Малявин, Филипп Андреевич

Филипп Андреевич Малявин
Автопортрет
Место рождения:	село Казанка, Бузулукский уезд, Самарская губерния
Жанр:	Портретист, жанрист
Учёба:	Императорская Академия художеств
Стиль:	Модерн, импрессионизм с элементами экспрессионизма
Покровители:	Владимир Беклемишев
Влияние:	Илья Репин, Рембрандт
Влияние на:	Абрам Архипов
Награды:	Золотая медаль в категории «живопись» на Всемирной выставке в Париже (1900)
Звания:	Академик живописи

Фили́пп Андре́евич Маля́вин (10 [22] октября 1869 — 23 декабря 1940) — живописец, график. Работал на стыке стиля «модерн» и импрессионизма. Автор Ленинианы. Помимо В. Ленина, писал с натуры А. Луначарского, Л. Троцкого. Член объединений «Мир искусства» и «Союз русских художников».

Биография

Филипп Малявин родился 10 (22) октября 1869 г. в Самарской губернии (ныне - Оренбургская область) в многодетной семье государственных крестьян. Рисовать начал рано, с четырех-пяти лет. Копировал иконописные образа, писал портреты односельчан. В 1885 г. вместе с афонским монахом отправился в монастырь Святого Пантелеймона, где, по его представлениям, он сможет обучаться «церковной живописи» в монастырской иконописной мастерской. Посетивший в 1891 г. Святую гору скульптор В. Беклемишев заинтересовался работами молодого послушника и предложил ему переехать в Санкт-Петербург для поступления в Императорскую Академию художеств.

В 1892 г. Филипп Малявин становится «вольнослушающим» Академии. В 1894 г. переходит в только что сформированную мастерскую И. Репина, где знакомится с И. Грабарем, Б. Кустодиевым, К. Сомовым, А. Остроумовой, А. Мурашко. По окончании Академии художеств в 1900 г. Малявин совершает поездку в Париж, где на Всемирной выставке экспонируется его картина «Смех», создававшаяся как выпускная, но отклоненная Советом профессоров Академии за бессодержательность и дерзость. Между тем во Франции работа получила восторженный прием и была удостоена золотой медали. В 1901 г. полотно приобретено итальянским правительством и по сей день хранится в Галерее современного искусства Ка'пезаро в Венеции.

С 1900 г. начинается рязанский период в творческой биографии Филиппа Малявина, продлившийся без малого двадцать лет. После женитьбы на бывшей однокурснице по Академии, ученице Репина, одесской мещанке Наталии Карловне Новаак-Савич, Малявин поселяется в усадьбе в сельце Денежникове. В браке родились дочери Зоя и младшая Галина, умершая от эпидемии сыпного тифа в начале 1920-х в Рязани. В 37 лет Филипп Андреевич Малявин получает звание Академика живописи. Очередная творческая поездка во Францию состоялась в 1907 г. (по некоторым данным - в 1906 г.). По приезде в Париж остановился у Елизаветы Кругликовой, через которую познакомился с Ильей Мечниковым, портрет которого нарисовал. В 1908-1910 гг. не экспонировался. В начале 1911 г. показывает художественному сообществу результат своего трехлетнего труда - "Автопортрет с семьей". Большинство критиков восприняли полотно как творческое фиаско.

В 1919 г. Рязанский губернский отдел Наркомата просвещения организует первую в карьере художника персональную выставку, приуроченную к 50-летию со дня рождения мастера. Благодаря охранной грамоте произведения Ф. Малявина не были национализированы и оставались в собственности художника (большую часть ему удалось вывезти за границу). Осенью 1920 г. вместе с семьей переезжает в Москву, а в 1922 г., под предлогом организации передвижной выставки, эмигрирует во Францию. В 1924 г. в Париже прошла вторая персональная выставка Малявина (к 55-летию). В конце 1920-х, из-за начавшегося мирового экономического кризиса, художник переселяется с семьей в Ниццу. 1930-е гг. отмечены всплеском творческой активности: почти ежегодно персональные выставки Малявина проходят в городах Англии, Дании, Италии, Чехословакии, Франции, Швеции. Помимо работ на национальную крестьянскую тематику, экспериментирует с жанрами: пишет марины, зимние пейзажи. Упрочивает репутацию блестящего салонного портретиста, получает заказы на написание портретов членов европейских монарших домов, представителей богемы, видных деятелей культуры русского зарубежья. Осенью 1933 г. Ф. Малявин организует одну из крупнейших в своей творческой карьере персональных выставок. Экспозиция разместилась в пяти залах современного выставочного павильона Myslbek, построенного в историческом центре Праги. Последняя персональная выставка состоялась в апреле 1939 г. в мастерской в Ницце. Художник скончался 23 декабря 1940 г. и был похоронен на Русском кладбище Кокад в Ницце.

Художественное наследие Ф. А. Малявина представлено в собраниях Государственной Третьяковской галереи, Государственного Русского музея, в коллекциях ведущих европейских музеев, провинциальных музеев России, хранится в частных и музейных собраниях США. Графика Малявина, рассеянная по многим российским и зарубежным собраниями, пользуется огромным спросом у коллекционеров.

Произведения

• Крестьянская девушка с чулком (1895)
• Портрет К. Сомова (1895)
• Портрет И. Грабаря (1895)
• Смех (1899)
• Портрет И. Репина (1900)
• Вихрь (1906)
• Автопортрет с женой и дочерью (1910)
• Верка (1913), etc.

Портреты представителей русской эмиграции:

• А. Балашовой (1923)
• И. Бунина (1924)
• И. Куприна (1924)
• Н. Плевицкой (1924)
• М. Цетлин (1925)
• П. Милюкова (1920-е)
• В. Нижинского (1930)
• Ф. Шаляпина (1930-е), etc.

Библиография

• Александрова Н. Ф. А. Малявин. Альбом. — М., 1966.
• Живова О. А. Филипп Андреевич Малявин. Жизнь и творчество. Монография. — М., 1967.
• Сёмина М. «Он пишет кондовую Русь». Новые материалы к биографии Филиппа Малявина // Русское искусство. — М., 2012. №1.
• Ljunggren M. Филипп Малявин в Швеции // Toronto Slavic Quarterly. — Toronto, Fall 2012. No 42.
• Филипп Малявин. 1869–1940. Альманах. Вып. 385. — СПб., 2013.
• Сёмина М. Филипп Малявин. Монография. — М., 2014.
• Сёмина М. Усадьба художника Малявина // Золотая палитра. — М., 2015. № 1(12).
• Сёмина М. В камере-обскуре: другой Малявин // Золотая палитра. — М., 2016. № 1(14).

Отрывок, характеризующий Малявин, Филипп Андреевич

– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.