Манин, Даниеле

Даниеле Манин

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Даниэле Манин (итал. Daniele Manin; 13 мая 1804, Венеция — 22 сентября 1857, Париж, Франция) — итальянский адвокат, политический и военный деятель, глава Рисорджименто на территории Венеции.

Биография

Родился в семье адвоката-еврея, отец которого (дед Манина) перешёл в христианство в 1759 году и взял себе фамилию своего покровителя, Людовико Манина.

Изучал право в Падуе, сумел закончить университет в 17-летнем возрасте и начал адвокатскую практику в Венеции. Первоначально не проявлял интереса к политике и не состоял в обществе карбонариев или какой-либо иной революционной группе, однако вскоре после дела двух венецианских патриотов, братьев Бандейра, в 1847 году, резко изменил свои взгляды и вместе с Никколо Томмазео возглавил венецианских патриотов, выступавших против господства над Венецией Австрийской империи.

В конце 1847 года он представил в Конгрегацию, полностью зависимый от австрийцев орган власти в Венеции, петицию о предоставлении городу самоуправления, в результате чего был 18 января 1848 года арестован и вместе с Томмасео заключён в тюрьму, что привело, однако, к росту национального движения в городе и требованиям освободить заключённых. В марте 1848 года, когда во всей Италии начались восстания, горожане вынудили австрийского губернатора 17 марта освободить узников.

После освобождения Манин был после окончательного изгнания австрийцев 27 марта избран президентом провозглашённой Республики Сан-Марко. Манин выступал за единство Италии, но не хотел аннексии Пьемонта Италией, надеясь на французскую помощь; тем не менее 7 августа, уступив требованию большинства, он передал власть над страной пьемонтцам и неохотно согласился с планом объединения Венеции и Пьемонт-Сардинии в рамках будущего объединения всей Италии. Однако когда после поражения под Кустоцой сардинский король Карл Альберт заключил с Австрией перемирие, согласно которому оставлял Ломбардию и Венецию в пользу австрийцев, взбешённые венецианцы хотели линчевать пьемонтских комиссаров, Манин с большим трудом спас их жизни. После этого было созвано народное собрание, а для управления республикой был создан триумвират, возглавленный Манином.

С конца 1848 года Манин руководил обороной Венеции от австрийцев, вновь занявших окрестности, показав себя умелым руководителем и благодаря преданности горожан выдержав долгую осаду. В марте 1849 года он был вновь избран президентом Венецианской республики, а после поражения сардинской армией под Новарой народное собрание проголосовало за продолжение сопротивления любыми способами, предоставив Манину диктаторские полномочия. В это время главным соратником Манина был неаполитанский генерал Гульельмо Пепе, решивший ослушаться приказа своего короля и защищать Венецию. Однако в мае венецианцы потеряли контроль над фортом Маргера, что вскоре позволило австрийцам начать бомбардировки самой Венеции; одна из бомб 19 июня угодила в пороховой склад, что вызвало сильный пожар. К бомбёжкам добавился голод и начавшаяся эпидемия холеры.

24 августа 1849 года, когда положение города стало совсем безнадёжным, Манин согласился на почётную капитуляцию, согласно которой должен был сдать город австрийцам, взамен позволявшим ему, Пепе и ещё нескольким лидерам Республики отправиться в изгнание и не быть пленёнными. Спустя три дня он на борту французского корабля навсегда покинул Венецию.

Остаток жизни он провёл в Париже, зарабатывая на жизнь преподаванием, и вскоре изменил свои взгляды с республиканских на монархические, будучи уверенным, что Италия сможет объединиться только под скипетром Савойской династии, и стремясь найти во Франции поддержку для итальянского движения за объединение (в 1857 году возглавил Итальянское национальное общество). Последние годы его жизни были омрачены проблемами со здоровьем и бедностью, а также тяжёлой болезнью его дочери, умершей в 1854 году. В 1868 году, спустя два года после оставления австрийцами Венеции и одиннадцать лет после его смерти, останки Манина были перезахоронены в его родном городе с государственными почестями в Базилике Санта-Кроче. Манин стал первым человеком, похороненным там за последние триста лет.

Ссылки

• [global.britannica.com/EBchecked/topic/362316/Daniele-Manin Статья в Encyclopedia Britannica.]
• Michele Gottardi. [www.treccani.it/enciclopedia/daniele-manin_(Dizionario-Biografico)/ MANIN, Daniele] (итал.). Dizionario Biografico degli Italiani - Volume 69. Treccani (2007). Проверено 28 июня 2015.

Отрывок, характеризующий Манин, Даниеле

Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.