Манефон

Манефон

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Манефо́н (др.-греч. Μανέθων; лат. Manetho), точнее Манетон из Себеннита — древнеегипетский историк и жрец из города Себеннита в египетской Дельте, живший во времена правления в Египте эллинистической династии Птолемеев, в конце IV — первой половине III вв. до н. э.

Имя

Имя «Манефон» является греческой формой древнеегипетского имени, однако споры по поводу настоящего имени древнего историка ведутся до сих пор. Чаще всего, считают, что египетская форма имени Манефона восходит, вероятно, к древнеегипетскому прототипу «Мер-не-Джхути», что можно перевести как «Возлюбленный Тота». Есть и мнение, что имя Манефона восходит к «Любимый Нейт».

Жизнь и деятельность

Хотя до наших дней не сохранилось многих сведений о жизни Манефона, предположительно, он жил и творил (по В. В. Струве) во времена Птолемея I Сотера (323, формально 305—283 до н. э.) и Птолемея II Филадельфа (285—246 до н. э.). Если же учитывать и упоминание о Манефоне в документе 240/241 до н. э., то он мог продолжать свою деятельность и в правление Птолемея III Евергета (246—222 до н. э.).

Хотя Манефон был египтянином и занимался египетской историей, писал он на чистом греческом языке. Манефону, помимо знаменитой «Истории Египта», иногда приписывают следующие сочинения, также не дошедшие до нашего времени:

• «Священная книга»,
• «Эпитомы (сокращенные выписки) по физике» (Φυσικών ἐπιτομή),
• «О празднествах» (Περί ἑορτών),
• «О древностях и благочестии» (Περί αρχαϊσμού και ευσεβείας),
• «О производстве кифи»,
• «Против Геродота» (Τά πρός Ἡροδότου),
• «Книга Сотис»
• астрологическое сочинение в 6 книгах «Апотелесматика» (Ἀποτελεσματικά).

Вероятно, Манефон был жрецом (ἱερογραμμᾰτεύς) бога Ра в Гелиополе. Сохранились упоминания, что Манефон был одним из главных основателей и первых служителей культа Сераписа (синкретического эллинистического божества, соединявшего Осириса и Аписа).

«История Египта»

Манефон является единственным известным нам древнеегипетским автором, составившим полноценный исторический труд по истории Древнего Египта — «Историю Египта» («Египтику», «Αἰγυπτιακά») в трёх книгах. Труд Манефона принято считать историческим в современном смысле слова (в отличие от более ранних исторических летописей Древнего Египта типа «Анналов Тутмоса III», которые не делали выводов или умозаключений, а всего лишь констатировали события), написанным по образцу «Истории» Геродота.

«История Египта», сохранившаяся до нашего времени только в цитатах других древних авторов — Иосифа Флавия, Секста Юлия Африкана, Евсевия Кесарийского, Иоанна Малалы, Георгия Синкелла и других, является весьма ценным источником для египтологов, на который часто ссылаются в вопросах корректировки хронологии правления фараонов.

Среди прочих заслуг этого труда следует отметить, что в нём впервые вся история Древнего Египта была разделена на периоды Древнего, Среднего и Нового царств (что соответствует 1-му, 2-му и 3-му томам «Истории Египта» Манефона). Хотя деление Манефоном истории Египта было весьма условным (так как он включал в каждый период по 10 династий фараонов без учёта конкретных исторических тенденций и реалий), но в слегка видоизменённом виде эта традиция сохранилась и до нашего времени. Кроме того, само понятие «древнеегипетская династия» было введено Манефоном для обозначения ряда правителей, правивших последовательно и состоявших в родстве.

Историю Египта Манефон начинает с Гефеста - первого бога и человека. Его потомками были Гелиос, Крон и братья Озирис и Тифон. Им наследовал Гор. Потом правили полубоги, духи и смертные. Всех фараонов, начиная с Менеса, Манефон разделил на 30 династий. Этим делением египтологи пользуются и в настоящее время.

Современные исследователи не всегда доверяют источникам, цитирующим Манефона (в частности, в вопросах о деятельности Озарсифа и о длительности правления гиксосов), однако всё же считается, что жрец-историк пользовался достоверными древнеегипетскими источниками из царских и храмовых архивов, в частности, царскими списками.

Английский египтолог Уильям Флиндерс Петри писал о труде Манефона:

Это произведение являлось в его оригинальной форме в высшей степени авторитетным. Составленное при деятельном покровителе учености — Птолемее Филадельфосе — и вполне возможно для большой библиотеки, которую он создавал, и написанное египетским жрецом, который знал, как использовать все дошедшие до его дней документы, оно имеет сильнейшие внешние притязания на доверие. Мы знаем даже из фрагментов, доставшихся нашему времени, какими основательными и систематическими были египетские записи: хроника всех лет и правлений первых пяти династий не имеет себе равных ни в какой стране, и фрагмент её в Палермо показывает, какая в такую раннюю эпоху существовала систематическая запись; в то время как позднейший Туринский папирус XVIII династии, или до неё, давая протяженность правления каждого короля с суммированиями в интервалах, показывает, что та же самая склонность к точному исчислению сохранялась и в позднейшие времена. Именно тогда были созданы копии тех работ, на которые мог ссылаться Манефон при составлении своей истории для греческого мира".

Манефон о евреях

Манефон прямо о евреях не говорит, однако упоминает, что после изгнания из Египта гиксосы закрепились в Иудее и основали Иерусалим. Кроме того, египетский фараон собрал прокаженных и выселил их на северо-восток Египта, где они подпали под влияние беглого гелиопольского жреца Озарсифа (служителя Озириса), который сагитировал их бежать в Иудею.

Наследие

Сведения о Манефоне и его сочинениях дошли до нас через посредство многих древних и средневековых литератур на разных языках (греческом, латинском, армянском, сирийском, арабском, древнерусском, грузинском и даже санскрите). Эти материалы достаточно подробно исследованы в отношении греческой и латинской традиции, и большей части армянской. Но до сих пор остаются совершенно не исследованными сведения о Манефоне других восточных христианских и мусульманских писателей.

Античная греческо-латинская традиция

Сочинения историка Манефона отразились у античных авторов, писавших на греческом языке: Плутарх Херонейский (ок. 45 — 127), Птолемей Мендесский, Апион Оасийский, сын Плейстоника (р. ок. 30 до н. э.), Херемон Александрийский (I в.), Манефон астролог (I—II вв.), Порфирий (ок. 234—303), Иамблих Халкисский (ок. 250—330), Диоген Лаэртский (1-я пол. III в.). Компиляциями из Манефона на греческом языке пользовались в своих трудах Эратосфен Киренский (III в. до н. э.), Иосиф Флавий (37 — после 100) и Клавдий Элиан (ок. 170 — после 222).

Компиляцией со сведениями из Манефона пользовался также Публий Корнелий Тацит (ок. 58 — 117), писавший на латинском языке.

Какая часть сведений о Древнем Египте в произведениях Гекатея Абдерского (IV—III вв. до н. э.), Диодора Сицилийского (ок. 90 — 21 до н. э.), Марка Терентия Варрона Реатинского (116 — 27 до н. э.), Гая Плиния Старшего (23 — 79) принадлежит к традиции Манефона — остается предметом дискуссий.

Христианская традиция

Позднее «Египтиаку» Манефона, через хронологические выборки из неё, использовали многие позднеантичные и средневековые летописцы для своих хронологий. Из них наиболее важны Секст Иулий Африкан (II—III вв.), Теофил Антиохийский (II в.), Евсебий Памфил Кесарейский (ок. 263—339), Иоанн Малала (ок. 491—578), автор «Пасхальной хроники» (VII в.), Георгий Синкелл (VIII—IX вв.) и другие, писавшие на греческом;

Иероним Стридонский (ок. 342—420), автор «Excerpta latina barbari» (ок. VI в.), Иоанн Анний Витербенский (XIV в.) и другие — на латинском;

Моисей Хоренский (V в.), переводчик хроники Евсебия (VI в.), Самуил Анийский (XI в.) и некоторые другие хронисты — на армянском языках.

На сирийском языке

Илиа Насибинский (1008—1048), Михаил Сириец (XII—XIII в.), Григорий Иоанн Баргебрей (1226—1286) и др. хронисты — на сирийском языке пользуются (кроме Африкана и Евсебия) третьей (!) хронологической канвой Манефона, восходящей к греческому хронисту Андронику.

На грузинском языке

Имеются также древнегрузинские переводы греческих хроник (Иоанна Малалы, Георгия Амартола) с выдержками из Манефона.

Поздняя латинская традиция

В западноевропейских хрониках также содержатся сведения, восходящие к Манефону (через латинский перевод «Хроники» Евсебия Кесарейского, сделанный Иеронимом Стридонским). Краткие выдержки из Манефона на латинском языке разбросаны по сочинениям некоторых европейских писателей — в 1 кн. «Истории франков» Григория Турского (539—594), во «Всеобщей хронике» Эккехарда из Ауры (XII в.) и др. Наиболее полно передает сведения Манефона Иоанн Анний Витербский (лат. Joannes Annius Viterb(i)ensis) (1432—1502).

На славянских языках

В древнерусских переводах поздних греческих хроник (Иоанна Малалы, Георгия Синкелла и других), в русских хронографах и иных сочинениях имеются извлечения из Манефона. Из них в основном изданы источники, содержащие отрывки из Иоанна Малалы (то есть из 1-й книги «Египтиаки»).

В «Хронике всего света» Мартина Бельского (1494—1575) имеются выдержки из Манефона на польском языке.

На арабском языке

Ранний арабский перевод Манефона (IX в.) следует в основном греческой традиции Евсебия (отражает 2-ю и 3-ю книги «Египтиаки») и пересказывается более чем десятком знаменитых восточных летописцев: Агапий Гиерапольский (ум. после 941), Якуби (ум. 897/905), Масуди (ум. 965), Бируни (973—1048), Якут (1178—1229), Ибн ал-Асир (ум. 1233), Макризи (1364—1442) и многие другие.

На санскрите

Только астрологическая традиция о Манефоне (переложение «Апотелесматики» III или IV в.) сохранилась на санскрите.

Источники

• Манефон. История Египта. [Папирусные отрывки] [www.und.edu/instruct/cjacobs/Manetho.html] (на др.-греч.)
• Manetho. [Works] / With an Engl. transl. by W. G. Waddell. — London; Cambridge, 1940. — (The Loeb Classical Library; 350). ISBN 0-674-99385-3.
• Манефон. Рассказ… о первой и второй династиях согласно Африкану // Эмери У. Б. Архаический Египет. — СПб.: Нева; Летний сад, 2001. — (Александр. б-ка. Сер.: «Египет»). — С. 308—309.
• Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — 2-е изд. — М., 1986.
• Иосиф Флавий. О древности еврейского народа. Против Апиона: 1) Пер. А. Пумпянский // «Гакармель». — Вильно, 1860; 2) Пер. Я. Израэльсона и Г. Генкеля. — СПб., 1895; 3) Пер. А. В. Вдовиченко // Филон Александрийский. Против Флакка. О Посольстве к Гаю; Иосиф Флавий. О древности еврейского народа. Против Апиона. — М.: Иерусалим, 1994; 4) Греческие и римские авторы о евреях и иудаизме. — М.: Иерусалим, 1997. — Т. 1.
• Истрин В. М. Хроника Иоанна Малалы в славянском переводе.— М., 1994.
• Пасхальная хроника / Пер. с греч., вступ. ст., коммент. Л. А. Самуткиной. — СПб.: Алетейя, 2004. — [Ч. 1]. ISBN 5-89329-686-9
• Плутарх. Исида и Осирис. — Киев, 1996.

Литература

• Берлев О. Д. Египет // Источниковедение истории Древнего Востока. — М., 1984.
• Струве В. В. Манефон и его время. — СПб.: Нева; Летний сад, 2003. — 480 с. — (Александр. б-ка. Сер.: «Египет»).
• Ладынин И. А. Замечания о схеме египетской истории в труде Манефона Севеннитского // Вестник Киевского национального университета. – 2012. – 110. – С. 39–41.

Ссылки

• [ru-egypt.com/lexicon/manefon Манефон] — энциклопедическая статья с сайта «[ru-egypt.com/ Древний Египет]».

Отрывок, характеризующий Манефон

– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.