Мандатная территория

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мандат Лиги Наций»)
Перейти к: навигация, поиск

Мандатная территория — территория, на которую Лига Наций выдала мандат на внешнее управление согласно статье 22 Версальского договора. После вхождения в силу Устава ООН 24 октября 1945 года, мандатные территории Лиги Наций стали именоваться подопечными территориями ООН (на основании соглашений Ялтинской конференции).





История

Все территории, на которые был выдан мандат Лиги Наций, предварительно управлялись государствами, побеждёнными в Первой мировой войне (в основном Германская империя и Османская империя). В отличие от протектората, мандат обязывал мандатариев (государства, которым был выдан мандат) к соблюдению обязательств Лиги Наций к жителям территорий, а также запрещались работорговля, торговля оружием и алкоголем. На подмандатной территории запрещалось строительство военных баз и укреплений, создание армии из коренного населения.

Процесс установления мандатов состоял из двух стадий:

  • Формальное удаление суверенитета предварительно управляющих государств
  • Передача полномочий мандатарию из числа стран-победительниц

Территории подпавшие под мандат, были определены согласно следующим соглашениям и договорам:

Подмандатные территории по уровню развития государственности были разделены на три группы: «А», «В» и «С».

Группа «А»

Территории, прежде управляемые Османской империей, которые достигли развития, позволяющего стать им независимыми государствами, при предоставлении мандатарием административной помощи:

Группа «В»

Бывшие немецкие колонии в Западной и Центральной Африке, которые подлежали непосредственному управлению мандатарием (мандаты выданы 22 июля 1922 года):

  • Руанда-Урунди (Бельгия), прежде два отдельных немецких протектората, на которые выдан единый мандат, с 1 марта 1926 по 30 июня 1960 в административном союзе с колонией Бельгийское Конго (с 13 декабря 1946 Подопечная территория ООН до провозглашения независимости 1 июля 1962).
  • Танганьика (Великобритания), с 11 декабря 1946 подопечная территория ООН; с 1 мая 1961 под самоуправлением; с 9 декабря 1962 — Республика; в 1964 объединена с Занзибаром (новое название объединения — Танзания).

и две прежние немецкие территории оккупированные и разделённые Великобританией и Францией в ходе Первой мировой войны:

  • Камерун. Лига Наций выдала мандат Великобритании на Западный Камерун и Франции на Восточный Камерун, 13 декабря 1946 преобразованы в подопечные территории ООН. Западный Камерун — подопека Великобритании, разделён на Северный Камерун (с 1961 в составе Нигерии) и Южный Камерун (с 1961 в составе Камеруна), Восточный Камерун — подопека Франции (с 1960 — Камерун).
  • Того. Великобритания получила мандат на управление западной частью Того — Британское Того, Франция — восточной — Французское Того. С 13 декабря 1946 года подопечные территории ООН, под тем же управлением. Британское Того 13 декабря 1956 стала частью колонии Золотой Берег (с 1957 — Гана), Французское Того с 27 апреля 1960 независимая Тоголезская Республика (Того).

Группа «С»

Бывшие немецкие колонии в Юго-Западной Африке и Океании, переданы под непосредственное управление мандатариям, как их составная часть.

См. также

Напишите отзыв о статье "Мандатная территория"

Отрывок, характеризующий Мандатная территория

Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.