Манна небесная

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ма́нна Небесная (ивр.מָ‏ן‏‎) — согласно Библии, пища, которой Бог кормил Моисея и его соплеменников во время 40-летних скитаний после исхода из Египта.

Когда у евреев закончился весь хлеб, взятый с собой из Египта, Бог послал им пищу, выглядящую как белые маленькие крупинки или похожую на мелкий град. «Манна же была подобна кориандровому семени, видом, как бдолах». (Чис. 11:7) Название «манна» этот хлеб получил потому, что когда евреи увидели его в первый раз, то спрашивали друг друга: «Ман-гу?» (что это?), Моисей ответил: «Это хлеб, который Господь дал вам в пищу». Манна покрывала утром землю вокруг еврейского стана во всё время их путешествия каждый день, кроме субботы.

Сбор манны происходил по утрам, так как к полудню она таяла под лучами солнца. Согласно аггаде, поедая манну, юноши чувствовали вкус хлеба, старики — вкус мёда, дети — вкус масла.

Манна хранилась вместе с расцветшим посохом Аарона и Скрижалями Завета в Ковчеге завета, находившимся в Святая святых Иерусалимского Храма (Евр. 9).

Манна также упоминается в Коране в суре Та Ха.





Происхождение

Некоторые исследователи пытались найти естественнонаучное объяснение манны. В силу краткости упоминания, однозначно сказать, о каком именно веществе идет речь в Библии, невозможно.

Есть несколько предположений о происхождении мифа о манне. В частности, весьма распространена «лишайниковая» версия происхождения.

Аэрофи́ты (от др.-греч. ἀήρ (аеr) — воздух и φυτόν (phyton) — растение) — в узком значении: категория растений, у которых все органы находятся в воздушной среде и получают влагу и необходимые для жизнедеятельности питательные вещества из воздуха. <…> Среди лишайников-аэрофитов примечательна так называемая «лишайниковая манна» (виды рода Aspicilia): её слоевища съедобны; не закреплённые на чём-либо, они могут переноситься ветром на многие километры. Возможно, она послужила основанием для библейского предания о манне небесной.

Аэрофиты

Также есть версия, что «тающая с восходом солнца» манна — это загустевшие капли сока, выделяемые растением тамариск и перерабатываемые видом тли, живущей на Синае.

В 1823 году немецкий ботаник Г. Эренберг опубликовал статью «Symbolae Physicae», которую даже его коллеги восприняли с недоверием. Его объяснения, по-видимому, требовали от людей слишком многого, а именно: поверить, что эта пресловутая манна — не что иное, как секреция, выделяемая тамарисковыми деревьями и кустами, когда на них нападает определенный вид тли, обнаруженной на Синае. <…> Эти маленькие насекомые живут главным образом за счет тамариска — местной разновидности деревьев на Синае. Они выделяют особую смолистую секрецию, которая, по словам Боденхаймера, по форме и размерам напоминает зернышко кориандра. Когда она падает на землю, то имеет белый цвет, который через некоторое время меняется на желто-коричневый. <…> По мнению Боденхаймера, «у этих кристаллических зерен манны специфически сладкий вкус. Больше всего это похоже на вкус меда, когда он уже засахарился после долгого хранения». <…> И сейчас точно таким же образом бедуины Синайского полуострова спешат собрать по утрам как можно раньше эту «Mann es-Sama» — «манну небесную», торопясь опередить жестоких конкурентов-муравьев. В отчете экспедиции говорится: «Они начинают собирать манну, когда температура почвы достигает 21 градуса по Цельсию — это происходит около 8-30 утра. До этого времени насекомые малоактивны». Как только муравьи начинают оживляться, манна исчезает. Должно быть, то же самое имелось в виду, когда в Библии говорится, что манна «таяла». Бедуины предусмотрительно не забывают тщательно закрывать горшки, в которые они собирают манну, чтобы муравьи не набросились на неё. Точно так же было и в дни Моисея во времена пребывания израильтян в пустыне: «Но не послушали они Моисея, и оставили от сего некоторое до утра, — и завелись черви…»

— Веллер Келлер[1]

В исламе

Что касается исламской традиции, то в Коране говорится:

Мы осенили вас облаками и ниспослали манну и перепелов: «Вкушайте блага, которыми Мы наделили вас». Они не были несправедливы по отношению к Нам – они поступали несправедливо лишь по отношению к себе. — Сура аль-Бакара, аят 57.

Шейх муфассир Абдур-Рахман ас-Саади прокомментировал:

Всевышний напомнил сынам Исраила о милости, которая была оказана им, когда они находились в пустыне, где не было ни тени, ни пропитания. Аллах осенил их облаками и одарил их манной и перепелами. Манной называются любые продукты питания, которые можно добыть без особого труда, такие как имбирь, грибы или хлеб. А перепела – это небольшие птицы с нежным и вкусным мясом. Аллах ниспосылал им столько манны и перепелов, сколько было необходимо для их нормального обеспечения. Такие блага не были дарованы даже жителям самых богатых городов, однако сыны Исраила не возблагодарили Аллаха за эти щедроты, не избавились от жестокосердия и продолжали совершать всевозможные грехи. Они не обижали Аллаха, когда ослушались Его повелений, поскольку непокорность грешников не причиняет Ему никакого вреда, равно как и повиновение праведников не приносит Ему никакой пользы. Они поступали несправедливо только по отношению к себе, поскольку их злодеяния оборачивались против них самих. [2]

Значение

Блага, полученные ни за что, как бы «упавшие с неба». Это выражение породило другие: «ждать как манну небесную» — ожидать нечто с нетерпением; «ждать манну небесную» — надеяться, что дело сделается само собою; «манной небесной питаться» — жить впроголодь, случайными заработками.

См. также

Напишите отзыв о статье "Манна небесная"

Примечания

  1. [apologia.narod.ru/create/Keller/Keller_3_1.htm Библия как история — Вернер Келлер]
  2. Абдур-Рахман ас-Саади. [священный-коран.рф/sura-2-al-bakara-korova.html Тафсир Корана].

Ссылки

Шаблон:Ковчег завета

Отрывок, характеризующий Манна небесная

Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.