Мандзарос, Николаос

Николаос Мандзарос греч. Νικόλαος Μάντζαρος
Основная информация
Дата рождения	26 октября 1795(1795-10-26)
Место рождения	Керкира
Дата смерти	12 апреля 1872(1872-04-12) (76 лет)
Место смерти	Керкира
Страна	Греция Греция
Профессии	композитор

Никόлаос Халкиόпулос Мандзарос (греч. Νικόλαος Χαλκιόπουλος Μάντζαρος, 26 октября 1795, Керкира Венецианская республика — 12 апреля 1872 Керкира Греческое королевство) — видный греческий композитор XIX века, основатель Семиостровной школы музыки и один из основоположников современной музыки Греции.

Широкой публике более всего известен как автор музыки Национального гимна Греции, который с 1966 года является также Национальным Гимном Кипра.

Молодые годы

Николаос Мандзарос родился в 1795 году на, находившемся под венецианским контролем, острове Керкира, в семье юриста Яковоса Халикиопулоса Мандзароса. Семья была зажиточной и принадлежала старинному роду острова, брат деда Николаоса Мандзароса, Георгиос, был последним «Великим первым (православным) священником» острова, признаваемым католической властью, и первым избранным архиепископом Керкиры новейших лет.

В силу своего благородного происхождения, Мандзарос унаследовал титул рыцаря.

Детские годы и молодость Мандзароса прошли на фоне ряда исторических событий, затронувших Ионические острова. Он родился на Керкире в 1795 году, когда на остров прибыл последний венецианский губернатор. Ему было 2 года, когда в 1797 году закончилось венецианское правление и на острове высадились войска республиканской Франции.

Ему было 5 лет, когда в 1800 году русская эскадра во главе с Ушаковым, после 4-месячной осады вытеснила французов с Корфу и на Ионических островах было образовано первое со времён падения Константинополя греческое государство, под именем «Республика Семи Островов».

Ему было 12 лет, когда в 1807 году завершилась эта кратковременная русская интерлюдия и на остров вернулись французские войска, на этот раз императорские, наполеоновские.

Ему было 19 лет, когда в 1814 году, после Ватерлоо, французы были вынуждены передать острова англичанам, после чего острова стали именоваться "Ионическая республика "В 1821 году на оккупированных османами греческих землях началась Освободительная война. Перипетии Ионических островов и продолжающаяся война в континентальной Греции и на островах Эгейского моря усилили национальное самосознание Мандзароса.

Первый период Керкиры

. Театр San Giacomo был основан на Керкире в 1720 году и с 1733 года функционировал как театр оперы, став одним из основных этапов и факторов для развития оперы на греческих землях. Историческое значение этого театра для греческой оперы подчёркивает тот сравнительный факт, что оперный театр появился в Париже только в 1860 году, в Барселоне в 1862 году, в Вене и Дрездене в 1869 году. В театре San Giacomo была впервые представлена опера греческого композитора: «Gli amanti confusi, ossia il brutto fortunato» (1791) Стефаноса Поягоса, который был музыкальным директором театра (1790—1820), скрипачом и, впоследствии, стал учителем скрипки Мандзароса. В этом же театре была поставлена работа Поягоса «Прибытие Одиссея на остров феаков» («Η παρά Φαίαξιν άφιξις του Οδυσσέως» 1819), на стихи Георгия Рикиса, которая описывается как «балет с песнями» и, вероятно, является первой оперой с греческим либретто. Эти оперы Поягоса считаются утерянными.

Мандзарос учился музыке на Керкире у братьев Стефаноса (Клавишные музыкальные инструменты) и Иеронима (скрипка) Поягосов, у происходившего из итальянского города Анкона Стефано Моретти (теория музыки) и у неаполитанца Барбати (теория музыки, композиция).

В 1813 году, в возрасте 18 лет, женился на единственной дочери графа Антония Джустиниани, Марианне, с которой имел 3 дочерей и 2 сыновей.

Уже в 1815 году представил свои первые работы на Керкире.

Среди первых работ Мандзариса числятся композиции написанные им для театра San Giacomo, «комедийный акт» Don Crepuscolo (1815), сцену и арию Sono inquieto ed agitato (Я беспокоен и возбуждён, 1815), арию и речитатив Bella speme lusinghera (1815), арию Come augellin che canta (Как птичка что поёт — 1815), дуэт Si ti credo amato bene (1818), кантату L’Aurora (Аврора — 1818), кантату Ulisse agli Elisi (1820).

Работы молодого Мандзароса опровергают мнение некоторых музыковедов о том, что его стиль сформировался в последующий, итальянский, период его жизни.

Музыковеды уже в этот период отмечают его гармонический музыкальный язык, в котором присутствуют элементы раннего немецкого и итальянского романтизма

Неаполь

С 1819 года Мандзарос наездами посещал Италию.

В 1823 году Мандзарос уехал с Керкиры и, объехав разные города Италии, обосновался в Неаполе. В определённой степени выбор был связан с тем, что директор Королевской консерватории Неаполя San Sebastiano (позже переименована в San Pietro a Majella) Николо Дзингарелли посетил Керкиру в 1821 году, познакомился с семейством Мандзариса и признал талант Николаоса Мандзариса. Музыканты продолжили свои контакты.

Мандзарис работал и учился в Неаполе 2 года.

Музыковед Костас Кардамис считает, что Неаполь можно считать alma mater «Семиостровной школы», поскольку большинство композиторов Ионических островов учились в этом городе.

Мандзарос приобрёл славу отличного знатока Контрапункта и не перестал заниматься этим видом полифонической музыки. Он придавал контрапункту особенное значение, не тольку в силу его педагогического характера, но и в силу его художественной ценности.

Это подтвержается множеством его работ основанных на технике контрапункта.

В качестве музыкального педагога, Мандзарос написал специальную работу под заголовком Studio prattico di contrapunto (Практическая учёба контрапункта), которая однако осталась неизданной.

В этот же период Мандзарос написал свои «Двенадцать фуг».

Фуги основывались на итальянской поэзии, были написаны для смешанного хора, в сопровождении фортепиано, и были изданы в Неаполе в 1826 году.

Согласно письму Мандзароса, которое сопровождало издание, фуги основывались на темах из Partimenti самого Николо Дзингарелли, в знак признания неаполитанского композитора, которому Мандзарис и посвятил свою работу. Кроме своего музыкального интереса, фуги Мандзароса были признаны значительным педагогическим инструментом, поскольку использовались для изучения контрапункта на протяжение 20 лет.

Возвращение на Керкиру

Мандзарис вернулся на Керкиру в 1826 году, немотря на попытки Николо Дзингарелли убедить его остаться в Неаполе и возглавить консерваторию города. Но Мандзарис решил посвятить себя музыкальному образованию своей родины.

Для достижения этой цели, он давал бесплатно уроки теории и практики музыки и создал в 1840 году Филармоническое общество Керкиры, став его пожизненным художественным руководителем. Примечательно, что филармония Керкиры была создана после отказа англичан послать военный оркестр, для сопровождения шествия с иконой покровителя острова, Св. Спиридона, в августе 1839 года, ссылаясь на британскую военную инструкцию, запрещающую участие в ритуалах других религиозных догм.

Благодаря этой педагогической деятельности Мандзароса, многие жители островов получили своё музыкальное образование и появилось первое поколение семиостровных композиторов, среди которых были Ксиндас, Спиридон (1812—1896), Каррер, Павлос и Доменигинис, Франгискос. В силу этого Мандзарос считается основателем Семиостровной школы музыки. В силу творчества Мандзароса и его общественного положения, многие итальянские композиторы и греческие поэты искали знакомства с Мандзаросом. Одним из них был Дионисий Соломос, с которым у Мандзароса установились дружественные отношения.

Сам Мандзарос не считал себя профессиональным музыкантом и именовал себя «любителем». По этой причине он не брал денег за свои уроки.

29 марта 1872 года, Мандзарос впал в кому в ходе урока и умер 12 апреля того же года.

Гимн Свободе

Знакомство Мандзароса с Дионисием Соломосом ведёт отсчёт с 1828 года и совпадает с поворотом в его музыкальной манере. В этот период Мандзарос оставил работы сценического характера для голоса и оркестра и, почти полностью, посвятил себя написанию музыки к стихам греческих поэтов, для одного и более голосов, хора, в сопровождение фортепиано (реже арфы), приняв простой мелодичный стиль (иногда фольклорный), что однако не мешало ему создавать сложные произведения, часто замечательного полифонического богатства.

Первое стихотворение Соломоса, к которому он написал музыку, было «Отравленная» (η Φαρμακωμένη). Музыка к «Гимну свободы» Соломоса стала самым известным его произведением.

Мандзарос не раз возвращался к «Гимну». Это не единственный случай в практике Мандзароса, который частично или полностью возвращался к стихотворениям, к которым он раннее написал музыку Так например к «Отравленной» (Φαρμακωμένη), он написал 4 разных варианта, столько же к отрывку «Ступая по вершинам моря» («Στην κορυφή της θάλασσας πατώντας») из поэмы «Ламброс» Соломоса.

Из этой же поэмы, Мандзарос дважды написал музыку к отрывку «Подобно ангелочкам» («Ομοίως τ’ αγγελούδια») и раз к отрывку «Голос с горечью призывает» («Φωνούλα με πίκρα με κράζει»).

Созранились два варианта музыки к стихотворению «К монахине» (Εις Μοναχήν), два к «Светловолосой» (Ξανθούλα) Сохранилась рукопись (хоровой) музыки к отрывку «Ода лорду Байрону».

Утеряны рукописи музыки к двум стихотворениям Соломоса, посвящённым «Разрушению Псара» (Όνειρο και Καταστροφή των Ψαρών). Став «привилегированным композитором» поэзии Соломоса, Мандзарос в действительности стал эталоном авторской греческой песни. Гимн Свободе Соломоса -Мандзароса получил широкую известность задолго до того, как первая из 24 частей поэмы была принята в 1865 году как Национальный гимн Греции.

Второй вариант Гимна Свободе

Случай с Гимном Свободе уникален в творчестве Мандзариса. Поэма стала отдельным источником вдохновения в творчестве композитора, что привело к созданию двух вариантов музыки к поэме. Первый вариант был написан в 1829-30 годах, Второй вариант был написан в 1842-43 годах. Однако именно Первый вариант сегодня является известным, поскольку первая из 24 частей поэмы была принята в 1865 году как Национальный гимн Греции.

Это событие оставило в тени Второй вариант который Мандзарос посвятил королю Оттону в 1844 году. Мандзарос использовал в этом своём произведении технику контрапункта и в, особенности, технику фуги. Оттон принял посвящение Мандзароса и отправил рукопись в Германию, где музыка Мандзароса получила самые лестные отзывы среди немецких музыкантов. Рукопись Второго варианта Гимна сохранилась в 3 экземплярах Продолжительность 46 частей Второго варианта Гимна составляет полтора часа.

Известный неизвестный Мандзарос

Музыковеды с сожалением пишут, что если все греки сегодня могут спеть первые стихи Гимна Свободе, то для большинства людей, поющих по национальным праздникам и во время баскетбольных и т.д игр «Узнаю тебя по лезвию меча…», через 140 лет после смерти композитора, Мандзарос практически неизвестен и мало кто из них отдаёт себе отчёт в том, что его вклад в греческую музыку не ограничивается одним лишь Гимном.

Между тем Мандзарос является автором первой (сохранившейся) оперы греческого композитора (Don Crepuscolo, 1815), первого известного произведения на греческом языке для голоса и оркестра (Aria Greca Ι, 1827), первых известных греческих произведений для струнного квартета (Partimenti, 1850), первого греческого фортепианного репертуара, первого греческого произведения в форме фуги, первой упоминаемой (утеряна) греческой музыкальной симфонии, а также автором первого трактата музыкального анализа (Rapporto, 1851) и первых педагогических музыкальных работ в Греции.

Его сборник песен 16 Arie Greche (1830) включает в себя музыку к стихам Соломоса Ригаса Ферреоса, цикл 6 песен на стихи поэта Георгия Кандианоса Ромаса, но и своих стихотворений.

Музыковеды отмечают в музыке Мандзароса осмосис особой музыкальной традиции Керкиры, с элементами немецкой, итальянской и французской музыки.

Литература

• Χάρης Ξανθουδάκης, Κώστας Καρδάμης (επιμ.): Νικόλαος Χαλικιόπουλος Μάντζαρος: ερευνητική συμβολή στα 130 χρόνια από το θάνατο του συνθέτη, Κέρκυρα, Ιόνιο Πανεπιστήμιο — Τμήμα Μουσικών Σπουδών, 2003.
• [www.ionio.gr/~GreekMus/articles/mantzaros2002.htm Χάρης Ξανθουδάκης, Κώστας Καρδάμης, Δημήτρης Μπρόβας, O Άγνωστος Μάντζαρος]
• Κώστας Καρδάμης, Νικόλαος Χαλικιόπουλος Μάντζαρος: «Ενότητα μέσα στην πολλαπλότητα» (Κέρκυρα, Εταιρεία Κερκυραϊκών Σπουδών, 2008), στη σειρά Κερκυραίοι Δημιουργοί, ISBN 978-960-88037-5-6
• Νικόλαος Χαλικιόπουλος Μάντζαρος, 'Πρώιμα Έργα για Φωνή και Ορχήστρα: Τρεις Άριες του 1815', Ιρμγκαρντ Λερχ-Καλαβρυτινού, «Μνημεία Νεοελληνικής Μουσικής» Τόμος 1 (Κέρκυρα, Ιόνιο Πανεπιστήμιο — Τμήμα Μουσικών Σπουδών, 2006)
• «Αφιέρωμα στον Νικόλαο Χαλικιόπουλο Μάντζαρο», 'Μουσικός Λόγος' 7 (Καλοκαίρι 2006)
• «Το τραγούδι για φωνή και πιάνο στην Ελληνική Έντεχνη Μουσική», Ιωάννης Φούλιας

Отрывок, характеризующий Мандзарос, Николаос

– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.