Мамбисес

Мамби́сес (исп. mambises, в единственном числе — мамби́ (исп. mambí)) — название партизан, боровшихся за независимость Кубы от испанского владычества в XIX веке в ходе Десятилетней, Малой, Войны за независимость и Испано-американской войны.

Движение получило имя офицера-негра Мамби (Juan Ethnnius Mamby, Eutimio Mambí), уроженца испанского Гаити (Santo Domingo). В 1846 г. Мамби дезертировал из испанской армии и вступил в армию Доминиканской республики.

Впоследствии испанские солдаты, переброшенные с острова Гаити на Кубу, во время Десятилетней войны обратили внимание на большое сходство партизанской тактики местных повстанцев и доминиканских солдат Эутимио Мамби. Прозвище “mambises”, данное испанцами, - было вскоре усвоено и самими кубинцами.

Известными мамби не кубинского происхождения были доминиканец Максимо Гомес, поляк Кароль Ролов и североамериканец Генри Рив — все трое впоследствии стали генералами. Кроме того, среди мамбисес были и русские:

Н. Г. Мелентьев в 1896 г., в возрасте 22‐х лет отправился с двумя товарищами – П. П. Стрельцовым, поручиком‐артиллеристом и Е.И. Константиновичем, архитектором, сражаться за освобождение Кубы от испанского владычества в повстанческих отрядах легендарного генерала Антонио Масео, сподвижника Хосе Марти. Все трое русских инсургентов были выпускниками Гатчинского Николаевского сиротского института в Санкт‐Петербурге. После пулевого ранения Е.И. Константиновича и заболевания тропической лихорадкой Н. Г. Мелентьева они попали в плен, а затем, после вмешательства русского консула в Гаване, все трое были интернированы и высланы в Россию.

Отрывок, характеризующий Мамбисес

– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.