Манкала

Мáнкáлá — семейство настольных игр для двух игроков, распространённых по всему миру (особенно в Африке, Средней Азии, в некоторых областях Юго-Восточной Азии и Центральной Америки) и часто называемых игры в зёрна. Можно получить некоторое представление о числе и разнообразии игр этого семейства, проведя аналогию между терминами «игры семейства манкала» и «карточные игры». С другой стороны, значение и роль игр манкала в Африке и Азии уместно сравнить со значением и ролью игры в шахматы на Западе. Среди классических (традиционных) игр семейства манкала наиболее распространёнными являются вари, омвесо и бао. Наиболее популярная современная манкала — калах.

Названия

Существует широко распространенное заблуждение, согласно которому есть некоторая самостоятельная игра, называемая манкала. Эта ошибка возникает частично из-за того, что западные фирмы выпустили под этим именем некоторые специальные игры из этого семейства. Также в литературе используются неправильные выражения, как варианты манкалы, подразумевающие, что существует некоторая основная игра, от которой происходят другие.

В действительности название манкала является арабским термином, обозначающим некоторые специальные игры из этого семейства; тем не менее, этот термин (распространённый, например, в Сирии, Ливане и Египте) не используется последовательно (то есть не означает в точности той же самой игры). Слово «манкала», по-видимому, происходит от арабского naqala (дословно: «перемещать»), соответствующего также mankelah на суахили.

Конечно, невозможно установить точную и полную номенклатуру игр всего семейства манкала; одни и те же игры могут иметь разные названия в разных регионах, и варианты (в том числе весьма тонкие) правил так многочисленны, что не позволяют получить «окончательную» классификацию. В некоторых случаях, на самом деле, одна и та же игра может иметь различные названия, в зависимости от того, играют в неё мужчины или женщины. Есть также некоторая трудность в точном определении, что есть правила игры (в том смысле, который придают этому слову на Западе), а что есть рекомендации по стратегии, например, в указаниях по начальному расположению камней.

Названия игр этого семейства часто происходят от названий предметов инвентаря или действий, осуществляемых игроками. Например, от слова mbao на суахили («доска») происходят названия бао и амбао, а от michezo ya mbao («игра на доске») происходит Omweso; вари означает «дома» (слово «дом» используется вместо слова «лунка»). В Казахстане игра называется тогыз кумалак (каз. тоғыз құмалақ — «девять шариков») . Другие названия относятся к другим типичным для игры действиям, таким как «считать», «сеять», «перемещать».

История и распространение

История манкалы до конца не ясна. То, что многие аспекты игры напоминают земледельческие процессы, простота доски и камней, большое число вариантов и их распространение по всему миру заставляют думать о весьма древнем происхождении игры.

Согласно статье, опубликованной в журнале Time 14 июня 1963, «два ряда по шесть лунок, с двумя более крупными лунками по краям вырезаны в большом куске камня в старом Алеппо в Сирии. Такую же схему можно найти вырезанной на колоннах Карнакского храма в Египте, она появляется на изображениях на саркофагах в долине Нила. Такая же схема вырезана в Theseus of Athens, и на нескольких камнях вдоль караванных путей древнего мира. В наши дни аналогичные ряды лунок можно найти по всей Азии и Африке, выкопанные в земле, вырезанные в ценных породах дерева или слоновой кости». Не все приведенные утверждения верны, но эта цитата позволяет получить представление о древнем происхождении игр семейства манкала.

Место происхождения игры — по-видимому, Африка, возможно, Северная Африки, время происхождения — возможно, 1000—3000 лет назад. Доска для игры манкала III была найдена в Пирамиде Хеопса. То, что игра имеет именно африканское происхождение, подтверждает чрезвычайное её распространение по всему континенту: практически каждая африканская народность играет в одну или несколько из разновидностей манкалы. На Северо-Востоке играют в вари (наиболее известный и распространенный вариант), также известную (хотя и с локальными вариантами правил) как Awari, Awele, Wouri, Ourin, Oware и т. д. В восточной Африке, в частности, в Кении и Танзании, наиболее распространена бао (одна из наиболее сложных игр семейства), и аналогичные игры распространены среди всех народов банту (например, bawo на Малави, Omweso, Bao Kiarabu, Endodoi у народа масаи); в Нигерии играют в Ayoayo или Adi; и список названий и вариантов можно продолжать (Woro, Kbo, Layli, Adji, Gabata, Hus, Ayo, Kale, Aghi, Kigogo, Ajua, Ndoto, Soro, Mulabalaba и т. д.).

Игры семейства манкала распространены также в Средней Азии, Индии и Индонезии. Арабское происхождение названия «манкала» заставляет думать, что именно через арабов игра попала из Африки в Азию; заметим, что первое письменное упоминание манкалы восходит к религиозным средневековым текстам на арабском языке. Также во многих вариантах и под разными именами игра встречается в Юго-Восточной Азии: Congklak, Dacon, Dentuman lamban, Mokaotan, Maggaleceng, Aggalacang и др.

В более позднее время, в основном вследствие работорговли, игра распространилась также в Америке: прежде всего на Карибах и Центральной Америке (В США чернокожим рабам было запрещено культивировать память о какой-либо традиции на их родине, и культура игры была утрачена). Наиболее распространенный в Америке вариант игры — вари и его непосредственный потомок — манкала американская.

Хотя игра появлялась несколько раз в Европе (известно, что в неё играли английские торговцы в XVII веке), её распространение на этом континенте было весьма ограниченным, за исключением прибалтийских стран, где одно время была популярна Bohnenspiel.

Современная манкала

Из постсоветских стран, игра тогыз кумалак (разновидность манкалы) имеет распространение в республиках Средней Азии.

Некоторые изобретатели игр, в том числе западные, предлагают новые варианты игр семейства манкала. Наиболее известная современная игра семейства — калах или Bantumi; многие источники используют термин «манкала» именно для обозначения этой игры. Калах, в действительности, является упрощенной версией индонезийской игры Congklak. Другие авторы изобретают игры, вдохновленные связанной с манкалой тематикой, (в частности, посевом и захватом), но при этом привнося существенные новшества. «Игра в стеклянные бусинки» и Space Walk являются двумя примерами современной манкалы, использующими различные типы камней (характеристика, не присущая ни одной традиционной игре семейства). Среди современных игр есть несколько пасьянсов (например, El Mirall).

Различные фирмы выпускают доски для игры манкала; обычно это игра вари или один из её вариантов. В 1962 вари или овари была выпущена 3M под именем Oh-Wah-Ree, в графическом оформлении, навеянном египетскими мотивами, на доске необычной формы с лунками размещенными по полукругу. Другой пример — Mandinka, выпущенная Milton Bradley в 1978 (в этом случае внешний вид был выполнен в первобытном африканском стиле).

Перекрестная манкала

Исследователи манкалы разработали вариант правил, который можно применить к любой игре данного семейства. Общее правило приводит к играм, названным «Cross-Mancala» («перекрестная манкала»), и игры, которые используют это правило, называются аналогично: например, cross-Wari. Правило гласит, что посев, который начался с лунки с нечетным числом камней должен идти по часовой стрелке, а посев, который начался с лунки с четным числом камней, — против часовой стрелки.

Инвентарь

В игры семейства манкала играют на доске с лунками, иногда называемыми домами или колодцами, расположенными в несколько рядов (обычно, в два или четыре) одинаковой длины. Число лунок в ряду в разных играх различно (обычно встречается 6, 8, 9, 10). В некоторых играх имеются накопительные лунки больших размеров, называемые амбарами или казной, которые используются обычно только для размещения в них захваченных камней (см. ниже). Доска может быть изготовлена из дерева или любого другого материала. Кроме того, в полевых условиях лунки могут быть выкопаны прямо в песке или земле, роль камней при этом могут выполнять даже овечьи или верблюжьи горошины навоза.

Антропологи часто используют классификацию игр семейства манкала, основанную на числе рядов. Манкала II, манкала III и манкала IV означают манкалу с двумя, тремя и четырьмя рядами лунок соответственно. На рисунке справа изображена доска для манкалы II, например, вари, с боковыми амбарами. (В игре вари боковые амбары не нужны и используются только для размещения камней, не участвующих в игре, и, таким образом, могут отсутствовать; в других играх амбары используются по существу.)

Большинство современных игр семейства манкала принадлежат типу манкала II или манкала IV, но существуют указания, что самые первые игры семейства манкала принадлежали типу манкала III (см. история). В наши дни манкала III в многочисленных вариантах распространена на Сомалийском полуострове, в совокупности называемых selus. В современных играх данного семейства существуют также несколько примеров игр типа манкала I.

Камнями обычно служат семена рода Caesalpinia, например, Caesalpinia bonduc (которое на острове Антигуа называется «деревом Варри»). Вместо этого используются бобы, камешки, ракушки и другие мелкие объекты. Камни не отличимы друг от друга (имеют равный статус) и размещаются в лунках. Способы, как изначально размещать камни в лунках, весьма различны и во многих случаях неясно, регулируется ли правилами начальное расположение камней или игроки могут размещать их по своему желанию.

На досках с двумя рядами, каждому игроку принадлежит ближайший к нему ряд, но камни могут перемещаться из лунок одного ряда в лунки другого. На досках с четырьмя рядами каждому игроку принадлежат ближайшие к нему два ряда и игроки перемещают только собственные камни по своим рядам.

Правила

Посев

Перед посевом

После посева из первой лунки

Игроки ходят по очереди. Ход игрока, часто называемый посевом, состоит в изъятии всех камней из некоторой лунки (обычно, принадлежащей игроку и занятой некоторым минимальным числом камней), и размещении их в соседних лунках, по одному в лунку. Если посев не завершился в том же ряду, где и начался, то он продолжается в другом ряду; при этом лунки обычно обходят в направлении против часовой стрелки. Так, посев обычно следует слева направо по ряду, наиболее близкому к игроку, и, дойдя до конца ряда, переходит на смежный ряд, по которому следует справа налево. В играх с двумя рядами посев затрагивает лунки всей доски. В играх с четырьмя рядами он ограничен лунками двух рядов, принадлежащих игроку, который делает ход. Как правило, посев камней начинается со следующей лунки. В некоторых играх (например, в игре тогуз коргоол) посев начинается с исходной лунки.

Посев может быть простым, когда он завершается размещением камня в лунку, в которой уже находились камни, или посевом с жезлом. В последнем случае (как, например, в бао), если последний камень попадает в уже занятую камнями лунку, игрок изымает все камни из этой лунки и размещает их по одному в последующих лунках; этот процесс может повторяться. Это может приводить к очень длинным ходам, которые могут кардинально менять ситуацию на доске. Способность предсказывать последствия посева с жезлом отличает гуру игры бао от простого игрока ([www.findarticles.com/p/articles/mi_m1134/is_n1_v107/ai_20517880]). В индийских играх семейства манкала, как Ali Guni Mane, посев с жезлом использует камни, расположенные не в той лунке, где закончился исходный посев, а в следующей (правило, называемое pussa-kanawa).

Захват

Обычная цель каждого посева — захват камней противника. Правила захвата могут сильно отличаться от игры к игре. В некоторых играх, например, посев, заканчивающийся в лунке противника, приводит к захвату всех камней в этой лунке; или посев, заканчивающийся в пустой лунке, приводит к захвату всех камней в противоположной лунки (возможно, если выполнены дополнительные правила о числе камней в этой лунке). В других играх захватываются камни из лунок, в которых во время посева собирается определенное число камней.

Захваченные камни либо изымаются из игры, либо размещаются в лунках игрока, который произвел захват. В играх с амбарами (более крупными лунками), амбары используются как раз для размещения в них захваченных камней. Амбар может использоваться как обычная лунка во время посева (как, например, во всех играх семейства манкала, встречающихся в Северной Сахаре).

Так как во всех (или почти всех) играх семейства манкала основными операциями являются посев (и, следовательно, подсчет) и захват, то в англоязычной литературе для обозначения манкалы используется термин count and capture («считай и захватывай»).

Цель игры

Цель игры заключается в том, чтобы захватить камней больше, чем соперник, или привести игру к такому состоянию, когда противник не может сделать ход (например, потому, что все лунки соперника пустые или не содержат минимального числа камней, для того, чтобы сделать ход).

Ситуация, в которой все лунки одного игрока пустые, называется голодом.

Во многих играх семейства манкала игра может закончиться патом, когда ходы игроков начинают вынужденно повторяться в циклической последовательности. В этом случае игра прекращается (и, возможно, подсчитывается количество захваченных камней). Заметим, что количество ходов в цикле, соответствующем пату, может быть очень большим и распознать пат бывает очень сложно (например, в игре тогуз коргоол количество ходов в цикле равно 73). Именно поэтому пат обычно не рассматривается как некоторый наблюдаемый очевидный «факт» (как, например, в шахматах), а является продуктом «согласия» игроков.

Особые правила

Хотя основная цель почти всех игр семейства манкала — захватить как можно больше камней, правила некоторых игр явным образом запрещают выполнять ходы, которые приводят к голоду соперника, за исключением тех случаев, когда игрок обязан сделать такой ход (то есть у него нет альтернативы).

Обычно поражение от голода декларируется в начале хода проигравшего игрока; в этом случае, если игрок закончил свой ход, полностью очистив свой ряд, голод может не возникнуть, если другой игрок, в свою очередь, выберет для следующего хода лунку некоторые камни из которой попадут в лунки противника, таким образом спасая его на грани. Во многих играх семейства манкала, действительно, такое спасение на грани (называемое накормить) обязательно к исполнению, если возможно его осуществление. Такое правило, как нетрудно видеть, имеет происхождение в философии солидарности, распространенной в земледельческой культуре (см. История).

Существуют также игры из этого семейства, целью которых является лишение противника возможности хода (например, посредством захвата всех камней на стороне противника). Примером такой игры является Хавалис

Анализ и стратегия

Как правило, в играх семейства манкала, полностью отсутствует компонент везения; таким образом, игру можно отнести к играм с полной информацией. Несмотря на то, что используются простые механизмы, сложность игры часто значительна, особенно в вариантах с посевом с жезлом. Как следствие, манкала представляет определённый интерес в различных разделах математики, таких, как теория игр, теория сложности и в этноматематике, а также в психологии, и, разумеется, антропологии.

Среди общих рекомендаций по стратегии игры следует отметить рекомендацию поддерживать собственную мобильность, то есть стараться, чтобы было по возможности большим число ходов, которые можно сделать без размещения камней в чужих лунках (так называемые «ходы в руке»). Ходы, обеспечивающие собственную мобильность, часто более предпочтительны (в стратегии с длинным концом) ходам, приводящим к захвату камней противника.

Пасьянсы

Существуют изобретенные в разное время пасьянсы, основанные на играх манкала. Такие пасьянсы в частности распространены в арабских странах (например в Судане под названием El Arnab), но встречаются и в других культурах: Чука Рума — это манкала для одного игрока, имеющая индийское происхождение.

Варианты Чука Рума 4 лунки по 2 4 лунки по 6 6 лунок по 4

В пасьянсе Чука Рума даны пять лунок, расположенных в ряд: 4-мя игровыми и одной накопительной, находящейся с краю. В каждую игровую лунку помещают по 2 камня, накопительная лунка в исходной позиции пуста. Ходы делают в сторону накопительной лунки. На первом ходе выбирают любую лунку, извлекают из неё все камни и раскладывают по одному камню во все последующие лунки. По достижении лунки-накопителя, расклад продолжается с крайней игровой лунки (по кругу). Если последний в ходе камень попал в накопитель, то снова выбирают любую игровую лунку для хода. Если последний камень попал в непустую игровую лунку, то ход продолжается из этой лунки. Если последний камень попал в пустую игровую лунку, то пасьян не сошёлся и его расклад начинают заново. Цель пасьянса — собрать все камни в накопительной лунке.

Манкала и общество

В Африке (особенно в чёрной Африке), с традиционными ценностями местных народностей манкала часто имеет функции обеспечения агрегации и взаимного знания. Эти игры также представляют собой один из основных инструментов обучения детей арифметике.

В африканской культуре манкала часто является символом, социальным или религиозным. В различных языках игра называется магическим посевом и часто связана с надеждами на хороший урожай. В этой связи антропологи считают интересным факт, что почти во всех основных вариантах игроки должны защищать друг друга от «голода»; такая «солидарность», закреплённая правилами игры, довольна редка для древних игр.

Из культурных значений, присущих игре, следует некоторая серия ограничений, как, с кем и когда играть. В арабских странах, таких, как Сирия и Египет, например, мужчины могут играть только с мужчинами, а женщины — только с женщинами; на Филиппинах считается большим позором мужчине проиграть женщине. В центральной части Сомалийского полуострова, в качестве камней используются только семена caesalpinia christa; согласно легенде, это дерево было создано богами только для того, чтобы оно давало семена для игры. В некоторых регионах разрешено играть только днем, а ночью доски должны быть оставлены за пределами дома, чтобы могли играть духи. В Суринаме сохранилась традиция, изначально африканская, играть в вари на похоронах, чтобы составить компанию умершему; существуют другие примеры, когда вари используется как элемент церемоний или ритуалов, например, в бразильских candombles. Схожую роль играл Congklak на острове Сулавеси (Индонезия): в Congklak играли во время траура по близкому человеку и игра была запрещена (табу) в любых других обстоятельствах. Также известно использование манкалы для гаданий, например, на Ява.

Интересно отметить, что тогда как манкала заинтересовала западных логиков и математиков как игра с полной информацией, и, следовательно, подверглась научному анализу, в африканской культуре считается не правильным, или даже грубым, слишком долго размышлять над своими ходами. Иногда официальные правила запрещают считать камни в лунках; в Уганде ходы в Omweso совершают как можно быстрее, и малейшее колебание засчитывается за поражение. Один западный зритель, наблюдающий за игрой двух представителей народа масаи, часто не мог даже определить моменты, когда заканчивался один ход и начинался другой. Многие из этих аспектов прямо противоположны принятым на Западе установкам, касающимся абстрактных стратегических игр (см., например, шахматы), это различие может быть также истолковано в социологическом и антропологическом ключе.

См. также

• Калах
• Вари
• Тогуз коргоол

Литература

• Асоян Б.Р. Омвесо — всеафриканская игра // [geography.su/books/item/f00/s00/z0000014/st014.shtml Всё еще удивительная Африка]. — М.: Мысль, 1987. — 176 с.
• Белл Р. Манкальские игры // Энциклопедия настольных игр народов мира / Пер. с англ. Л.А. Игоревского. — М.: Центрполиграф, 2001. — С. 179—197. — 318 с.

Ссылки

• Валентин. [habrahabr.ru/post/272119/ Несколько хороших манкал] (14 декабря 2015). Проверено 9 мая 2016.
• Скирюк Д.И. [old.mirf.ru/Articles/art5074.htm Под оком божественной змеи. Настольные игры древнего мира] // Мир фантастики. — 2012. — Март (№ 103).
• Шиляев А.П. [thaichess.narod.ru/index/0-21 Математика древнейших цивилизаций Африки, Др. Междуречья, Др. Индии и её связь с настольными играми]. Проверено 9 мая 2016.
• [mancala.wikia.com/wiki/Main_Page Mancala World] (англ.) — вики-сайт манкала-игр

Отрывок, характеризующий Манкала

– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.