Малявин, Владимир Вячеславович

Владимир Вячеславович Малявин
Научная сфера:	китайская философия
Место работы:	ИСАА МГУ Институт этнографии РАН Институт Дальнего Востока РАН Институт изучения Европы Тамканского университета
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Институт восточных языков при МГУ
Научный руководитель:	М. В. Крюков
Известен как:	специалист по древнекитайской философии, переводчик древнекитайских канонов, радиоведущий

Влади́мир Вячесла́вович Маля́вин (род. 13 сентября 1950 года, Москва) — советский и российский синолог, доктор исторических наук (1988), профессор. Преподавал в ИСАА МГУ, работал в Институте этнографии РАН, в настоящее время (2011 год) — профессор Института изучения Европы Тамканского университета (Тайвань) (ранее — Институт России Тамканского университета), сотрудник Международного радио Тайваня .

Основные исследования посвящены китайской философии (в основном даосской), истории древней и средневековой китайской культуры. Переводчик многих китайских трактатов («Чжуан-цзы», «Ле-цзы», «Дао дэ цзин» и др.). Автор более чем 30 книг и сотен статей, в том числе капитальных трудов «Конфуций» (1992), «Сумерки Дао. Культура Китая на пороге Нового времени», «Китайская цивилизация» (2000), а также серии коллективных монографий по этнической истории Китая.

Биография

Владимир Вячеславович Малявин родился в 1950 году в Москве «в простой интеллигентской семье служащих». Родители Владимира была учёными-химиками и надеялись, что их сын также изберёт для себя карьеру учёного. О своём выборе в пользу востоковедения Малявин спустя годы вспоминал так: «Куда было податься молодому человеку, желающему стать учёным, в середине 1960-х? Тогда ведь практически не было никаких особенных мест, где можно было учиться, найти себе тихую гавань учёного. Философия — нет, она вся была занята марксистско-ленинскими делами, история — тоже… И вот я решил податься в востоковедение, тем более что это был элитный вуз, и конечно, хотелось сделать какую-то, худо-бедно, и карьеру».

При поступлении в Институт восточных языков в 1967 году Владимир Малявин подал документы на японское отделение, но не смог пройти из-за нехватки свободных мест, вследствие чего поступил без особого сожаления на китайское отделение. В 1972 году после окончания института он год стажировался в Сингапуре («вместо Китая, куда ехать было нельзя, и уж тем более, упаси Бог, Тайваня»), в Наньянском университете (ныне не существующий). К моменту стажировки Малявин помимо китайского языка свободно говорил и писал на английском, французском, немецком и японском.

В течение последующих четырнадцати лет Малявин преподавал в МГУ. В результате освоил дюжину лекционных курсов и издал более десятка книг по истории, философии, искусству, религии стран Дальнего Востока, а также типологии мировой культуры. В 1977 году Владимир Вячеславович защитил кандидатскую по теме «Сильные дома в Китае в III веке н. э.», а в 1982 году отправился на стажировку в Токайский университет, Япония.

Позднее перешёл на работу в систему Академии наук: сначала состоял в Институте этнографии, а потом — в Институте Дальнего Востока и Институте Человека. «Я просто устал от преподавания», — признавался Малявин. В 1988 году учёный защитил в МГУ докторскую диссертацию, посвященную идеологии в раннесредневековом Китае, и в том же году состоялась его первая поездка в Китай — на стажировку в Педагогический университет (кит. 北京师范大学), где Малявин не учился, а стажировался как учёный при кафедре фольклористики, народной литературы и народной религии. Российский учёный покинул столицу Китая в середине мая 1989 года, в канун событий на площади Тяньаньмэнь.

Начиная с 1992 года, Малявин периодически занимался исследованиями и преподавал в разных странах: Японии, Китае, США и Франции. В настоящее время (2011 год) он является профессором Института изучения Европы Тамканского университета (Тайвань) (англ. Graduate Institute of European Studies). В 2011 году Владимир Малявин стал 15 иностранцем, получившим за особые заслуги почётный постоянный вид на жительство на Тайване.

Вклад в науку

В одном из интервью на вопрос об основной теме своих научных исследований, Малявин ответил: «Китайская мудрость. Вот и всё. Что таится в самой глубине китайской души, каким образом китайцы отвечают на эти фундаментальные вопросы жизни — смысл жизни, зачем человек живёт, как он должен жить. Ни больше, ни меньше… С одной стороны, я делаю переводы и комментарии к переводам, исследование этих переводов. А с другой — я пишу публицистические вещи. Это очень разные жанры, но они перекликаются в пространстве моей души».

Начав свою научную карьеру с традиционной для историка работы с источниками и архивами, Владимир Вячеславович со временем всё более отходил в сторону от описания фактов, к проникновению за факты. В поле его научных интересов всё больше входили духовные практики, традиционная эстетика и антропология. Параллельно научно-исследовательской деятельности с начала 1990-х гг. Владимир Вячеславович занимается переводами и комментированием древнекитайских текстов. Рассказывая о своём переводческом опыте, учёный говорил: «[мне] хочется продраться за собственно семантику текста, в глубину опыта, который этот текст породил. Многие учёные, особенно в Китае, ограничиваются разбором иероглифики или предложениями о том, какой иероглиф куда перенести, заменить на другой и т. д. … Я хочу выйти на опыт, глубину, на бездну этого смысла». Малявин выступил переводчиком даосских («Чжуан-цзы», «Лао-цзы», «Ле-цзы», «Гуаньинь-цзы») и военно-стратегических канонов («Сунь-цзы», вновь найденных текстов Сунь Биня, книги Цзе Сюаня «Сто глав военного канона», сочинений, касающихся менеджмента, управления, политической мысли и даже дипломатическо-стратегической мысли (такие как «Гуй Гу-цзы»), а также литературно-философских произведений, в частности классических памятников афористики позднего средневековья: «Вкус корней» (Цай гэнь тань), «Прозрачные тени снов» (Ю мэн ин), многих классических эссе о китайском искусстве и др.

Критический анализ творчества Малявина А. И. Кобзевым и С.И.Блюмхеном представлен в статье Кобзева (с. 499-517), а также в рецензии А.Л. Гомулина (с. 589) на главу «Даосизм» 2-го тома 10-томной «Истории Китая». Полемический ответ Малявина размещен на его сайте «Средоточие».

Библиография

Исследования

• Сильные дома и идейная борьба в Китае II—III вв. Автореф. дисс. к.и.н. М., МГУ. 1976.
• Жуань Цзи. О жизни и творчестве китайского поэта и мыслителя Жуань Цзи. — М.: Наука, 1978. — 167 с. — (Писатели и учёные Востока). — 10 000 экз.
• Гибель древней империи. — М.: Наука, 1983. — 225 с. — 4600 экз.
  • Империя учёных. — 2-е, испр. — М.: Европа, 2007. — 378 с.
• Чжуан-цзы. — М.: Наука, 1985. — 309 с. — (Писатели и учёные Востока). — 8750 экз.
• Традиционная эстетика в странах Дальнего Востока. — М.: Знание, 1987. — 62 с. — (Новое в жизни, науке, технике). — 95 000 экз.
• Формирование раннефеодальной идеологии в Китае. Автореф. дисс. … д.и.н. М., МГУ. 1987.
• Автор отдельных глав в 4 книгах 6-томного исследования «Китайский этнос» (один из соавторов М. В. Крюкова).
• Конфуций. — М.: Молодая гвардия, 1992. — 335 с. — (Жизнь замечательных людей). — 150 000 экз.
• Традиция «внутренних школ» ушу. — М., 1993. — 103 с.
• Китай в XVI-XVII вв.: Традиция и культура. — М.: Искусство, 1995. — 287 с. — (Эпоха, быт, искусство). — 5000 экз.
• Багуачжан, или Ладонь Восьми триграмм: Классическая школа китайского ушу. — М.: Белые альвы, 1996. — 206 с. — 2000 экз.
• Молния в сердце. (Книга прозрений: Духовное пробуждение в китайской традиции). — М.: Наталис, 1997. — 364 с.
• Сумерки Дао: Культура Китая на пороге Нового времени. — М.: Дизайн, 2000. — 436 с.
• Китайская цивилизация. — М.: Астрель, 2000. — 627 с.
• Китай управляемый: Старый добрый менеджмент. — М.: Европа, 2005. — 303 с. — (Формы правления).
• Восток, Запад и Россия. Статьи. — М.: Эксперт, 2005. — 320 с.
• Повседневная жизнь Китая в эпоху Мин. — М.: Молодая гвардия, 2008. — 496 с.
• Средоточия. Избранные эссе, доклады интервью, рецензии. — Иваново.: Роща Академии, 2011. — 623 с.
• Тайцзицюань. Классические тексты, принципы, мастерство. — М.: Кнорус, 2011. — 528 с. — 3000 экз.
• Цветы в тумане: вглядываясь в Азию. --ГУП Академиздатцентр "Наука" РАН, 2012. - 382с. - 1000 экз.

Переводы

• Афоризмы старого Китая. — М.: Наука, 1988. — 190 с.
• Цветы китайской мудрости: Счастье, здоровье, радость / Сост. В. Малявин, Б. Виногродский — Орел: Книга, 1992. — 112 с. — 50 000 экз.
• Антология даосской философии / Сост. В. В. Малявин, Б. Б. Виногродский — М.: Комаров и К., 1994. — 446 с. — 30 000 экз.
• Чжуан-цзы. Ле-цзы. — М.: Мысль, 1995. — Т. 123. — 440 с. — (Философское наследие). — 7000 экз.
• Конфуций (Сборник изречений Конфуция и тексты памятников конфуцианской педагогической мысли) / Сост. В. В. Малявин. — М.: Амонашвили, 1996. — 175 с. — (Антология гуманной педагогики). — 20 000 экз.
• Чэнь Кайго, Чжэнь Шуньчао. Восхождение к Дао: Сборник / Сост. и пер. В. В. Малявин. — М.: Наталис, 1997. — 399 с.
• Книга мудрых радостей / Сост. В. В. Малявин. — М.: Наталис, 1997. — 430 с. — (Восточные арабески).
• Книга прозрений: Сборник исследований и переводов / Сост. В. В. Малявин. — М.: Наталис, 1997. — 448 с. — (Восточные арабески). — 10 000 экз.
• Тридцать шесть стратагем: Китайские секреты успеха / Пер. В. В. Малявин. — М.: Белые альвы, 1997. — 188 с. — 3000 экз.
• Китайская наука стратегии / Пер. В. В. Малявин. — М.: Белые альвы, 1999. — 414 с.
• Книга путешествий / Пер. В. В. Малявин. — М.: Наталис, 2000. — 399 с. — (Восточные арабески).
• Чжуан-цзы: Даосские каноны / Перевод, вступительная статья и комментарии В. В. Малявина. — М.: Астрель, 2002. — 432 с.
• Дао-Дэ цзин, Ле-цзы, Гуань-цзы. Даосские каноны / Перевод, вступительная статья и комментарии В. В. Малявина — М.: Астрель, 2002. — 544 с. — (Китайская классика: новые переводы, новый взгляд). — 5000 экз.
• Китайская военная стратегия / Сост. В. В. Малявин — М.: Астрель, 2002. — 432 с. — (Китайская классика: новые переводы, новый взгляд). — 5000 экз.
• Боевые искусства: Китай, Япония / Сост. В. В. Малявин — М.: АСТ, Астрель, 2004. — 416 с. — (Китайская классика: новые переводы, новый взгляд). — 5000 экз.
• Китай. Энциклопедия любви. — М.: АСТ, 2004. — 432 с.
• Китайское искусство. Принципы. Школы. Мастера / Сост. и пер. В. В. Малявина — М.: Астрель-АСТ, 2004. — 432 с. — 5000 экз.
• Духовный опыт Китая / Сост. и пер. В. В. Малявина — М.: Астрель-АСТ, 2006. — 400 с. — (Китайская классика: новые переводы, новый взгляд). — 5000 экз.
• Лао-цзы. Дао-Дэ цзин. Книга о Пути жизни / Сост. и пер. В. В. Малявина. — М.: Феория, 2006. — 704 с. — (Древо). — 1500 экз.
• Цзе Сюань. Военный канон в ста главах / Вступительная статья, перевод и комментарии В. В. Малявина. — М.: Издательство "Европа", 2011. — 176 с.

Ссылки

• [ru.tradephoneline.com/Vladimir-Maliavin-profile_blogs_i52.html Блог]
• [www.youtube.com/watch?v=lrsqiJcaBYM Интервью]
• [politics.ntu.edu.tw/RAEC/act02.php Интервью В. В. Малявина для проекта: «Китаеведение — устная история»]

Отрывок, характеризующий Малявин, Владимир Вячеславович

Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.