Манасевич-Мануйлов, Иван Фёдорович

Иван Фёдорович Манасевич-Мануйлов
Дата рождения:	1869(1869)
Место рождения:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	1918(1918)
Место смерти:	Советская Россия
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Вероисповедание:	Лютеранство
Род деятельности:	Журналистика, политический сыск, контрразведка
Награды:

Ива́н Фёдорович Манасе́вич-Ману́йлов (1869 или 1871—1918) — деятель российских спецслужб, журналист, агент охранного отделения, чиновник особых поручений Департамента полиции, надворный советник.

Биография

Родился в семье еврея-чиновника, по слухам был внебрачным сыном князя Петра Мещерского, в дальнейшем пользовался покровительством своего предполагаемого брата — влиятельного в правительственных кругах журналиста Владимира Мещерского. Существовало мнение, что разговоры об этом родстве служили ширмой для гомосексуальной связи.

После того, как его официальный отец Манасевич был сослан в Сибирь за мошенничество, он был усыновлён сибирским купцом Мануйловым. Унаследовав его состояние, он вернулся в Петербург, где принял лютеранство, окончил реальное училище и поступил на государственную службу. Одновременно писал для столичных газет. С 1890 года — сотрудник охранного отделения, во время заграничных поездок служил связным охранки и агентуры в Париже и Риме. Как журналист был сотрудником Рачковского.

В 1902—1903 годах — агент влияния в парижской прессе, посредник между правительством России и французскими издателями. Андрей Белый в мемуарах нарисовал инфернальные картины того, как «отплясывал вальс Манасевич-Мануйлов с рогатыми дьяволами кабаре De l’enfer», как «пуская ужами по комнате светские фразы и тихо срывая с рояля аккорды, но острые взгляды бросая на нас» он пытался втереться в доверие к Мережковским. «Государь император всемилостивейше соизволил причислить коллежского асессора Ивана Мануйлова к дворянскому сословию и пожаловать оному орден Св. князя Владимира.»

В 1904 вместе с М. С. Комиссаровым организовал и возглавил Отделение по розыску о международном шпионстве в составе Департамента полиции, занимавшееся контрразведкой внутри страны. Провел ряд успешных акций, в том числе противодействия Японии во время русско-японской войны и организации государственных займов во Франции. Так, ему удалось перехватить некоторые письма Мотодзиро Акаси.

В ноябре-декабре 1905 года по поручению графа С. Ю. Витте вёл переговоры с бывшим священником Георгием Гапоном о восстановлении закрытого после 9 января 1905 года «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга». От имени Витте заключил с Гапоном соглашение, согласно которому Витте обещал восстановить отделы «Собрания» и возместить его убытки, а Гапон — агитировать в поддержку Манифеста 17 октября и против вооружённого восстания. После убийства Гапона, в апреле 1906 года, Манасевич-Мануйлов первым огласил в печати обстоятельства этого преступления.

Манасевич-Мануйлов был замешан в различных аферах: он был смещён и уволен в отставку в сентябре 1906 года, при этом избежав уголовного преследования за крупную растрату. Имея связи с распутинским кружком, он в значительной степени способствовал назначениям Б. В. Штюрмера на министерские посты в 1916 году. На посту управляющего канцелярией премьер-министра (с февраля 1916), пользуясь своим положением, он шантажировал банки, требуя взятки. За годы войны Манасевич успел «заработать» 300 тыс. рублей. Был пойман с поличным, когда директор Соединённого банка граф Татищев и министр внутренних дел Хвостов выдали ему взятку помеченными купюрами, причём после его ареста Хвостов стараниями Штюрмера был тотчас же смещён с должности министра.

В декабре 1916 года дело Манасевича-Мануйлова, которое уже слушалось в суде с участием присяжных заседателей, по высочайшему повелению было неожиданно и незаконно прекращено министром юстиции Добровольским, что было небывалым случаем в судебной практике того времени.

Он был освобождён в феврале 1917 года. После Октябрьской революции подделывал мандаты Чрезвычайной комиссии и занимался шантажом от её имени. В 1918 году (либо в конце 1917 г.) был арестован при попытке перехода границы с Финляндией по подложным документам под видом иностранца (был случайно опознан оказавшейся там же актрисой Надеждой Доренговской) и расстрелян. «Смерть он встретил спокойно, от последней папиросы отказался».

Современники о Мануйлове

«Журналист по профессии, авантюрист по призванию... Манасевич-Мануйлов переживал неправдоподобные приключения, совершал фантастические аферы, со сказочной быстротой разорялся и богател и был снедаем только одной страстью — к наживе» (М. Д. Бонч-Бруевич). Французский посол в Петербурге Морис Палеолог видел в Мануйлове «смесь Панурга, Казановы, Жиль Блаза и Видока».

Мануйлов о самом себе

Однажды журналист Пётр Пильский спросил Мануйлова, почему он служит в охранном отделении (дело было в конце 1906 года):

«— Скажите, — обратился я к нему, — какой смысл вам служить в охранном отделении? Вы так богаты сами, что...
— Во-первых, не так и богат. Ни от отца, ни от жены я не получил столько, сколько угодно кому-то об этом распространять слухи. Это первое. А во-вторых, я думаю, что в данный момент истории нужно быть одним из двух: или революционером, или охранником.
— И вы решили стать вторым?
— Да, конечно. И хотя я сейчас уже не на службе там, — я бросил её, — тем не менее, предпочту охрану, а не революцию. И именно потому, что на стороне реакции и правительства всегда было больше умных, чем у революции.
— Вы думаете?
— Я убеждён в этом. Ну, кого революция может назвать, как свою гордость? Между тем, реакция в своих рядах числила такие большие и редкие умы, как гр. Д. Толстой, Победоносцев и Катков, а сейчас П. А. Столыпин. И этот список можно было бы увеличить вдвое и втрое. У революции же пока было только двое. Это — Желябов и Гершуни. Больше никого».

Литература

• М. Д. Бонч-Бруевич. [militera.lib.ru/memo/russian/bonch-bruevich_md/08.html Вся власть Советам!] — М.: Воениздат, 1958.
• К. Бецкий, П. Павлов. Русский Рокамболь (Приключения И. Ф. Манасевича-Мануйлова). — Л.: «Былое», 1925. — 240 с.
• Д. Б. Павлов. Русско-японская война 1904—1905 гг. Секретные операции на суше и на море. — М.: «Материк», 2004. — 464 с.
• Колпакиди А., Север А. Спецслужбы Российской империи. — М.: Яуза Эксмо, 2010. — С. 194 - 195. — 768 с. — (Энциклопедия спецслужб). — 3000 экз. — ISBN 978-5-699-43615-6.
• [nvo.ng.ru/spforces/2013-11-29/15_spies.html Игорь Атаманенко. „Голубые“ звёзды царской охранки] // «Независимая газета», 29 ноября 2013.

Примечания

Источники

Комментарии

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_m/manasevich.html Краткая биография]
• [www.peoples.ru/state/criminal/adventurer/manasevich-manuylov/ Иван Манасевич-Мануйлов]
• [scepsis.ru/library/id_1834.html Арон Аврех. Царизм накануне свержения]

Отрывок, характеризующий Манасевич-Мануйлов, Иван Фёдорович

– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.