливалось. К началу февраля на острове осталось всего несколько боеготовых Харрикейнов, и Argus, единственный авианосец на Средиземном море, ушёл в Великобританию за подкреплением.

Операция Spotter

Argus принял 15 Spitfire Mk.VB, первые самолёты этой марки для острова, а на самом деле первые, уходившие из страны, и влился в конвой WS-16 16 февраля, чтобы отделиться от него для перехода в Гибралтар, куда он прибыл 24 февраля. Кроме того, судно Cape Hawke вышло из Великобритании 10 февраля с 16 упакованными в ящики самолётами Spitfire, а также 13 офицерами и 131 человеком наземного персонала, в сопровождении эсминца Whitehall и корветов Asphodel и Hydrangea. Его самолёты были собраны в Гибралтаре после прибытия 23 февраля.

Пятнадцать Spitfire с Argus были переданы на Eagle, тогда как Argus принял самолёты Fulmar для защиты соединения. После выхода 27 февраля на Eagle были обнаружены неисправности с бензобаками Спитфайров, и операция была прервана, корабли вернулись в порт 28 февраля.

Операция Spotter II

При всего 32 боеспособных Hurricane на Мальте, очередная попытка была просто необходима, поэтому, как только закончилась работа по исправлению дефектов экспертом, вызванным из Британии, с разборкой одного из Спитфайров на запчасти, операция была возобновлена. Argus и Eagle вышли снова 6 марта в сопровождении линкора Malaya, крейсера Hermione и эсминцев Active, Anthony, Blankney, Croome, Exmoor, Laforey, Lightning, Whitehall и Wishart. Пятнадцать Spitfire были подняты 7 марта и направились на Мальту с 7 ведущими бомбардировщиками Blenheim, все прибыли благополучно, тогда как эскадра возвратилась в Гибралтар 8 марта.

Операция Picket I

Необходимо было дальнейшее усиление авиации острова, поэтому Eagle принял 9 Spitfire, распакованных из ящиков, доставленных в Гибралтар 13 марта судном Queen Victoria в сопровождении эсминца Airedale и корвета Petunia. Собранные самолёты перевозили на Eagle, тогда как Argus принял самолёты Sea Hurricane для защиты соединения. Авианосцы вышли 20 марта с линкором Malaya, крейсером Hermione эсминцами Active, Anthony, Blankney, Croome, Exmoor, Laforey, Lightning, Whitehall и Wishart. Буксир Salvonia, сопровождаемый катерами 121 и 168, действовал как спасатель. Самолёты были подняты 21 марта и все 9 Spitfire благополучно прибыли, тогда как эскадра вернулась в Гибралтар 23 марта.

Операция Picket II

Была запланирована как продолжение операции Picket. Eagle принял 8 самолётов Spitfire (остатки с Cape Hawke и из доставленных Queen Victoria), и два авианосца вышли 27 марта. 29 марта 7 Spitfire взлетели и были встречены 2 торпедоносцами Beaufort и 3 Blenheim из Гибралтара, все прибыли благополучно. К несчастью, 6 Albacore, предназначенных для усиления 828 эскадрильи, были не в состоянии взлететь и вернулись в Гибралтар на Argus. Эскорт на время операции включал: линкор Malaya, крейсер Hermione и эсминцы Active, Anthony, Blankney, Croome, Duncan, Exmoor, Laforey, Lightning и Wishart, с Salvonia в качестве буксира-спасателя в сопровождении катера номер 174.

На заключительном этапе этой операции 10 Hurricane IIC вылетели из Северной Африки 27 марта 1942 года, ещё 8 последовали 6 апреля 1942 года и последние 6 вылетели 19 апреля 1942 года — тот редкий случай, когда для усиления острова можно было использовать аэродромы в Ливии. К несчастью, они сильно уступали новым самолётам Люфтваффе и быстро понесли очень большие потери как в самолётах, так и в пилотах в первые же дни после прибытия.

Операция Calendar

К апрелю 1942 года ситуация на Мальте стала отчаянной, по запасам необходимейших предметов, истощению ударных сил, и особенно истребителей ПВО.

Свободных британских авианосцев для перебросок в тот момент не было, поэтому обратились за помощью к США. Был выделен Американский авианосец Wasp. Выгрузив свои самолёты, за исключением 20 истребителей в Хатсоне, он принял 47 самолётов Spitfire VC в Клайде, оставив этот порт 14 апреля в сопровождении линейного крейсера Renown, эсминцев Echo, Inglefield, Ithuriel и Partridge и американских эсминцев Lang и Madison. Эсминцы Antelope, Vidette, Westcott, Wishart и Wrestler сменили эсминцы в сумерках 17 апреля, чтобы те могли заправиться топливом в Гибралтаре.

Первоначальный эскорт и крейсера Cairo и Charybdis присоединились к основным силам днем 19 апреля. Гибралтарский эскорт, за исключением Vidette, вернулся в базу на заправку топливом, тогда как Wasp и линейный крейсер прошли Гибралтар без остановки. Авианосец достиг позиции 20 апреля и поднял самолёты Spitfire в 05:30. Несмотря на отсутствие ведущих, 46 из них достигли аэродромов Мальты. Но в течение последующих четырёхдневных боев их число сократилось до 6 машин!

Соединение возвратилось к Гибралтару, встреченное по пути в первой половине дня 20 апреля эсминцами Antelope, Westcott, Wishart и Wrestler. Пока соединение проходило Гибралтарский пролив, Cairo, Echo, Inglefield, Lang и Madison зашли в Гибралтар на заправку. Wasp же принял на борт 812-ю эскадрилью для переброски в Великобританию, наземный персонал и предметы снабжения были погружены на Cairo. Renown, Charybdis, Antelope, Ithuriel, Partridge, Vidette, Westcott, Wishart и Wrestler ушли в Гибралтар 21 апреля, тогда как Wasp и его эскорт пошли в Великобританию.

Операция Bowery

Ситуация на острове дошла до крайности; не было иного выбора, как безотлагательно провести следующую операцию. С этой целью Wasp снова был дан взаймы Королевскому флоту. Придя в Скапа-Флоу 26 апреля, авианосец перешёл в Клайд 29 апреля и на этот раз принял 50 самолётов Spitfire, с очень плотным размещением.

Wasp вышел в Гибралтар 3 мая в сопровождении эсминцев Echo и Intrepid и американских эсминцев Lang и Sterett. В точке 39°13′ с. ш. 14°20′ в. д. / 39.217° с. ш. 14.333° в. д. / 39.217; 14.333 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=39.217&mlon=14.333&zoom=14 (O)] (Я) после полудня 7 мая этот эскорт сменили эсминцы Antelope, Westcott, Wishart и Wrestler. 8 мая соединение было встречено авианосцем Eagle (который также принял 17 Spitfire из запасов, находящихся в Гибралтаре), линейным крейсером Renown, крейсером Charybdis и эсминцами Echo, Georgetown, Intrepid, Ithuriel, Partridge, Vidette, Salisbury и американскими эсминцами Lang и Sterrett.

9 мая Wasp поднял 47 самолётов Spitfire, а Eagle — 17, три из них был потеряны в полете: один упал в море при взлёте с Wasp, один из-за потери подвесного бака совершил вынужденную посадку на Wasp и один вблизи Мальты; четвёртый самолёт заблудился и приземлился в Северной Африке. Тем не менее 60 Spitfire прибыли, и через тридцать пять минут, и до мощной немецкой атаки, были в воздухе. Они стали большим сюрпризом для неприятеля. Тридцать немецких самолётов были уничтожены в этом бою при потере только трёх Spitfire. Все корабли вернулись, Eagle, чтобы погрузить следующие Spitfire, а Wasp пошёл далее в Скапа-Флоу в сопровождении Renown, Echo, Intrepid, Lang, Salisbury и Sterett. Эсминцы дозаправились в Гибралтаре, и корабли ушли в Скапа-Флоу 12 мая. Ithuriel предоставлял дополнительный эскорт из Гибралтара, но отделился 15 мая для встречи линкора Malaya.

На переходе 10 мая Wasp отправил по воздуху персонал ВВС и запчасти, использовав для этого 6 самолётов Swordfish, перелетевших для этой цели из Гибралтара.

Операция LB

Положение Мальты несколько облегчилось предыдущей операцией, и было решено максимально этим воспользоваться, так что Eagle принял 17 самолётов Spitfire (15 остались от Picket II) и 6 Albacore, оставленных в Гибралтаре Argus 'ом ранее.

В компании с Argus, имевшим на борту истребители Фулмар для защиты соединения, авианосец вышел 17 мая в сопровождении крейсера Charybdis и эсминцев Antelope, Ithuriel, Partridge, Westcott, Wishart и Wrestler. Эсминец Vidette задержался в Гибралтаре из-за неисправностей и присоединился 18 мая, но позже вынужден был вернуться в Гибралтар для устранения новых неисправностей.

Самолёты взлетели 19 мая, к несчастью Albacore должны были вернуться, и были возвращены в Гибралтар вторично. В ходе этой операции вишистские истребители атаковали и сбили патрульную летающую лодку Catalina, а также Fulmar, посланный прикрывать Ithuriel, занятый спасением экипажа Catalina.

Эскадра вернулась в Гибралтар 20 мая.

Операция Style

Судно Empire Conrad, имея 32 разобранных Spitfire и наземные команды (13 офицеров и свыше 100 механиков для монтажа самолётов), вышло из Милфорд Хейвен 20 мая в компании с 29-й флотилией катеров в сопровождении корвета Spiraea. Встретившись с тральщиками Hythe и Rye, судно пришло в Гибралтар 27 мая. Его самолёты были собраны и погружены на авианосец Eagle, который вышел 2 июня на Мальту в сопровождении крейсера Charybdis и эсминцев Antelope, Ithuriel, Partridge, Westcott и Wishart.

Самолёты были подняты 3 июня, из них 4 были сбиты во время перелёта. Эта переброска довела общее число самолётов, доставленных Eagle на Мальту, до 136.

Операция Salient

Решение на проводку двух конвоев с востока и запада, вызванное голодом на Мальте, потребовало дальнейшего усиления истребителями. 26 мая из Милфорд Хейвен вышел сухогруз Hopetarn в сопровождении фрегата Rother и корвета Armeria с 32 разобранными Spitfire, 13 офицерами и 106 механиками, чтобы собрать их в Гибралтаре после прибытия 2 июня.

Eagle принял эти самолёты и вышел 8 июня в сопровождении крейсеров Cairo и Charybdis и эсминцев Antelope, Ithuriel, Partridge, Westcott, Wishart и Wrestler. Самолёты были подняты 9 июня и все достигли Мальты благополучно, тогда как корабли вернулись в Гибралтар, для подготовки к конвою снабжения.

Операция Pinpoint

Самолёты для этой операции — 32 Spitfire — были доставлены из Великобритании с конвоем OG-85, вышедшим 13 июня и прибывшим 25 июня, на судах Empire Shackleton (18 самолётов), Guido (12 самолётов) и Lublin (2 самолёта), вместе с наземными командами и пилотами. Самолёты собирались на взлётной полосе в Гибралтаре.

Погруженные на Eagle, они вышли 14 июля в сопровождении крейсеров Cairo и Charybdis и эсминцев Antelope, Ithuriel, Vansittart, Westcott и Wrestler, прибыв в точку подъёма 15 июля. Все, кроме одного истребителя, прибыли на остров, прикрывая по пути Welshman, тогда как эскадра вернулась в Гибралтар 16 июля.

Операция Insect

Тридцать два разобранных Spitfire были отправлены из Великобритании на судах: Empire Darwin (22 самолётов), Empire Kestrel (4 самолёта) и Empire Tern (2 самолёта) с конвоем OG-86, который вышел 2 июля и прибыл 14 июля. К несчастью, несколько было повреждено при транспортировке. Предположительно, цифры для каждого судна — неповреждённые самолёты.

31 Spitfire и 4 Swordfish из Гибралтара плюс 6 Sea Hurricane были погружены на Eagle и отправлены 20 июля в сопровождении Cairo, Charybdis, Antelope, Ithuriel, Vansittart, Westcott и Wrestler, чтобы поднять самолёты 21 июля, после безуспешной атаки итальянской подлодкой Dandolo.

Двадцать девять Spitfire взлетели и 28 прибыли благополучно — один остался на борту из-за неисправностей. Один совершил посадку на воду из-за дефекта бензобака. Корабли вернулись в Гибралтар, чтобы готовиться к Операции Pedestal.

Операция Bellows

Эта операция является фактически неотъемлемой частью Pedestal. Авианосец Furious в рамках вспомогательной операции под кодовым названием Bellows, принял 39 Spitfire в Клайде и вышел 4 августа с крейсером Manchester и эсминцами Blyskawica и Sardonyx. Последний сопровождал корабли до ночи 5/6 августа. Furious и Manchester 7 августа присоединились к конвою WS-21S и вместе с конвоем прошли Гибралтарский пролив 10 августа. 11 августа Furious в сопровождении эсминцев Laforey и Lookout отделился от основных сил и поднял все Spitfire, кроме одного, который был вынужден спешно приземлиться на Indomitable, тогда как остальные 37 достигли Мальты. Furious, завершив свою часть операции, повернул обратно к Гибралтару в сопровождении эсминцев Keppel, Venomous, Wolverine и Wrestler, которые пришли из Гибралтара, чтобы прикрывать авианосец на обратном переходе. Во время отхода Furious и эсминцев в Гибралтар, Wolverine таранил и потопил итальянскую подлодку Dagabur.

Операция Baritone

Furious прибыл в Гибралтар 12 августа, и сразу принял на борт как истребители Hurricane с Argus, так и 32 Spitfire, доставленные судном Empire Clive и собранные на берегу. Он вышел снова 16 августа в сопровождении крейсера Charybdis и эсминцев Antelope, Bicester, Derwent, Eskimo, Keppel, Laforey, Lookout, Lightning, Malcolm, Somali, Venomous и Wishart. 32 Spitfire были подняты 17 августа, из них 29 прибыли на остров. Корабль вернулся в Гибралтар 18 августа. Furious 20 августа ушёл в Скапа-Флоу в сопровождении линкора Nelson, крейсера Kenya и эсминцев Bicester, Eskimo, Fury, Keppel, Malcolm, Somali, Tartar и Venomous. Авианосец Argus сопровождал конвой, который прибыл 25 августа.

Операция Train

Заключительная операция по доставке самолётов на Мальту. Проходила по возвращении Furious в Гибралтар с 31 самолётами Spitfire на борту, принятыми в Клайде. Выйдя оттуда 20 октября в сопровождении эсминцев Escapade, Marne и Isaac Sweers, он пришёл в Гибралтар 25 октября. Снова выйдя 28 октября в сопровождении крейсеров Aurora и Charybdis и эсминцев Achates, Blyskawica, Bramham, Cowdray, Vanoc, Verity, Westcott и Wishart, 29 октября он поднял 29 Spitfire (2 остались на борту из-за неисправностей), которые прибыли на Мальту, тогда как Furious и эскорт вернулись в Гибралтар 30 октября для подготовки к операции Torch — вторжению в Северную Африку.

Итоги перебросок самолётов на Мальту

Самолёты, переброшенные на Мальту авианосцами в 1940-42 годах:

Дата Название операции Авианосцы Перевозимые самолёты Самолёты, достигшие Мальты
2 августа 1940 Харри Argus 12 «Харрикейнов» 12 «Харрикейнов»
17 ноября 1940 Уайт Argus 12 «Харрикейнов» 4 «Харрикейна»
4 марта 1941 Уинч Ark Royal 12 «Харрикейнов» 12 «Харрикейнов»
27 апреля 1941 Данлоп Ark Royal 24 «Харрикейнов» 23 «Харрикейна»
25 января 1941 Сплайс Ark Royal, Furious 48 «Харрикейнов» 46 «Харрикейнов»
6 июня 1941 Рокет Ark Royal, Furious 44 «Харрикейнов» 43 «Харрикейна»
14 июня 1941 Трейсер Ark Royal, Victorious 48 «Харрикейнов» 45 «Харрикейнов»
27 июня 1941 Рэйлуэй I Ark Royal 22 «Харрикейна» 21 «Харрикейн»
30 июня 1941 Рэйлуэй II Ark Royal, Furious 42 «Харрикейна» 34 «Харрикейна»
25 июля 1941 Сабстенс Ark Royal 7 «Суордфишей» 7 «Суордфишей»
9 сентября 1941 Статус I Ark Royal 14 «Харрикейнов» 14 «Харрикейнов»
13 сентября 1941 Статус II Ark Royal, Furious 46 «Харрикейнов» 45 «Харрикейнов»
18 октября 1941 Коллбой Ark Royal 11 «Альбакоров» 11 «Альбакоров»
12 ноября 1941 Перпетуал Argus, Ark Royal 37 «Харрикейнов» 34 «Харрикейна»
7 марта 1942 Споттер Eagle, Argus 15 «Спитфайров» 15 «Спитфайров»
21 марта 1942 Пикет I Eagle 9 «Спитфайров» 9 «Спитфайров»
29 марта 1942 Пикет II Eagle 7 «Спитфайров» 7 «Спитфайров»
20 апреля 1942 Календер Wasp 47 «Спитфайров» 46 «Спитфайров»
9 мая 1942 Бауэри Wasp, Eagle 64 «Спитфайра» 60 «Спитфайров»
19 мая 1942 L.B. Argus, Eagle 17 «Спитфайров» 17 «Спитфайров»
3 июня 1942 Стайл Eagle 31 «Спитфайр» 31 «Спитфайр»
9 июня 1942 Сэлиент Eagle 32 «Спитфайра» 32 «Спитфайра»
15 июля 1942 Пинпойнт Eagle 32 «Спитфайра» 31 «Спитфайр»
21 июля 1942 Инсект Eagle 30 «Спитфайров» 28 «Спитфайров»
11 августа 1942 Беллоуз Furious 38 «Спитфайров» 37 «Спитфайров»
17 августа 1942 Баритон Furious 32 «Спитфайра» 29 «Спитфайров»
29 октября 1942 Трэйн Furious 31 «Спитфайр» 29 «Спитфайров»
ВСЕГО 25 операций 764 самолёта 718 самолётов

34 самолёта потеряны, а также несколько палубных самолётов прикрытия. 12 самолётов вернулись вместе с авианосцами.

Кроме того, несколько самолётов «Суордфиш» и «Фулмар» с Illustrious действовали с Мальты, когда в январе 1941 года авианосец получил тяжёлые повреждения.

В течение всех этих операций Королевский флот потерял один авианосец — Ark Royal, и доставил 756 самолётов, из которых 719 (свыше 95 %) прибыли на Мальту.

Доставка самолётов по типам:

Тип Взлетело Прибыло
Hurricane 353 334
Spitfire 384 367
Swordfish 8 7
Albacore 17 11

Снабжение острова по воздуху

Королевские ВВС пополняли авиацию Мальты самолётами с большой дальностью полёта, как через Гибралтар, так и через Египет. Эти самолёты входили в разведывательные и ударные эскадрильи, действовавшие с острова в течение осады. Без сомнения, свободные место и вес в них использовались под пассажиров и грузы, необходимые частям ВВС на острове, но эти переброски не были ни регулярны, ни специально предназначены для снабжения.

Несмотря на постоянные просьбы как офицеров флота, так и авиации, дислоцированных на Мальте, только в начале 1942 года штаб ВВС в метрополии снизошёл до организации постоянного снабжения по воздуху. 17 апреля 1942 года базировавшаяся в Корнуолле 24-я эскадрилья самолётов дальнего действия Hudson была назначена для снабжения и вскоре начала регулярные рейсы Великобритания-Гибралтар-Мальта.

Летая по весьма опасному маршруту на практически безоружных машинах, эскадрилья обеспечивала исключительно важные доставки, включая ценных пассажиров, запчасти к самолётам, ценные грузы небольшого веса (например, предметы медицинского, радио и радарного снабжения), а также почту на Мальту и обратно.

Снабжение острова надводными кораблями

Периодически надводные корабли Королевского флота совершали походы на Мальту как с востока, так и с запада, чтобы доставить персонал или высокоценные предметы снабжения, а также чтобы действовать с острова, или заходя транзитом в ходе усиления флота в Александрии.

1940 год

Операция Hats — Во время этой операции, включающей усиление Средиземноморского флота из Гибралтара, на Мальту были доставлены грузы с линкора Valiant и крейсеров ПВО Calcutta и Coventry. На борту Valiant находились восемь 3.7" зенитных орудия и десять 40-мм автоматов Bofors, плюс боеприпасы и обычные запасы с трёх судов.

Gloucester и Liverpool — Во время операции под обозначением MB.5 эти два крейсера вышли из Александрии вместе с флотом 28 сентября 1940 года, погрузив 1200 человек, как войска, так и персонал RAF, для усиления гарнизона Мальты. Оба корабля пришли на Мальту поздно вечером 30 сентября, высадили людей и вышли в 02:30 1 октября.

Операция Coat — Дальнейшее усиление флота в Александрии из Гибралтара. Линкор Barham, крейсера Berwick и Glasgow в сопровождении эсминцев Gallant, Greyhound и Griffin зашли на Мальту. Эсминцы Faulknor, Fortune и Fury сопровождали корабли на переходе до Мальты. Соединение вышло из Гибралтара после полудня 7 ноября 1940 года и пришло на остров 10 ноября, чтобы выгрузить войска и припасы, погруженные в Гибралтаре. Они доставили 2150 человек (батальон пехоты, две батареи 25-фунтовых орудий, роту танков и артиллеристов для трёх зенитных батарей) и их грузы, автомобили и прочее, из состава конвоя Collar. Закончив, соединение вышло и продолжало путь в Александрию. Персонал размещался: на Barham — 700 человек, Berwick — 750 человек, Glasgow — 400 человек, на каждом из эсминцев по 50 человек.

Newcastle — Крейсер Newcastle пришёл в Гибралтар 16 ноября 1940 года из Великобритании с персоналом RAF и грузами для Мальты. После дозаправки он вышел 17 ноября, достигнув острова без происшествий 19 ноября. Крейсер оставался на острове до 26 ноября, после чего вернулся в Гибралтар в ходе операции Collar.

Операция Collar — Как часть этой операции, некоторые корабли должны были доставить подкрепления для гарнизона Мальты. Крейсера Manchester и Southampton погрузили 25 ноября соответственно 660 и 760 человек персонала RAF и армии, доставленных из Великобритании транспортом Franconia. Эти корабли вышли в составе Соединения «F», сопровождающего конвой.

Оба крейсера участвовали в бою с надводными силами противника, прикрывая конвой, как положено, высадили персонал на Мальте и возвратились в Гибралтар, чтобы присоединяться к Соединению «H».

1941 год

Gloucester, Southampton, Ilex и Janus — Эти корабли 6 января 1941 года приняли в Бухте Суда в общей сложности 25 офицеров и 484 солдат армии и наземного персонала RAF для перевозки на Мальту. Корабли пришли на остров 8 января, где высадили людей. Корабли были заправлены топливом и через 4 часа 30 минут вышли в сторону Гибралтара на встречу с Соединением «H». Эта доставка была частью Операции Excess.

Bonaventure — Этот крейсер составлял часть эскорта конвоя Excess и также имел пассажиров для Мальты. Они прибыли на транспорте Northern Prince в Гибралтар. Bonaventure оставался с конвоем дольше, чем выше упомянутые корабли, но прибыл на остров 11 января в составе эскорта повреждённого на мине эсминца Gallant. Приняв на борт моряков, не нужных на повреждённом Illustrious, Bonaventure вышел 14 января вместе с крейсерами Orion и Perth в Александрию, прибыв туда 16 января.

Orion и Perth — Во время операции Excess, эти два крейсера взяли 13 января пассажиров в Пирее: 280 на Orion и 130 на Perth, и после дневного перехода прибыли на Мальту 14 января. Perth устранял котельные неисправности, пока Orion грузил уцелевших с Illustrious (в общей сложности принято 326 человек, включая посаженных на Bonaventure). Корабли вышли 14 января и пришли в Александрию 16 января.

Ajax, Gloucester и Orion (Операция MC 8) — Эти крейсера разместили войска следующим образом: Ajax — 374, Gloucester — 637 и Orion — 410 человек, плюс команда для эсминца Imperial и несколько нижних чинов для Мальты. Корабли покинули Александрию 19 февраля и пришли на Мальту ранним утром 21 февраля, выйдя в море в тот же день, чтобы присоединиться к флоту. Их сопровождали эсминцы Diamond, Mohawk и Nubian.

Операция Salient — Производилась в то же время, что воздушное подкрепление на Мальту в рамках операции Dunlop. Операция состояла из проводки транзитом крейсера Dido, минного заградителя Abdiel и эсминцев Jackal, Jersey, Kashmir, Kelly, Kelvin и Kipling в Александрию с заходом на Мальту. Все корабли имели грузы для острова, но конструкция эсминцев вынудила большую часть груза поместить в ящиках на верхней палубе.

Операция была запланирована на 24 апреля, и Соединение «S» (так были названы данные корабли) отплыло в 22:00 с предполагаемым прибытием на Мальту 26 апреля. Штормовое состояние моря вызвало повреждения сильно загруженных эсминцев и потерю некоторой части их груза, так что контр-адмирал Виан приказал Dido уменьшить скорость, что задержало прибытие на 24 часа. Фактически корабли прибыли утром 27 апреля. Последующий переход Dido и Abdiel в Александрию рассмотрен выше; вместе с эсминцами с Мальты они отконвоировали в Александрию транспорт Breconshire.

Операция Style — Соединение «X», из Гибралтара, в ходе этой операции состояло из крейсеров Arethusa и Hermione, заградителя Manxman и эсминцев Lightning и Sikh. Эти корабли приняли на борт 70 офицеров, 1676 нижних чинов и 130 тонн грузов для Мальты, отправившись из Гибралтара 31 июля. Операция прошла без противодействия, кроме эпизода с Hermione, который таранил и потопил на обратном пути итальянскую подлодку Tembien. Соединение оставило Мальту 2 августа, соединившись с Соединением «H» и вернувшись в Гибралтар 4 августа.

Aurora, Penelope, Lance и Lively — Эта группа была сформирована на Мальте в Соединение «K». Оно вышло из Гибралтара 19 октября и прибыло 21 октября. Оба крейсера несли каждый по двести 102-мм снарядов, семнадцать 450-мм авиационных торпед и 20-мм установку Oerlikon, предназначавшиеся для выгрузки на Мальте. Эсминцы также имели груз в ящиках на палубе.

Ajax, Neptune, Kimberley и Kingston — Эти корабли отправились из Александрии 17 ноября, чтобы усилить Соединение «K», находящееся на Мальте. Все корабли несли боеприпасы и торпеды для подлодок, базирующихся на Мальте, прибыв на остров 29 ноября и выгрузив припасы до начала действий с острова.

Dido, эсминцы Arrow, Foxhound, Gurkha и Nestor — Крейсер Dido и эсминцы оставили Гибралтар 22 декабря, отправившись для усиления флота в Александрии, и по пути зашли на Мальту 24 декабря. Припасы и некоторые пассажиры были высажены на Мальте, а корабли отправились далее 26 декабря, сопровождая порожние суда с острова в составе конвоя ME-8.

1942 год

Cleopatra и Fortune — Крейсер Cleopatra и эсминец Fortune вышли из Гибралтара 9 февраля, проделав совместный путь до Мальты и далее до Александрии, чтобы присоединяться к Средиземноморскому и Восточному флоту соответственно. На крейсере находились 104 пассажира, дополнительные торпеды и боеголовки, почта и 1490 133-мм снарядов в перегруз.

Корабли пришли на Мальту 11 февраля, после почти непрерывной воздушной атаки. Cleopatra получила осколочные повреждения, вызвавшие пожары, потерю нескольких боеголовок от торпед, а также некоторые потери в людях. Оба корабля затем отправились в Александрию с конвоем ME-10 из порожних судов, назначенных в этот порт.

Переход HMML 126 и 130 — Эти два моторных катера типа Fairmile B прошли из Гибралтара на Мальту в течение 12—17 марта для службы на острове. Переход происходил вдоль берегов Северной Африки под французским флагом в качестве военной хитрости. Конечный участок до Мальты был проделан в ночные часы, оба корабля прибыли благополучно.

Перевод HMML 129 и 132 — Повторение предыдущей операции, к несчастью эти два моторных катера были атакованы и потоплены авиацией 21 марта, после выхода из Гибралтара 14 марта. Это положило конец таким мероприятиям по усилению тральных сил на острове.

Переход Havock — Этот эсминец был задержан на Мальте для исправления повреждений и было решено провести его в Гибралтар, а с ним как можно больше персонала, который не требовался на острове. Он вышел 5 апреля со 100 пассажирами, чтобы дойти быстрым переходом без сопровождения, но к несчастью 6 апреля на большой скорости выскочил на мель у берегов Туниса. Один кочегар погиб во время посадки на мель, 250 пассажиров и команда интернированы французами.

Welshman — Быстроходный заградитель с грузами для Мальты вышел из Клайда 1 мая в Гибралтар, прибыв туда 4 мая. После погрузки 7 тонн дымовых шашек с Llanstephan Castle, он вышел 8 мая, грубо замаскированный под французский эсминец типа Leopard, и достиг острова 10 мая, несмотря на обнаружение немецкой авиацией и атаки у Мальты торпедными катерами. Он был разгружен в течение дня и ушёл с наступлением темноты, достигнув Гибралтара 12 мая.

Он высадил на Мальте 123 пассажиров, в основном из состава RAF, и 340 тонн грузов, главным образом боеприпасов и дымовых шашек. Для обратного перехода он принял 146 человек флотского персонала и топливные баки со Spitfire’ов, перелетевших на остров с союзных авианосцев.

Welshman — Для второго похода Welshman погрузил в Клайде 20 упакованных в ящики двигателей Spitfire, 40 бочек гликоль-охладителя, 45 тонн 20-мм боеприпасов, 116 тонн 3-линейных патронов и 92 тонны дымовых шашек, а также 14 офицеров RAF и 100 человек нижних чинов.

Корабль самостоятельно вышел из Клайда 28 мая и достиг Гибралтара 2 июня. При прохождении бона на входе в Гибралтар он столкнулся с буксиром Salvonia с повреждением винта, что потребовало постановки в сухой док. По завершении ремонта корабль передал половину двигателей, гликоль и 20-мм боеприпасы на суда конвоя Harpoon и 12 июня вышел на Мальту вместе с конвоем, погрузив дополнительное количество дымовых шашек. Welshman шёл с конвоем до раннего утра 15 июня, затем самостоятельно продолжал путь на остров 28-узловым ходом, где он, войдя в гавань, разгрузился в течение пяти часов.

После этого Welshman снова вышел, чтобы встретить на подходе остатки конвоя, всё ещё подвергавшиеся воздушным атакам, и обеспечить дополнительное зенитное прикрытие. Он встретил конвой в 17:30 и дошёл с ним до Мальты, вернувшись затем в Гибралтар вместе с Соединением «H».

Welshman — Welshman, после ремонта в Клайде 7 июля, начал погрузку припасов для Мальты, а именно: 150 тонн молочного порошка, 100 тонн пищевых масел, 15 тонн мыла, 36 тонн минно-трального оборудования и почту. Ещё 22 тонны генерального груза были погружены на следующий день, до перехода в Гринок. В Гриноке были погружены ещё 4 тонны груза и принято 130 пассажиров, в основном от флота, и лётные экипажи RAF, а также наземный персонал RAF.

Корабль вышел в Гибралтар 9 июля и пришёл туда в 01:00 14 июля, заправившись в гавани и заменив 4 тонны груза на предметы снабжения авиации и 20-мм боеприпасы. Корабль вышел перед рассветом 14 июля. 15 июля перенёс без повреждений воздушную атаку и вошёл в гавань Мальты на рассвете 16 июля. Выгрузка была завершена через семь часов, и одновременно было погружено некоторое количество багажа. Погода не позволяла переход на высокой скорости, и корабль оставался на Мальте до 18 июля, когда он принял топливо (400 тонн) и 174 пассажира (в основном команды судов из состава Harpoon) и вышел в сумерках в море. 19 июля была отбита без потерь воздушная атака, и корабль достиг Гибралтара в середине дня 20 июля.

Manxman — Manxman вышел из Порт-Саида 10 ноября, зайдя в Александрию 11 ноября с 350 тоннами разнообразных продовольственных товаров и 200 пассажирами. Корабль прибыл на Мальту после полудня 12 ноября без происшествий.

Операция Analyst — Заключительный поход Welshman из Великобритании с грузами для Мальты, выйдя из Плимута 1 ноября и имея груз 110 тонн молочного порошка, 25 тонн сушёной фасоли, 25 тонн сушёного гороха, 110 тонн солонины и пятнадцати 450-мм авиаторпед; а также 13 офицеров, 50 авиаторов RAF и 50 Королевских инженеров. Корабль прошёл Гибралтар и зашёл в Алжир из-за непогоды в Средиземном море. Он вышел из Алжира после полудня 17 ноября, придя на Мальту 18 ноября.

Welshman — Welshman погрузил в Хайфе сорок четыре 533-мм и шесть 450-мм торпед, запчасти для подводных лодок, выйдя в Александрию, где он 2 декабря принял пассажиров. Затем он вышел, чтобы догнать конвой Portcullis и шёл с ним в течение светового дня 3 декабря, отделившись после темноты и быстрым переходом прибыв на Мальту 4 декабря.

См. также

Напишите отзыв о статье "Мальтийские конвои"

Ссылки

  • Gordon Smith. [www.naval-history.net/xAH-MaltaSupply01.htm Naval-History.Net] (англ.). — The Supply of Malta 1940-1942. Проверено 20 октября 2009. [www.webcitation.org/66nM25e9h Архивировано из первоисточника 9 апреля 2012].

Примечания

  1. Sierra, Luis de la. La guerra naval en el Mediterráneo, 1940—1943, Ed. Juventud, Barcelona, 1976. ISBN 84-261-0264-6.  (исп.)
  2. Martin Stephen. Sea Battles in Close-up. Part II. World War II. Erick Grove, ed. 4th ed., Naval Institute Press, Annapolis, 1999. (repr. 1988) p.48-69. ISBN 0-87021-556-6

Отрывок, характеризующий Мальтийские конвои

Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»
В отношении поднятия духа войска и народа, беспрестанно делались смотры, раздавались награды. Император разъезжал верхом по улицам и утешал жителей; и, несмотря на всю озабоченность государственными делами, сам посетил учрежденные по его приказанию театры.
В отношении благотворительности, лучшей доблести венценосцев, Наполеон делал тоже все, что от него зависело. На богоугодных заведениях он велел надписать Maison de ma mere [Дом моей матери], соединяя этим актом нежное сыновнее чувство с величием добродетели монарха. Он посетил Воспитательный дом и, дав облобызать свои белые руки спасенным им сиротам, милостиво беседовал с Тутолминым. Потом, по красноречивому изложению Тьера, он велел раздать жалованье своим войскам русскими, сделанными им, фальшивыми деньгами. Relevant l'emploi de ces moyens par un acte digue de lui et de l'armee Francaise, il fit distribuer des secours aux incendies. Mais les vivres etant trop precieux pour etre donnes a des etrangers la plupart ennemis, Napoleon aima mieux leur fournir de l'argent afin qu'ils se fournissent au dehors, et il leur fit distribuer des roubles papiers. [Возвышая употребление этих мер действием, достойным его и французской армии, он приказал раздать пособия погоревшим. Но, так как съестные припасы были слишком дороги для того, чтобы давать их людям чужой земли и по большей части враждебно расположенным, Наполеон счел лучшим дать им денег, чтобы они добывали себе продовольствие на стороне; и он приказал оделять их бумажными рублями.]
В отношении дисциплины армии, беспрестанно выдавались приказы о строгих взысканиях за неисполнение долга службы и о прекращении грабежа.

Х
Но странное дело, все эти распоряжения, заботы и планы, бывшие вовсе не хуже других, издаваемых в подобных же случаях, не затрогивали сущности дела, а, как стрелки циферблата в часах, отделенного от механизма, вертелись произвольно и бесцельно, не захватывая колес.
В военном отношении, гениальный план кампании, про который Тьер говорит; que son genie n'avait jamais rien imagine de plus profond, de plus habile et de plus admirable [гений его никогда не изобретал ничего более глубокого, более искусного и более удивительного] и относительно которого Тьер, вступая в полемику с г м Феном, доказывает, что составление этого гениального плана должно быть отнесено не к 4 му, а к 15 му октября, план этот никогда не был и не мог быть исполнен, потому что ничего не имел близкого к действительности. Укрепление Кремля, для которого надо было срыть la Mosquee [мечеть] (так Наполеон назвал церковь Василия Блаженного), оказалось совершенно бесполезным. Подведение мин под Кремлем только содействовало исполнению желания императора при выходе из Москвы, чтобы Кремль был взорван, то есть чтобы был побит тот пол, о который убился ребенок. Преследование русской армии, которое так озабочивало Наполеона, представило неслыханное явление. Французские военачальники потеряли шестидесятитысячную русскую армию, и только, по словам Тьера, искусству и, кажется, тоже гениальности Мюрата удалось найти, как булавку, эту шестидесятитысячную русскую армию.
В дипломатическом отношении, все доводы Наполеона о своем великодушии и справедливости, и перед Тутолминым, и перед Яковлевым, озабоченным преимущественно приобретением шинели и повозки, оказались бесполезны: Александр не принял этих послов и не отвечал на их посольство.
В отношении юридическом, после казни мнимых поджигателей сгорела другая половина Москвы.
В отношении административном, учреждение муниципалитета не остановило грабежа и принесло только пользу некоторым лицам, участвовавшим в этом муниципалитете и, под предлогом соблюдения порядка, грабившим Москву или сохранявшим свое от грабежа.
В отношении религиозном, так легко устроенное в Египте дело посредством посещения мечети, здесь не принесло никаких результатов. Два или три священника, найденные в Москве, попробовали исполнить волю Наполеона, но одного из них по щекам прибил французский солдат во время службы, а про другого доносил следующее французский чиновник: «Le pretre, que j'avais decouvert et invite a recommencer a dire la messe, a nettoye et ferme l'eglise. Cette nuit on est venu de nouveau enfoncer les portes, casser les cadenas, dechirer les livres et commettre d'autres desordres». [«Священник, которого я нашел и пригласил начать служить обедню, вычистил и запер церковь. В ту же ночь пришли опять ломать двери и замки, рвать книги и производить другие беспорядки».]
В торговом отношении, на провозглашение трудолюбивым ремесленникам и всем крестьянам не последовало никакого ответа. Трудолюбивых ремесленников не было, а крестьяне ловили тех комиссаров, которые слишком далеко заезжали с этим провозглашением, и убивали их.
В отношении увеселений народа и войска театрами, дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же закрылись, потому что ограбили актрис и актеров.
Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.