Малявкин, Анатолий Гаврилович
Поделись знанием:
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
| Анатолий Гаврилович Малявкин | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: |
Институт истории, филологии и философии СО РАН |
| Альма-матер: | |
Анатолий Гаврилович Малявкин (1917 — 1994) — российский историк, востоковед-синолог, переводчик.
Родился в Харбине, вырос в русской эмигрантской среде. Там же в 1937 году окончил Харбинский юридический факультет.
Затем работал в Харбинском краеведческом музее, занимался историей Китая.
После окончания Второй мировой войны и поражения Японии в 1945 году — переводчик в советских учреждениях в Китае.
В 1954 репатриировался в СССР, жил и работал в Алма-Ате, в дальнейшем до конца жизни — в Новосибирске.
Научный сотрудник сектора истории и археологии стран зарубежного Востока Института истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР — ИИФФ СО АН СССР (РАН).
Содержание
Научный вклад
При публикации в 1974 году книги А. Г. Малявкина «Материалы по истории уйгуров в IX-XII вв.» В. Е. Ларичев отмечал важность научного вклада исследователя:
Новые материалы по истории уйгуров, выявленные и впервые вводимые в научный оборот А.Г. Малявкиным, в значительной мере уточнённые и изменённые в заново сделанных переводах известные ранее тексты, обширные и тщательно разработанные комментарии, разъясняющие существо дела, и, наконец, открывшаяся перед исследователями возможность не только иметь под рукой полное собрание древних источников, но и критически сравнить, сопоставить их для уяснения истинного хода событий, — всё это делает настоящее издание исключительно ценным для всех занимающихся разработкой проблем средневековой истории Центральной и Восточной Азии, в частности важного вопроса характера взаимоотношений мира кочевников степного пояса Азии и Китая. В книге А.Г. Малявкина исчерпывающе подобраны материалы, охватывающие значительный период древней истории уйгуров от разгрома каганата в 840 г. и до 1208 года, времени трагического по последствиям включения Турфанского Уйгурского княжества в состав империи Чингис-хана.
От редакции.
Научные работы
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
- «Цзинь-ши», гл. 1. Пер. с кит. // Сборник научных трудов пржевальцев. — Харбин, 1942. — С. 41–58.
- Китайские источники по истории уйгуров в IX-XII вв. // Известия АН КазССР. Сер. ист. № 2 (16). — Алма-Ата, 1961. С. 72–77.
- Уйгурское турфанское княжество в XIII веке // Труды Ин-та истории, археологии и этнографии АН КазССР. Т. 1. — Алма-Ата, 1969. С. 61-67.
- [kronk.spb.ru/library/malavkin-ag-1974.htm Материалы по истории уйгуров в IX-XII вв.] / А. Г. Малявкин. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1974. — 210 с. — (История и культура востока Азии. Том II).
- [kronk.spb.ru/library/malavkin-ag-1975.htm Китай и уйгуры в 840-848 гг. / А. Г. Малявкин] // [kronk.spb.ru/library/1975-ikva3.htm Сибирь, Центральная и Восточная Азия в средние века: Сборник]. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1975. — С. 65-82. — 236 с. — (История и культура востока Азии. Том III).
- Маньчжурский вариант хроники государства Аньчунь-Гурунь / А. Г. Малявкин // Известия СО АН СССР (сер. общ. наук). 1977. № 1. Вып. 1.
- Историческая география Центральной Азии: Материалы и исследования / А. Г. Малявкин. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1981(1982). — 336 с. — 2300 экз.
- [uighur.narod.ru/History/uighurs_sovereignty.html Уйгурские государства в IX-XII вв.] / А. Г. Малявкин; Отв. ред. Ю. М. Бутин. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1983(1984). — 297 с.
- Танские хроники о государствах Центральной Азии: Тексты и исслед. / А. Г. Малявкин; Отв. ред. Ю. М. Бутин. — Новосибирск: Наука. Сибирское отд-ние, 1989. — 432 с. — ISBN 5-02-028988-4.
- Борьба Тибета с Танским государством за Кашгарию / А. Г. Малявкин; Отв. ред. Ю. М. Бутин. — Новосибирск: Наука. Сибирское отд-ние, 1992. — 288 с. — 1350 экз. (обл.)
Напишите отзыв о статье "Малявкин, Анатолий Гаврилович"
Литература
- Павловская М. А. [www.dissercat.com/content/kharbinskaya-vetv-rossiiskogo-vostokovedeniya-nachalo-xx-v-1945-g Харбинская ветвь российского востоковедения, начало XX в. - 1945 г.]: Диссертация … канд. истор. наук. — Владивосток, 1999. — 327 с.
Ссылки
- Пиков Г. Г. [www.sati.archaeology.nsc.ru/Home/pub/Data/LARYCH/?html=Pic.htm&id=1330 ИССЛЕДОВАНИЕ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ВОСТОЧНОЙ ИСТОРИИ В СЕКТОРЕ ИСТОРИИ И АРХЕОЛОГИИ СТРАН ЗАРУБЕЖНОГО ВОСТОКА ИАЭТ СО РАН]
Отрывок, характеризующий Малявкин, Анатолий Гаврилович
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
