Мандала (политическое устройство)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Мандала — система политического устройства в средневековых государствах Юго-Восточной Азии. Понятие введено историком Оливером Уильямом Уотерсом в 1982 году и названо по мандале — кругу в индуистской и буддистской мифологии, так как Уотерс сравнил государственное устройство с системой пересекающихся кругов (в противоположность идее сильной централизованной власти). Мандала напоминает феодальную систему в средневековой Европе, но отличается от неё большей самостоятельностью зависимых государств. В Азии личные отношения были важнее государственных, кроме того, каждая территория могла подчиняться одновременно нескольким властям, а могла быть полностью самостоятельной. Это, в частности, означало, что государства не имели чётко определённых границ.



История

Исторически, государствами, существовавшими по этой системе, были Камбоджа, Суматра, Ява, Аютия, Филиппины, Вьетнам и Китай. Так, Китай являлся локальным центром, а окружающие его государства платили Китаю дань. Крупнейшими из них были Камбоджа, Лансанг (предшественник современного Лаоса) и Ланна. Китай при этом не был единственным центром — так, после распада Лансанга на три лаосских королевства, последние периодически платили дань Китаю, Вьетнаму и Сиаму, при этом иногда двум или трём государствам одновременно. Система мандалы прекратила своё существование с приходом европейцев и колонизацией Юго-Восточной Азии в XIX веке. Европейцы установили чёткие границы территорий, а также ввели европейскую систему, при которой каждая территория подчиняется лишь одному суверену. Вся Юго-Восточная Азия, кроме Сиама, была колонизирована, территория же Сиама была существенно уменьшена, и страна под угрозой полной потери суверенитета самостоятельно перешла от мандалы к современному политическому устройству. Дольше всего, до начала XX века, система мандалы сохранялась в Лаосе.

Устройство

Обязательства каждой из сторон при взаимоотношениях в обществе мандалы не были постоянными, а зависели от обстоятельств и отношений сторон. Как правило, подчинённая сторона должна была регулярно платить бунга мас, дань, состоящую из рабов и ценных товаров, а также миниатюрные золотые и серебряные деревья. Тот, кто принимал дань, также отвечал подарками, при этом стоимость подарков могла оказаться выше, чем стоимость полученной дани. Подчинённая сторона также по требованию, особенно в случае войны, должна была предоставлять людей и запасы продовольствия. За это она получала защиту в случае нападения на неё других держав. Кроме того, такое положение спасало подчинённую сторону от нападения на неё собственно получавшего дань государства. Как правило, вмешательство господствующего государства во внутренние дела подчинённых государств было минимальным, последнее сохраняло свои правительство, армию и систему налогообложения. Никакой симметрии в отношениях двух сторон не было — например, получатель дани мог рассматривать её как дань, в то время как отправитель мог считать её жестом доброй воли или торговым предприятием.

Одной из отличительных черт мандалы была ориентация на личные отношения. Правитель подчинённого государства подчинялся не государству, которому он платил дань, а лично правителю. Тем самым сильный правитель мог собрать много данников, а слабый — растерять их. Предполагается, что быстрый расцвет государства Сукхотаи в правление Рамакхамхаенга Великого и упадок после его смерти связан именно с тем, что число государств, платящих ему дань, существенно увеличилось, но большинство их перестали платить дань следующим правителям Сукхотайского государства. Правитель зависимого государства мог найти другого покровителя или даже решить стать полностью независимым. Покровитель принимал уверения в верности от правителя подчинённого государства, или в лучшем случае от города, в котором тот жил, но не от всего населения прилегающих областей. Этот правитель сам был покровителем более мелких областей. Идея территорий и границ не существовала — не населённые территории никому не подчинялись.

Отношения между правителем и данником не были исключительными. Один и тот же правитель мог платить дань двум или нескольким покровителям. В этом случае он мог пытаться манипулировать ими для того, чтобы минимизировать их вмешательство в его внутренние дела. Для самих же государств, получающих дань, его государство могло служить буферной территорией.

Источники

  • Chandler, David. A History of Cambodia. Westview Press, 1983. ISBN 0-8133-3511-6
  • Chutintaranond, Sunait, "Mandala, segmentary state, and Politics of Centralization in Medieval Ayudhya, " Journal of the Siam Society 78, 1, 1990, p. 1.
  • Lieberman, Victor, Strange Parallels: Southeast Asia in Global Context, c. 800—1830, Volume 1: Integration on the Mainland, Cambridge University Press, 2003.
  • Stuart-Fox, Martin, The Lao Kingdom of Lan Xang: Rise and Decline, White Lotus, 1998.
  • Tambiah, S. J., World Conqueror and World Renouncer, Cambridge, 1976.
  • Thongchai Winichakul. Siam Mapped. University of Hawaii Press, 1984. ISBN 0-8248-1974-8
  • Wolters, O.W. History, Culture and Region in Southeast Asian Perspectives. Institute of Southeast Asian Studies, 1982. ISBN 0-87727-725-7
  • Wolters, O.W. History, Culture and Region in Southeast Asian Perspectives. Institute of Southeast Asian Studies, Revised Edition, 1999.
  • Wyatt, David. Thailand: A Short History (2nd edition). Yale University Press, 2003. ISBN 0-300-08475-7

Напишите отзыв о статье "Мандала (политическое устройство)"

Отрывок, характеризующий Мандала (политическое устройство)

Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.