Мамацев, Дмитрий Осипович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Осипович Мамацев
Дата смерти

28 декабря 1880 (9 января 1881)(1881-01-09)

Место смерти

Геок-Тепе, Туркмения
(оазис Ахал-Теке)

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

артиллерия

Годы службы

1864—1881

Звание

подполковник

Часть

Кавказская Гренадерская артиллерийская бригада

Командовал

4-я батарея 20-й артиллерийской бригады

Сражения/войны

Хивинский поход (1873)
Русско-турецкая война (1877—1878)
Ахал-текинская экспедиция (1880—1881)

Награды и премии

Дмитрий Осипович Мамацев (Иосифович[1], Мамацашвили; ? — 28 декабря 1880; Геок-тепе, Туркмения [оазис Ахал-Теке, с 1881 г. Закаспийская область]) — артиллерийский подполковник русской армии, георгиевский кавалер. Участник Туркестанских походов и Русско-турецкой войны. Погиб при осаде Геок-Тепе во время Ахал-текинской экспедиции.



Биография

Происходил из дворянского рода Мамацашвили. Сын общественного деятеля и писателя генерал-майора Иосифа Христофоровича Мамацева (Осико Хойхосрович Мамацашвили, 1811―06.12.1874).

Служил в Кавказской гренадерской Е. И. В. Великого князя Михаила Николаевича артиллерийской бригаде. В офицерском чине с 23 мая 1864 года. В 1873 году принял участие в Хивинском походе, за отличие в котором был награждён орденом Св. Станислава 2-й степени с мечами[2].

Во время Русско-турецкой войны 1877―1878 годов Мамацев в чине капитана командовал батареей № 1 осадной артиллерии. 2 октября 1877 года 4 орудия 2-й болубатареи под его руководством, в ходе артиллерийской перестрелки с 6 неприятельскими, вынудили турецкий лагерь сняться с позиций, противостоящих стратегически важному пункту на горе Большие Ягны. После этого русские части плотно укрепились в том пункте, чем обеспечили успех предстоящей атаки правым флангом Главного действующего корпуса против турецкой армии[3]. Во время осады Карса Мамацев в чине капитана исполнял должность штаб-офицера, заведуя левофланговой группой из 4 осадных батарей[4]. Грамотными действиями он неоднократно подавлял огонь в четверо превосходящей турецкой артиллерии. Заставив противника отступить с передовой позиции, Мамацев выдвинул вперёд 2 орудия и принудил турецкую артиллерию в укреплении Сувари прекратить огонь более чем за 24 часа до начала предстоящего штурма, чем обеспечил его успех. 24 октября во время вылазки противника из Карских укреплений орудия Мамацева остановили его атаку, вместе с тем обеспечив успешную контратаку русским частям[5]. Вскоре Мамацев был произведён в подполковники со старшинством от 3 октября 1877 года[2] (то есть со дня исполнения им обязанностей штаб-офицера). «За отличие при штурме кр. Карса» был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени[6][7].

Мамацев принял участие в Ахал-текинской экспедиции. Во время осады Геок-Тепе заведовал артиллерией правого фланга[8]. Во время ночной вылазки текинцев 28 декабря 1880 года погиб при защите мортирной батареи[9][10][11]. По сообщению участника той осады командира сводного Оренбурго-Уральского казачьего дивизиона капитана А. Л. Гуляева, Мамацев был «изрублен шашками текинцев в то время, как шёл один с вестовым по траншеям»[12].

В тот день незадолго до гибели Мамацева начальник Туркестанского отряда полковник А. Н. Куропаткин просил капитана Гуляева зайти на редут № 1 и пригласить к нему заведующего артиллерией правого фланга подполковника Мамацева. В дальнейшем Гуляев вспоминал:

С Мамацевым я был знаком, и он встретил нас с Бижеичем очень радушно, велел подать чаю и закусить … Он просил нас посидеть у него, так как, говорил он, на него напала какая-то тоска, и он рад будет, по возвращении провести с нами вечерок. Мамацев ушёл … Только что мы уселись в нашей юламейке, и я позвал вахмистров, как в траншеях началась стрельба; послышались крики … вскоре всё слилось в один непрерывный гул выстрелов. Мы выскочили на наш вал, и пред нами открылось величественное зрелище: в темноте ночи все наши траншеи обрисовывались огненными линиями от беспрерывного ружейного огня … Отправив войск. старш. Бородина с резервом бегом на редут № 1, я вскоре на лошади тоже прибыл на этот редут. Здесь неприятель уже был отражён до нашего прибытия. От командовавшего здесь резервами подполковника князя Голицына я узнал, что во второй параллели убито много офицеров и в том числе наш бедный Мамацев, так радушно угощавший нас за 1/2 часа до своей смерти.
— из воспоминаний капитана А. Л. Гуляева [12]

Награды

Напишите отзыв о статье "Мамацев, Дмитрий Осипович"

Примечания

  1. Эсадзе Б. С. Летопись Грузии. Юбилейный сборник к 300-летию Дома Романовых державных покровителей грузинского народа. — Тф.: Тип. Канц. намес. Е. И. В. на Кавказе [изд. П. И. Туманова], 1913. — Т. 1. — С. 274.
  2. 1 2 Список подполковникам по старшинству. — Исправлено по 1 февраля 1880 года. — СПб.: Воен. тип., 1880. — С. 401.
  3. Томкеев В. И. [www.runivers.ru/lib/book3350/ Материалы для описания русско-турецкой войны 1877—1878 гг. на Кавказско-Малоазиатском театре: в 7 томах] / Под ред. И. С. Чернявского. — СПб.: Экономич. типо-литорафия, 1904. — Т. 2. — С. 283―284.
  4. Томкеев В. И. Материалы для описания русско-турецкой войны ... — 1907. — Т. 3. — С. 27, 69.
  5. Гизетти А. Л. [dlib.rsl.ru/viewer/01003557244#?page=2&view=list Сборник сведений о Георгиевских кавалерах и боевых знаков отличий Кавказских войск: в 2 частях] / Под ред. В. А. Потто. — Тф.: Тип. Я. И. Либермана, 1901. — Т. 1. — С. 226―227.
  6. [dlib.rsl.ru/viewer/01004073517#?page=2 Ежегодник русской армии за 1879 г.]. — СПб.: Воен. тип., 1879. — Т. 2. — С. 97.
  7. Шабанов В. М. [books.google.ru/books/about/Военный_орден_Святого.html?id=DYwWAQAAIAAJ&redir_esc=y Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Именные списки 1769—1920. (Биобиблиографический справочник)]. — М.: Русскiй мiръ, 2004. — ISBN 5-89577-059-2.
  8. Гейнс К. К. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XIX/1880-1900/Gejns/text1.htm Очерк боевой жизни Ахалтекинского отряда 1880—1881 г.] // Военный сборник. — СПб.: Тип. департ. уделов, 1882. — Т. 145, № 6. — С. 355 (Статья 1-я).
  9. Муравцев А. Н. Туркестанский отряд в ахал-текинской экспедиции 1880—1881 гг. (Из журнала военных действий туркестанского отряда с ноября 1880 г. по 14 марта 1881 г.) // Военный сборник. — СПб.: Тип. департ. уделов, 1882. — Т. 145, № 5. — С. 176—177 (Статья 3-я).
  10. Гейнс К. К. Очерк боевой жизни Ахалтекинского отряда .. // Военный сборник. — 1882. — Т. 146, № 8. — С. 339 (Статья 3-я).
  11. Куропаткин А. Н. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XIX/1880-1900/Kuropatkin/text3.htm Поход в Ахал-теке в 1880—1881 гг.] // Завоевание Туркмении. С очерком военных действий в Средней Азии с 1839 по 1876 г. — СПб.: Тип. Э Арнгольда, 1899. — С. 168.
  12. 1 2 Гуляев А. Л. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XIX/1880-1900/Guljaev/text.htm Поход на Аму-Дарью и в Текинский оазис уральских казаков в 1880—81 годах]. — Уральск: Тип. В. И. Жаворонкова, 1882. — С. 48—50.


Отрывок, характеризующий Мамацев, Дмитрий Осипович

– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.