Мамаша Картмана по-прежнему грязная шлюха

Эпизод «Южного парка»

«Мамаша Картмана по-прежнему грязная шлюха»
Cartman’s Mom Is Still a Dirty Slut
Доктор объясняет всем план.
Сезон:	Сезон 2
Эпизод:	202 (#15)
Сценарист:	Дэвид Гудман Трей Паркер
Режиссёр:	Трей Паркер
Вышел:	22 апреля 1998

«Мамаша Картмана по-прежнему грязная шлюха» (англ. Cartman’s Mom Is Still a Dirty Slut) — эпизод 202 (№ 15) сериала «South Park»; он является второй частью двухсерийной истории, включающей также эпизод 113 «Мамаша Картмана — грязная шлюха» (это первая дилогия в сериале). Первоначально предполагалось, что этот эпизод станет премьерой второго сезона, однако, так как день премьеры выпал на 1 апреля, то создатели сериала решили выпустить в качестве премьеры не всеми ожидаемое продолжение, а эпизод-розыгрыш — историю про Терренса и Филлипа «Не без моего ануса». Эпизод-продолжение вышел на экраны только через три недели, его премьера состоялась 22 апреля 1998 года.

Сюжет

Кенни снова оживает, хотя в первой части истории он погиб. В тот момент, когда Мефесто собирался провозгласить имя отца Эрика Картмана, внезапно выключается свет, и комната погружается в темноту. Раздаются два выстрела. Когда свет снова включился, все обнаруживают Мефесто лежащим на полу с ранениями. Голос за кадром задаёт вопрос: «Кто убил Мефесто?», предлагая варианты — мистер Мэки, мисс Крабтри, Шейла Брофловски (подобное перечисление вариантов в любых ситуациях становится повторяющейся шуткой в серии).

Шеф проверяет пульс, обнаруживает, что Мефесто жив, и везёт его на своей машине в госпиталь. Дети сопровождают его. «Кто же будет следующим?» — спрашивает один из присутствующих в комнате, и голос задаёт вопрос: «Кто же будет убит следующим?» (варианты — Джимбо, офицер Барбреди, Denver Broncos).

Войдя в госпиталь, они встречают доктора Доктора и безрукую медсестру Гудли; они вдвоём — единственные медики, оставшиеся в госпитале. Тем временем в город приезжает съёмочная группа телешоу Их разыскивает Америка (англ. America's Most Wanted) во главе с режиссёром Сидом Гринфилдом с целью снять выпуск телепередачи о загадке стрельбы в Мефесто. Начинаются пробы на роли в реконструкции событий. Голос задаёт вопрос: «на чью роль Сид Гринфилд проведёт пробы первым?» (варианты — мистер Гаррисон, Барбреди, Шеф). Постепенно появляются исполнители ролей Мефесто, Шефа, офицера Барбреди, мистера Гаррисона и Кевина. Мистер Гаррисон участвует в пробах на роль самого себя, но режиссёр отвергает его кандидатуру, а на роль Кевина выбран вышедший в тираж Эрик Робертс.

Мефесто наконец-то подключен к аппаратуре жизнеобеспечения, но помощи доктора ожидает ещё множество пациентов. Сильная снежная буря за окном лишает других докторов возможности приехать в больницу, поэтому Доктор с медсестрой Гудли вынуждены помогать всем.

Во время показа по телевидению в прямом эфире реконструкции событий на электропровода падает дерево, и питание отключается. Поэтому Их разыскивает Америка спешно начинает трансляцию на «Кто подставил Кролика Роджера?» (Голос за кадром задаёт этот вопрос и выдвигает варианты — Джимбо, мистер Гаррисон, Шеф). Таким образом, съёмочная группа и присутствовавшие на съёмках горожане остаются изолированными от мира в маленьком домике, засыпанном снегом в разгар бури. Уже через несколько минут Джимбо подымает вопрос о каннибализме: ведь все присутствующие не ели уже несколько часов, а чтобы выжить — нужно питаться. Гринфилд возмущённо спрашивает: «Да кто, блин, вообще назначил тебя боссом?» (Голос повторяет: «Кто, блин, вообще назначил Джимбо боссом? Был ли это Барбреди, Шеф или мистер Гаррисон?»)

Тем временем в госпитале состояние Мефесто стабилизировалось, и Доктор утверждает, что с ним всё будет в порядке, если, конечно не отключится электричество. После этих слов электричество отключается. Включается аварийный генератор. Затем Стэн, Кенни, Кайл и Эрик помогают Доктору проводить операцию по удалению аппендикса, но сразу после надреза Стэна рвет прямо в этот надрез. Сразу после этого снова начинаются проблемы с подачей электричества. Эрик спрашивает: «Кто там дрочится с электричеством?», и голос за кадром переспрашивает: «Кто же там дрочится с электричеством? Это Барбреди, Джимбо или Denver Broncos?» (Картман: «Это начинает конкретно меня задалбывать».) Доктор разрабатывает план восстановления электропитания от резервного генератора во дворе. Для этого все должны разбиться на две команды

Команда А: Картман, Стэн, Кайл, Шеф, Доктор, медсестра Гудли

Команда Б: Кенни

В соответствии с разработанным планом команда А должна отправиться в гостиную пить горячее какао и смотреть семейные телепрограммы, в то время как задача команды Б — выйти на улицу через канализацию и запустить резервный электрогенератор, опасаясь могущих напасть велоцирапторов и руководствуясь советами Доктора по рации.

Тем временем изолированные горожане и телевизионщики решают, что им всё же надо поесть, и намереваются съесть Эрика Робертса, поскольку «всем насрать на Эрика Робертса». Спустя примерно час жители Саут-Парка под предводительством Джимбо съедают и остальных членов съёмочной группы. Джимбо сравнивает то, на что оказались способны они под воздействием стресса, с тайной пирамид — ведь никто не знает, кто их построил. (Закадровый голос задаёт очередной вопрос: «Кто построил пирамиды?», варианты — вавилоняне, Барбреди, самаритяне).

Когда Кенни добирается до генератора, Доктор вспоминает, что также существует безопасный отапливаемый путь. Кенни пытается запустить генератор, но обнаруживает, что поблизости нет ничего, чем можно было бы замкнуть провода. Он принимает решение замкнуть провода своим телом.

Во время всех этих событий, миссис Картман, считая себя недостаточно ответственной для материнства, отправляется в клинику и просит сделать ей аборт, не понимая, что аборт делать уже слишком поздно. Узнав, что её ребёнок на сороковом триместре, а закон запрещает аборты после второго триместра, миссис Картман решает изменить закон. Для этого она спит сперва с конгрессменом, затем с губернатором, и, наконец, даже с президентом Биллом Клинтоном. Когда же, наконец, аборты на сороковом триместре легализованы, миссис Картман понимает, что перепутала понятия аборт (англ. abortion) и усыновление (англ. adoption). Обнаружив свою ошибку, она решает рассказать своему сыну всю правду.

Благодаря Кенни электропитание в больнице восстановлено, и Мефесто приходит в себя. Услышав, что его подстрелили, Мефесто рассказывает, что брат пытается застрелить его каждый месяц, и что это наверняка был именно он. В это время каннибалы выбираются из-под снега, и решают жить с этими воспоминаниями день за днём. Мистер Гаррисон захватил с собой останки Эрика Робертса в пакете, если кто «захочет ещё робертсятинки».

Мефесто собирает всех в своей палате и, наконец, называет имя отца Эрика Картмана. Это миссис Картман. Мефесто объясняет, что миссис Картман — гермафродит. Она оплодотворила другую женщину, которая родила Эрика. Лиэн подтверждает это. Эрик спрашивает — если Лиэн на самом деле его отец, то кто же тогда его мать? Голос за кадром начинает перечислять варианты: мисс Крабтри, Шейла Брофловски, мэр, и Картман, утомлённый бесконечными вопросами, орёт: «Забейте!».

Смерть Кенни

• В начале эпизода Кенни воскресает после смерти в предыдущем эпизоде дилогии, просто материализуясь из воздуха.
• Кенни должен возобновить электроснабжение госпиталя «Путёвка в Ад», чтобы спасти жизнь Мефесто. Поэтому, не имея другого способа восстановить контакт, он мужественно берёт оба провода в руки, в результате чего электропитание восстанавливается, а Кенни погибает. Хотя в эпизоде не показывается, что он умер именно от электрошока, на следующий день его замёрзшее тело находят в снегу. Стэн, Кайл и Картман, после нескольких фраз уважения в адрес Кенни, решают стукнуть его, чтобы проверить: разобьётся тело на осколки или нет. Крысы, которые обычно утаскивают и съедают тело Кенни, показаны замёрзшими около него. Это — первый эпизод, в котором Кенни гибнет, совершая по своей воле акт альтруизма.
• Коронная фраза о смерти Кенни пародируется в начале эпизода; после выстрела в Мефесто сам Кенни произносит «О боже мой! Они убили Мефесто!», а Кайл добавляет: «Сволочи!»

Реакция

Эпизод получил необычайно высокие рейтинги; достичь такого же успеха шоу удалось только в 11 сезоне, с выходом трилогии «Воображеньелэнд» и серии «Guitar Queer-o».

Персонажи

В этом эпизоде впервые появляется доктор Гауч (а также его больница «Путёвка в ад»).

Пародии

• В этом эпизоде мы слышим песню «Come Sail Away» группы Styx в исполнении Картмана. «Спокойное», не ускоренное исполнение этой песни Эриком вошло на диск Chef Aid: The South Park Album.
• Каннибализм жителей города и песня, играющая в конце эпизода, во время их освобождения из снежного плена — «Ave Maria» в исполнении Aaron Neville — прямые ссылки на фильм Alive: The Miracle of the Andes.
• Запуск генератора и появление велоцирапторов — отсылка к фильму «Парк Юрского периода».
• Режиссёр телешоу «Разыскиваются в Америке» проводит кастинг на роли участников событий, разворачивавшихся вокруг доктора Мефесто. Среди желающих получить роль мистера Гаррисона был и сам мистер Гаррисон. Но режиссёр выбрал другого претендента. Возможно, это отсылка к случаю, произошедшему с Чарли Чаплином — однажды он инкогнито принимал участие в конкурсе двойников Бродяги в театре Сан-Франциско (то есть самого себя) и не смог даже пройти в финал.

Факты

• Сцена, в которой заточённые тянут соломинки с целью выбрать первую жертву, повторяет вырезанную сцену из фильма Паркера и Стоуна «Каннибал! Мюзикл», которую можно скачать на официальном сайте фильма.

Ссылки

• [spscriptorium.com/Season2/E202script.htm Сценарий серии «Cartman’s Mom Is Still a Dirty Slut»]
• «Мамаша Картмана по-прежнему грязная шлюха» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Мамаша Картмана по-прежнему грязная шлюха

Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.