Мамлюк (фильм)
| Мамлюк | |
| მამლუქი | |
 | |
| Жанр |
Историческая драма |
|---|---|
| Режиссёр |
Давид Рондели |
| Продюсер |
Ш.Курдиани |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Дато Данелия |
| Оператор |
Лев Сухов |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
98 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Мамлюк» (груз. მამლუქი) — художественный фильм студии «Грузия-фильм» 1958 года, историческая драма по повести «Мамелюк» писателя Уиараго (Кондратия Татаришвили).
Содержание
Название
В переводе с арабского языка «мамлюк» означает белый пленник, раб. «Мамлюками» с древних времён называли пленных воинов в Египте, куда их продавали в рабство из тюркских и кавказских стран, в т.ч. и из Грузии. Со временем, мамлюки в Египте превратились в крупных феодалов-беев и захватили власть. Они правили Египтом несколько веков, вплоть до нашествия Наполеона.
Сюжет
Грузия второй половины XVIII века разрушена бесчисленными нашествиями внешних врагов и раздроблена на несколько отдельных царств. Крепости на побережье Чёрного моря стали центрами продажи пленников. Грузинские князья и дворяне похищают детей у крестьян и продают их чужеземным купцам, а те увозят их за море, на невольничьи рынки.
1759 год. Царство Имеретия. Царь Соломон I издаёт указ о запрещении работорговли. Каждый должен ловить и ослеплять обнаруженных работорговцев, иначе сам будет казнён.
1768 год. Похищения детей у крестьян князьями и дворянами всё-же продолжаются, хотя теперь уже нелегально. Двух мальчиков-друзей - Гочу и Хвичу поочерёдно похищают дворяне. Хвичу они держат в доме князя Чаришвили и несмотря на сопротивление матери князя и священника Маркоза, продают на черноморское побережье посреднику Фазиль-паше. Перед этим Хвича успевает познакомиться и подружиться с дочкой священника Цирой.
От Фазиль-паши, Хвича попадает на работорговый корабль османских купцов, которые привозят его, вместе с другими пленниками, на невольничий рынок в Стамбул. Там Хвича случайно встречается с другом Гочей, которого тоже недавно привезли и его уже купил венецианский купец. А Хвичу покупает османский купец Хуссейн-ага. Обоих друзей забирают в рабство, чтобы сделать из них со временем верных и безжалостных воинов. Гочу увозят в Венецию, а Хвичу — в Египет, к мамлюкскому султану.
В Каире, султан мамлюков Али-бей, который только что вернул власть в Египте от османов назад к мамлюкским беям и подавил восстание бедняков-феллахов, покупает Хвичу, даёт ему новое мусульманское имя «Махмуд» и делает его своим приёмным сыном. Хвича «Махмуд» усердно обучается в мусульманском медресе.
1780-е годы. Хвича «Махмуд» вырос и стал доблестным египетским воином-мамлюком. На воинских состязаниях он побеждает лучшего воина мамлюков - Аслан-бея. Однажды, под окнами гарема Аслан-бея «Махмуд» слышит женское пение на родном грузинском языке. Он пытается познакомиться с девушкой, и та оказывается его старой знакомой Цирой, которую тоже украли, когда она подросла. Теперь имя Циры - «Зейнаб». «Махмуд» пытается помочь «Зейнаб» сбежать, но стражники её убивают, а «Махмуда» сажают в тюрьму. Через некоторое время его освобождают и отправляют в войска, чтобы он в сражениях «искупил свою вину».
1790-е годы. Прошло много лет. «Махмуд» во многих сражениях доблестью заслужил себе воинскую славу и уважение у мамлюков-воинов, и они избирают его на важную воинскую должность. Он становится одним из главных мамлюкских беев Египта.
1798 год. Наполеон Бонапарт совершает свой Египетский поход. В пустыне, у подножия древних пирамид, где идет бой между войском Наполеона и мамлюками Египта, случайно вновь встречаются друзья детства. Мамлюк «Махмуд» во время поединка с французским офицером - «венецианским сотником», ранит того. Сотник, падая с коня на песок, восклицает по-грузински «Вай, нана!» («Ой, мама!»). И тут «Махмуд» Хвича узнает в нём своего товарища по детским играм - Гочу…
В ролях
- Дато Данелия — Хвича в детстве
- В.Джоджуа — Гоча в детстве
- Манана Лондаридзе — Цира в детстве
- Отар Коберидзе — взрослый Хвича «Махмуд»
- Владислав Вашадзе — взрослый Гоча «венецианский сотник»[1]
- Лия Элиава — взрослая Цира «Зейнаб»
- Михаил Вашадзе — Тагуйя, отец Хвичи
- Дудухана Церодзе — Мзэха, мать Хвичи
- Эдишер Магалашвили — дворянин Бартка Ревия
- Верико Анджапаридзе — княгиня-мать Родам
- Бухути Закариадзе — священник, отец Маркоз
- Шакро Гомелаури — купец Али-Юсуф
- Григол Костава — купец Зайдол
- Гурам Сагарадзе — купец Ибрагим
- Зураб Лаперадзе — купец Али-Хуссейн-ага
- Акакий Хорава — мамлюкский султан Али-бей
- Георгий Шавгулидзе — мамлюк Аслан-бей
- Тариэл Сакварелидзе — Наполеон Бонапарт
Не указаны в титрах
- ? — дворянин Кучуна
- ? — князь Александр Чаришвили
- ? — служанка Ягундиса
- ? — Марика
- Кахи Кавсадзе — «ахалцыхский пленник»
- ? — невольница Саломэ
- Спартак Багашвили — невольник
- ? — надсмотрщик Гасан
- ? — надсмотрщик
- ? — венецианский купец
- ? — слуга Ахмед
- ? — слуга Абдулла
- Михаил Мгеладзе — визирь
- ? — учитель в медресе
- ? — Ибрагим-бей — правитель мамлюков в 1780-е и в 1790-е годы
- Михаил Чихладзе — ?
- Этери Жардания — ?
- Мери Канделаки — ?
- Белла Мирианашвили — ?
- Ираклий Нижарадзе — ?
- Рюрик Чхеидзе — ?
- Genri Kavlelishvili — ?
Историческая достоверность
- Мамлюк Хвича «Махмуд» является вымышленной личностью, однако его названный отец Али-бей является исторической персоной, также как и Наполеон Бонапарт. Али-бей являлся правителем мамлюков и султаном Египта с 1768 года. Однако он был убит в 1773 году своим близким другом Мухаммад-беем, и поэтому в 1780-е годы и в 1790-е годы мамлюками Египта правил уже другой исторический персонаж - Ибрагим-бей. Однако несмотря на то, что этот правитель несколько раз показан в фильме, его имя там не называется, и в титрах Ибрагим-бей также не указан.
- Командующий всем войском мамлюков во время сражения с Наполеоном - Мурад-бей один раз упоминается в фильме во время сцены финала поединка Хвичи «Махмуда» и Гочи «венецианского сотника»: «Махмуд-бей, ...Мурад-бей послал за тобой...». Но визуально Мурад-бей в фильме нигде не обозначен.
См. также
Напишите отзыв о статье "Мамлюк (фильм)"
Примечания
- ↑ [www.geocinema.ge/en/person.php?kod5=583 Vladislav Vashadze, Georgian National Filmography]
Ссылки
- «Мамлюк» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.geocinema.ge/en/index.php?filmi=140 Mamluqi, Georgian National Filmography]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Мамлюк (фильм)
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
