Мамлюкский султанат

Мамлюкский султанат
سلطنة المماليك Sultanat al-Mamalik
Монархия
←   ← 1250 — 1517 →
Предположительный флаг (по Каталанскому атласу)
Мамлюкский султанат к 1279 году
Столица	Каир
Язык(и)	арабский, кыпчакский, абхазо-абазинский, черкесский
Религия	ислам
Форма правления	монархия
Династия	Бахриты (1250—1382) Бурджиты (1382—1517)

К:Появились в 1250 годуК:Исчезли в 1517 году

Не следует путать с династией мамлюков Индии.

Мамлю́кский султана́т — средневековое феодальное государство на Ближнем Востоке, просуществовавшее с 1250 по 1517 годы. Султанат образовался в результате захвата власти в Каире мамлюками, свергнувшими династию Айюбидов.

В 1261 году под власть султаната перешли исламские святыни Аравии — Мекка и Медина. В 1382 году каста мамлюков устроила переворот и провозгласила султаном своего представителя Баркука, уроженца Черкесии. Основанная Баркуком черкесская династия Бурджитов правила Мамлюкским султанатом до конца его существования. В 1517 году султанат был покорён Османской империей. Египет получил автономный статус, им управляли турецкие наместники — паши.

История

Возвышение

Полки мамлюков составили основу египетских войск при Айюбидах. У каждого султана и высокопоставленного эмира был свой личный корпус, а султан ас-Салих Айюб (1240—1249) особенно полагался на них. Его мамлюки, насчитывающие от 800 до 1000 всадников, назывались бахри (араб. بحر‎‎ — море, большая река), так как их казармы были расположены на нильском острове Рода. Они были в основном кыпчаками, происходившими из степей Северного Причерноморья.

В 1249 году Людовик IX Французский возглавил крестовый поход в Египет, захватил Дамиетту и медленно продвигался на юг. В это время ас-Салих Айюб умер, и ему наследовал его сын Туран-шах. Но до прибытия нового султана на фронт, мамлюки-бахриты разгромили крестоносцев в битве при Мансуре и захватили Людовика в плен (1250). Туран-шах стал наделять полномочиями людей из своего окружения, особенно из личной гвардии му`аззия, ущемляя тем самым интересы бахритов. 2 мая 1250 года, спустя четыре недели после пленения Людовика IX, группа бахритов убила Туран-шаха II.

Войны с монголами и крестоносцами

После смерти Туран-шаха в Египте и Сирии последовал десятилетний период политической нестабильности, так как различные группировки боролись за власть. В 1254 году, когда одна из соперничающих группировок под руководством Кутуза набрала силу, большинство бахритов бежало из Каира и поступило на службу к айюбидским эмирам в Сирии. Между тем крупные силы монголов под предводительством Хулагу вторглись на Ближний Восток. В 1258 году они разграбили Багдад и, продолжив движение на запад, в 1259 году захватили Алеппо и Дамаск Кутуз и бахриты договорились отложить в сторону свои разногласия, чтобы вместе противостоять общей угрозе. Однако, Хулагу с основной частью армии, узнав о смерти великого хана Мункэ, вынужден был уйти на восток, и в Палестине остался лишь сравнительно немногочисленный корпус под командованием Китбуки. Кутуз и бахриты разбили монголов Китбуки при Айн-Джалуте (1260). Монгольская угроза временно ослабла, соперничество между мамлюками возобновилось, и предводитель бахритов, Бейбарс, убив Кутуза, объявил себя султаном.

Изменение ситуации

В 1377 году в Сирии вспыхнуло восстание, распространившееся на Египет, власть перешла к черкесам Бараке и Баркуку. В 1382 году последний бахритский султан Хаджжи II был свергнут с престола и султаном стал Баркук, положив конец Бахритской династии. Баркук был свергнут в 1389 году, но снова занял Каир в 1390 году. Он стал основателем династии Бурджитов.

Португало-египетская война

В 1505 году Кансух аль-Гаури направил египетский флот в Индию. В 1508 году объединённый египетско-индийский флот нанёс поражение португальцам. Но в 1509 году португальцы разгромили египетские корабли в битве при Диу, и остатки египтян вернулись в Египет. В 1511 году османский султан Баязид II отправил в Египет порох и лес для постройки кораблей. В 1515 году новый египетско-османский флот подошёл к Йемену, захватил Забид, однако осада Адена кончилась неудачей.

Но после прихода к власти Селима I сотрудничество Османской империи и мамлюков кончилось.

Османы и закат Мамлюкского султаната

В то время как османский султан Баязид II воевал в Европе, новый виток конфликта разгорелся в 1501 году между Египтом и правящей Персией династией Сефевидов. Шах Исмаил I отправил посольство к венецианцам через Сирию c предложением объединиться в войне против турецкой Порты. Мамлюкский султан аль-Ашраф Кансух аль-Гаури был обвинён Селимом I в предоставлении безопасного пути посланникам Сефевидов через Сирию по пути в Венецию и укрывательстве беженцев. Чтобы смягчить его, аль-Гаури арестовал венецианских купцов в Сирии и Египте, но через год отпустил.

После Чалдыранской битвы 1514 года Селим I напал на вассала Египта, бейлик Дулкадириды, и послал голову его правителя султану аль-Ашрафу Кансуху. Война началась в 1515 году, что привело к более позднему включению Египта и его вассалов в состав Османской империи. Мамлюкская кавалерия не могла противостоять османской артиллерии и янычарам. 24 августа 1515 года в битве при Мардж Дабике Султан аль-Гаури был убит. Сирия вошла в состав Османской империи. Турок повсюду приветствовали как избавителей от мамлюков.

Мамлюкский султанат существовал до 1517 года, когда он был завоёван Османской империей. Османский султан Селим I 20 января захватил Каир, центром власти стал Стамбул. Хотя и не в той же форме, как в султанате, Османская империя сохранила мамлюков, как правящий класс в Египте, и династии Бурджи удалось восстановить бо́льшую часть своего влияния, но Египет остался в вассальной зависимости от Османской империи.

Независимость мамлюков от Порты

В 1768 году султан Али-бей аль-Кабир провозгласил независимость от Османской империи, однако турки подавили мятеж и сохранили власть. К этому времени рабы-рекруты из Грузии были приняты в османскую армию.

В 1798 году Наполеон Бонапарт во время Египетского похода нанёс поражение войскам мамлюков в битве при пирамидах и полностью выбил их из Верхнего Египта. Мамлюки по-прежнему использовали кавалерийскую тактику во время атаки, единственным изменением стало использование мушкетов.

После вывода французских войск из Египта в 1801 году мамлюки возобновили борьбу за независимость, на этот раз против Османской и Британской империй. В 1803 году лидеры мамлюков Ибрагим Бей и Усман Бег написали письмо русскому генеральному консулу и попросили его выступить в качестве посредника между ними и султаном, чтобы вести переговоры о прекращении огня и возвращении их на Родину в Грузию. Посол России в Стамбуле категорически отказался быть посредником, потому что правительство России боялось допустить возвращения мамлюков в Грузию, где национально-освободительное движение было на подъёме и могло ещё более усилиться с возвращением мамлюков.

В 1805 году жители Каира подняли восстание. Это была благоприятная возможность для захвата власти мамлюками, но внутренняя напряжённость и измена помешали им воспользоваться этой возможностью. В 1806 году мамлюки неоднократно наносили поражение турецким войскам, и в июне этого года противоборствующими сторонами был заключён мирный договор, по которому Мухаммед Али, назначенный турками правителем Египта 26 марта 1806 года, должен был быть смещён, и государственная власть в Египте должна была перейти в руки мамлюков. Тем не менее они вновь не смогли воспользоваться этим случаем в связи с противоречиями между кланами, и Мухаммед Али остался у власти.

Окончание власти мамлюков в Египте

Мухаммед Али понимал, что в конечном счёте ему придётся иметь дело с мамлюками, если он хочет управлять Египтом. Мамлюки по-прежнему имели в Египте феодальные владения, и их земля всё ещё была источником богатства и власти. Постоянное напряжение сил для поддержания военной власти, необходимой для защиты мамлюкского режима от европейцев, в конечном итоге должно было ослабить их до крайней степени, и Мухаммед Али понял, что мамлюкское владычество должно быть смещено.

1 марта 1811 года Мухаммед Али пригласил всех ведущих мамлюков в свой дворец, чтобы отпраздновать объявление войны ваххабитам в Аравии. Около 600—700 мамлюков прибыло в Каир. Рядом с воротами Аль-Азаб, в узкой дороге с холма Мукаттам, войска Мухаммеда Али напали из засады на мамлюков и убили практически всех. Это событие получило название «Резня в цитадели». На протяжении недели сотни мамлюков были убиты по всему Египту; в одной цитадели Каира — более 1000 человек. Всего в Египте было убито примерно 3000 мамлюков и их родственников.

Несмотря на попытки Мухаммеда Али уничтожить мамлюков, часть их бежала в Судан. В 1811 году эти мамлюки создали государство в Донголе (Сеннаре) в качестве базы для работорговли. В 1820 году султан Сеннара сообщил Мухаммеду Али, что он не вышлет мамлюков. В ответ на это войска Мухаммеда Али численностью 4000 человек вторглись в Судан, чтобы возвратить мамлюков в Египет. Египетские войска уничтожили мамлюков в Донголе, захватили Кордофан и Сеннар.

Мамлюкские султаны

С 1250 до 1382 года в Египте правили султаны из династии Бахритов, которых сменили Бурджиты.

См. также

• Египет от распада Халифата до Османской империи
• Османо-мамлюкская война (1485—1491)
• Османо-мамлюкская война (1516—1517)

Литература

• Али-заде, А. А. Мамлюки : [[web.archive.org/web/20111001002751/slovar-islam.ru/books/M.html арх.] 1 октября 2011] // Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>
• Рыжов К. В. Бахриты // Все монархи мира. Мусульманский Восток. VII—XV вв. — М. : Вече, 2004. — ISBN 5-94538-301-5.</span>
• Рыжов К. В. Бурджиты // Все монархи мира. Мусульманский Восток. VII—XV вв. — М. : Вече, 2004. — ISBN 5-94538-301-5.</span>
• Abu al-Fida, The Concise History of Humanity
• Al-Maqrizi, Al Selouk Leme’refatt Dewall al-Melouk, Dar al-kotob, 1997.
• Idem in English: Bohn, Henry G., The Road to Knowledge of the Return of Kings, Chronicles of the Crusades, AMS Press, 1969.
• Al-Maqrizi, al-Mawaiz wa al-'i’tibar bi dhikr al-khitat wa al-'athar, Matabat aladab, Cairo 1996, ISBN 977-241-175-X
• Idem in French: Bouriant, Urbain, Description topographique et historique de l’Egypte, Paris 1895.
• Ибн Тагриберди, al-Nujum al-Zahirah Fi Milook Misr wa al-Qahirah, al-Hay’ah al-Misreyah 1968
• Idem in English: History of Egypt, by Yusef. William Popper, translator Abu L-Mahasin ibn Taghri Birdi, University of California Press 1954.
• Ayalon, David: The Mamluk Military Society. London, 1979.
• Shayyal, Jamal, Prof. of Islamic history, Tarikh Misr al-Islamiyah (History of Islamic Egypt), dar al-Maref, Cairo 1266, ISBN 977-02-5975-6

Отрывок, характеризующий Мамлюкский султанат

– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.